Критическая теория интернета - Герт Ловинк

взращенные в тиши кабинетов, могут рушить цивилизации… Наши философы, видимо, не отдают себе отчета в сокрушительности их собственных деяний» [112] (Исайя Берлин)

«К большому сожалению для всех креативных индустрий, деньги и престиж в них можно получить за продвижение озадачивающей и наивной культуры свободного [113]. Деньги, льющиеся рекой из соросовского фонда „Открытое Общество“, попадают в руки таким кампаниям, как A2K [114]; деньги ЕС – таким НКО, как Международная организация потребителей; даже деньги британских налогоплательщиков отправляются неправительственным организациям типа Consumer Focus [115]. Все это укрепляет миф о том, что существует „баланс“ – что мы будем богаче, если творцы будут беднее; что общество будет более свободным, если у нас будет меньше индивидуальных прав; и что в долгосрочной перспективе уничтожение поощрений для творцов – желательно и необходимо для „устойчивого“ развития» [116] (Эндрю Орловски)

«Контент для всех, выручка для некоторых» – каким обыденным стал этот принцип. Интернет-критика культуры свободного берет свое начало еще в конце 1990-х [117], и звучит в последнее время все громче и громче [118]. После глобального финансового кризиса, когда внимание к роли долга в неолиберальной экономике повысилось, свободное осталось функцией по умолчанию, но утратило свою ауру неуязвимости. «Если ты не платишь за это, значит ты сам товар», – распространенная мысль, часто всплывающая в ходе дебатов в Facebook. Но критика «свободных» (free) и «открытых» (open) бизнес-моделей, хвастающих своей подлинной прогрессивностью и подрывной ценностью – дело непростое [119]. Это то, что нужно, если хочешь по-быстрому нажить врагов. Скорее всего, ты закончишь либо защищая существующий режим интеллектуальной собственности, либо ставя под вопрос благородные мотивы сторонников нерегулируемого обмена информацией. Выбор прост: одно или другое; обе позиции по-своему имеют полное право на существование (особенно для тех, кто хочет погрязнуть в противоречиях). Тем не менее, я никогда не понимал, почему считается справедливым платить ежемесячно своему провайдеру за доступ в интернет, но не онлайн-изданию, которое ты читаешь каждый день.

Наиболее современные варианты «свободного» появились вместе с платформой, где оно в сущности стало спекулятивным принципом, основанным на воображаемом порядке действий и соглашении, приближающем то будущее, в котором все обещанные выгоды и доходы обязательно материализуются. Это свободное сопровождает нас в новую форму предвосхищающего капитализма, плодящего один профиль пользователя за другим. Одна платформа пытается украсть долю рынка у других платформ, но только для того, чтобы создать собственный внутренний рынок. «Если ты построишь ее, то бизнес придет» – вот новая мантра предвосхищающего монополистического капитализма. В этой монополистической демократии каждый разработчик технически имеет доступ к контрольному пакету акций на рынке. Жалобы – удел лузеров; подписки и другие бизнес-модели только замедляют желаемый гиперрост. Вырастить стартап в таких условиях, конечно, невозможно без участия венчурного капитала. Как только достигнута позиция монополиста, «победитель забирает все». Идеал каждой успешной платформы – это создание зависимой от нее массы пойманных на крючок и подсаженных на эмоциональные связи пользователей, которые чувствуют, что теперь им больше некуда идти. Логика fair play – честной игры и доверия потребителя – с этого момента остается позади, а владельцы платформы начинают заниматься серьезным бизнесом, включающим игру на бирже и приобретение новых активов. (И как только «свободное» сделало свое дело, его можно забросить).

Эта идеология «свободного контента» прежде всего играет на руку венчурным капиталистам, поддерживающим первопроходцев, которые, в свою очередь, сами мечтают стать монополистами. Структура венчурного капитала обеспечивает достаточно инвестиций, чтобы можно было избавиться от конкуренции с помощью циничных инструментов (на радость аутсайдерам называемых «креативными»): вирусный маркетинг, креативный бухучет (при поддержке фирм-аудиторов) и внутренние менеджерские приемы, которые часто используются для того, чтобы выкинуть из игры первое поколение владельцев-основателей фирмы. Чтобы как можно скорее заполучить самый большой пакет акций, необходимо провести несколько этапов инвестиций, которые позволят нарастить масштаб облачной инфраструктуры, нанять больше маркетологов и увеличить глобальное присутствие. В 2008 году главный редактор Wired Крис Андерсон резюмировал идеологию «свободного», как раз перед тем, как она утратила свою невинность и привлекательность, но при этом еще могла быть представлена как «неизбежный результат» технологического развития [120]. Отсутствие альтернативы спекулятивному «свободному» стало идеологией времен платформ.

Хорошие новости заключаются в том, что после глобального финансового кризиса в 2008 году жаркие дебаты по поводу свободного контента стали более открытыми. Это касается и других идеологий «свободного» в онлайн-культуре – молчаливой позиции Creative Commons и движения Free Culture, политики краудфандинга и странных скряжнических тенденций развития биткоина. Благодаря Тейлор Свифт хилые платежи стриминговых музыкальных сервисов вроде Spotify стали достоянием общественности. Может развалиться даже широкий неолиберальный консенсус, согласно которому «свободное» и «открытое» – это по определению благородные цели. Но куда нам двигаться дальше? Неужели наш путь – это монетизация максимального количества аспектов креативно проживаемой жизни, или же в действительности мы хотим более справедливого распределения доходов? Как иначе креативные работники будут зарабатывать себе на жизнь? Работая внештатными барменами и учителями на замену? Через гильдии или новые профсоюзы? Почему бы не попробовать поехать в тур по стране с концертами? Где сегодняшние креативщики могут получить какой-либо «реальный капитал»? Прежде чем взглянуть на альтернативы, давайте вкратце подведем итоги этих дебатов.

Вопросы, поднимаемые в рамках дискуссий о «свободном», очень точно отражают суть работы в медиа и культурных индустриях. Когда мы должны принимать и продвигать «свободное», а когда – относиться к нему скептически? В чем заключается разница между употреблением слов «свободный» (free) и «открытый» (open) создателями контента, дизайнерами и рабочими? И как наши предпочтения и различия соотносятся или помогают выйти за пределы, к примеру, дебатов Столлмана и Рэймонда на тему свободного софта и открытого исходного кода? Можем ли мы извлечь что-то новое из политического концепта открытости, который был так мощно выдвинут Карлом Поппером? [121] Существуют ли какие-то исторические примеры так называемых «открытых обществ» с реально общим благосостоянием или общими ресурсами, которые помогли бы ответить на этот вопрос? Является ли разделение между «общим» как commons и «общим» как common просто еще одной английской языковой игрой? (Действительно ли первое столь идеально, а второе столь обыденно?) Или есть в этом что-то диалектическое? И, наконец, в чем разница между общим как common и коммунизмом?

Внутри экономики нашей индустрии вопросы звучат так: как неоплачиваемый, краудсорсинговый контент соотносится с выручкой посредников и агрегаторов, таких как Apple, Google или Spotify? Насколько сегодня стало обыденным, что контент производят штатные сотрудники мейнстримовых компаний или брендов, в противовес независимым работникам культуры?