Крымский цугцванг 1 (СИ) - Леккор Михаил

Доводы никого тут не интересовали — ни русских, ни англичан.

Мануйлов замолчал. Председательствующий сегодня министр иностранных дел Англии оглядел присутствующих в поисках вопросов. Вопросов не было. Переговоры явно зашли в тупик. Тогда он дипломатично заявил:

— Правительство Ее Величества примет к сведению доводы господина президента.

Этого было слишком мало. Тупиковая ситуация явно сгущалась, хотя она была не нужна ни хозяевам, ни гостям. Надо было сказать хотя бы пару слов, смягчающих обстановку. Однако Мануйлов, обиженный на хозяев, молчал. Перед поездкой англичане намекали, что готовы на кое-какие уступки. Оказалось, обе стороны по-разному понимали уровень уступок. Для англичан сами переговоры оказались максимумом уступок.

Мануйлов считал, что его обманули. А раз обманули, то ему не мешает показать свою обиду. Ларионов же после вчерашнего неприятного разговора с президентом предпочитал молчать, чтобы не усугублять с ним разрыв. Попадешь еще под горячую руку.

Тонкости ситуации до конца не понимал только Романов. Не понимал, поскольку не знал. И еще потому, что до сих пор чувствовал вкус поцелуев Маши.

— Если вы позволите, — приподнялся он, чувствуя, что пауза затягивается. — Я бы хотел высказать несколько слов.

Сидящие за столом посмотрели на него. И почти все взгляды были неприязненными.

Англичане уже прочитали утренний номер Гардиан. Естественно, премьеру и его министру подсунули интервью русского оппозиционера, теперь уже ставшего в оппозицию к ним. И содержание статьи хозяевам очевидно не понравилось. Они его ласково приняли почти на уровне министра, а он наплевал им в лицо, разделив правительство и общество. То есть намекнув о ситуации, к которой правительство Кардегайла уже шло, готовясь проиграть выборы. Увы для правительства, английское общество отвернулось от него.

Мануйлов и Ларионов с интервью тоже ознакомились, но его содержание их не затронуло. А вот излишняя активность насторожила. Как бы господин интеллигент не ухудшил и без того плохие отношения с Англией. Интеллигенты еще те жуки, думают, что знают об отмычках во всем дверям, а на самом деле дверь своей квартиры не могут открыть.

Дмитрий Сергеевич усмехнулся. Как похожи сейчас политики на две группы детей, разобидевших и теперь не знающих, как помириться.

— Мне, господа, выпала честь, — начал он вкрадчиво, — участвовать на столь важном переговорном процессе, как этот.

Он подождал, пока переводчик переведет.

— Мне ли не знать, как историку, всю динамику англо-русских отношений, начавшихся в XVI веке, достигших большого уровня и, к сожалению, большой сложности с века XIX.

Он разливался соловьем, глядя, как лица политиков начинают разглаживаться. Еще бы не разглаживались. Сейчас он на бис исполнял свою речь на представлении последней монографии полтора года назад. А тогда ему аплодировали все — даже идеологические противники.

На фоне общей эйфории он вынес свое предложение:

— Я считаю, что стороны должны констатировать историческое право Абхазии и Южной Осетии на самостоятельность.

Англичане, усыпленные речью Романова, запротестовали не сразу. Но их протест был твердым и решительным.

— А также признать право Грузии на территориальную целостность.

Теперь запротестовали русские.

Договаривающие стороны протестовали не долго — до того, как не увидели, что оказались в одной лодке. Никогда еще в ходе текущих переговоров они не имели такого единодушия. Это заставило их остановиться. Если одни протестуют, то другие должны настаивать на выдвинутом предложении.

Воспользовавшись этим, Романов скороговоркой поблагодарил за разрешение произнести речь и сел.

Похоже было, что ни англичане, ни русские не были готовы к такому подходу. Премьер-министр и президент некоторое время переглядывались, затем склонились к своим министрам.

В отличие от предыдущих полутора дней, разговор перешел на деловые нотки. Нет, предложение Романова принять было нельзя. И не только из-за нерешительности. У каждой стороны были союзники, было, в конце концов, общественное мнение, которое не поймет резкого перехода. Да и само предложение господина российского ученого и видного общественного деятеля было откровенно странновато. Поэтому, покатав предложение Романова туда — сюда вторую половину дня, стороны решили вынести его на ассамблею ООН, без пользы обсуждающее грузинский вопрос уже который год.

Но, по крайней мере, расстались высокие стороны не только без особой вражды, но и без открытого недовольства.

Переговоры Российского президента с правительством Ее Величества завершились, как говорится, на конструктивной ноте и в согласии продолжить переговоры в скором будущем.

Этого-то Романов и добивался. Его предложение из цикла и волки сыти, и овцы целы, было нереалистично. Зато расстались почти как друзья.

И продолжат как-нибудь и когда-нибудь, поскольку российская делегация улетала в этот же вечер.

Дмитрий Сергеевич огорченно вздохнул. Президент настоятельно предложил Романову лететь с ним. Он едва успел позвонил напоследок Маше, чтобы сказать — после прилета в Москву он становится свободным человеком и может вылететь в Лондон в ближайшие дни.

Маша тоже грустно вздохнула в трубку, но устраивать истерику не стала. Как сотрудник Форис Офис она хорошо знала жизнь дипломатов и их жесткий график.

И все.

Следующего раунда англо-русских переговоров и их встречи стоило ожидать в неопределенном будущем.

Глава 14

Часть II

— Присаживайтесь ко мне ближе.

Президент лучился мягкой улыбкой. Эдакий добродушный дядька, от которого, если забыть, кто он такой, ждешь только хорошего. Как от деда мороза в новогоднюю ночь, когда тебе только шесть.

Дмитрий Сергеевич, слегка подумав, сел рядом. А что делать? Самолет, слегка подрагивая, наматывал которую сотню километров, и висеть в воздухе, когда ты и так висишь в воздухе, было, по крайней мере, несерьезно. И отказывать без причины ни к чему.

Он и так считал, что его дипломатическая песенка спета и что по приезде ему скажут до свидания и отпустят подальше. Хотелось бы верить, чтобы не дальше родного института, а то ведь закатят куда-нибудь. Страна у нас большая, закатить можно куда угодно. Хоть в Киров, хоть в Норильск. А можно и в Петропавловск на Камчатке. С хорошей зарплатой, с приличной квартирой, но подальше.

В таких условиях дерзить президенту страны ни с того, ни с чего не стоит. Разный у них уровень.

Как говорится, гусь свинье не товарищ.

Хорошая поговорка. Никто не торопится узнать, кто есть кто, сразу замолкают и хитро переглядываются.

Он улыбнулся.

Анатолий Георгиевич Мануйлов, приняв улыбку на свой счет, прокомментировал ее:

— Улыбаетесь? Я бы тоже улыбался. Из этих дипломатических потасовок, единственный, кто выиграл — это вы. И англичан обскакали в симпатиях их общества, и нас — в симпатиях нашего общества. Лихо!

Дмитрий Сергеевич сменил выражение лица на кислое.

— Для меня война закончилась, — сказал он, — с завтрашнего дня я вернусь в институт истории, сяду за очередную монографию. А эти дивиденды, о которых мне уже говорил Алексей Антонович, а теперь вы, куда они мне? Политикой я заниматься не собираюсь, ни внешней, ни внутренней… Ну так, может совсем немного, — добавил он, слегка лукавя. Сладкий запах политической отравы уже начал проникать в его сознание.

Мануйлов, покряхтев, вытянул затекшие ноги, оглянулся. Ларионов, замотанный событиями последних дней, неожиданно заснул. А вот у него сна как не бывало. И устал, а спать — ни-ни. Старость приближается? Пора бы уже, шестой десяток идет.

— Я посмотрел на вас в эти дни, — продолжил Мануйлов нужный разговор с нужным человеком, которого требовалось втянуть в свою команду, или, как минимум, нейтрализовать. — Мне понравилось ваше поведение. Как вы смотрите на то, чтобы перейти на работу в МИД? Научная сфера явно для вас узковата.