Посмертное проклятие - Саддам Хусейн

– Единство всего племени под твоими знаменами для меня важнее всего. Полагаю, и для тебя тоже. Быть может, Аллах попустит сердцам людей в эти семь дней очиститься, и это случится во многом благодаря нам с тобой. Особенно если я возьму на себя женщин из числа несогласных, а ты займешься мужчинами. Ты ведь знаешь, Иезекиль, что женщины могут повлиять на мужчин.

Иезекиль внимательно слушал ее, поглаживая бороду и одобрительно кивая головой.

– Как знаешь и то, что женщины ценят мир больше, чем мужчины. Хотя женщина может быть и жестокой, когда побеждает своего врага.

При этих словах лицо Иезекиля снова побледнело, но Нахва нарочно не смотрела ему в глаза, чтобы окончательно не привести его в замешательство.

– Для женщины устойчивость гораздо важнее, чем для мужчины. И это поможет мне заставить женщин надавить на их мужей, чтобы те пошли на примирение. Остальное – за тобой. Надеюсь, тебя не нужно учить, что делать дальше. Ты ведь на заговорах и интригах собаку съел, – сказала она как бы шутя, но имея в виду то, что сказала.

Оба засмеялись, каждый думая о своем.

– А ты, должен тебе сказать, хитра.

– Твоя школа, Иезекиль. Что же касается третьего условия…

– Господи, помилуй! – вскричал Иезекиль.

– Аллах помилует непременно, Иезекиль, нужно только очистить душу.

– Дай-то Бог.

– Разве не хорошо было то, что уже произошло? – она загадочно улыбнулась, словно бросая ему смертельную наживку. – Так вот, третье условие таково: племя должно собраться в доме юноши, с которым я в тот день танцевала.

Иезекиль одернул абу и вскочил. Его затрясло, и, забыв о том, что они говорили шепотом, он произнес во весь голос:

– Это условие хуже, чем все вместе взятые! Нахва осталась сидеть на месте.

– Садись. Похоже, женщины, когда любят или ненавидят, способны придумать такое, что и в голову не придет самым сообразительным из мужчин.

Иезекиль с недовольным видом сел.

– Кто бы мог подумать, что Нахва, женщина, может придумать такое, что не придет в голову хитроумному Иезекилю?

Теперь Нахва смотрела ему прямо в глаза. Лицо Иезекиля все перекосилось, когда она назвала его хитроумным.

– О Аллах, говори наконец. Послушаем, что пришло тебе в голову.

– Я ведь так и не встречалась с тобой с того дня, а ты ни разу не поинтересовался почему. И вот появляешься здесь, когда на мою мать опустилось Божественное предопределение.

– Да будет Аллах милостив к ней, – Иезекиль решил осторожно разведать, что творится в ее голове. – Кто бы мог подумать, что обычный деревянный столб может упасть и убить человека.

Он почувствовал, что сболтнул лишнего.

– Хотя, скажу я, столб довольно толстый.

– Да, Иезекиль, видишь, что может сделать судьба с человеком, когда ей становится это угодно? Невозможно поверить, что простой деревянный столб может лишить человека жизни.

Нахва ненадолго замолчала, и от ее молчания у Иезекиля чуть было не сдали нервы, но она заговорила снова.

– Разве что ей было на роду написано. Удар оказался таким сильным, что ее голова едва не раскололась на две части, такая глубокая рана.

Нервы Иезекиля, и без того натянутые как струна, при этих словах лопнули бы совсем, если бы Нахва не заключила:

– Каждому из нас определен свой день, Иезекиль. Должно быть, Аллах пожелал сделать как лучше.

Нахва действительно думала, что, возможно, так оно и есть, однако Иезекиль истолковал ее слова по-своему. Она так измотала его своими подозрительными намеками, что теперь он готов был соглашаться со всем, что бы она ни сказала, только бы не разоблачила его. Он ведь так до сих пор и не знал, что правда давно ей известна.

– Скажи же, Нахва, что ты там задумала такое, что я никак в толк не возьму?

– Если бы мы встретились с тобой раньше, до смерти матери, я бы тогда тебе сказала. Но раз ты пришел только сейчас, слушай. Когда ты пригласил меня танцевать с тобой, признаться, я растерялась. Я не стану скрывать от тебя, что уже давно, когда еще мама была жива, готовила себя к тому, что когда-нибудь стану твоей женой. Поэтому-то я и решила пообщаться с женщинами поближе, чтоб заслужить их доверие. Тогда твоя власть после нашей женитьбы оказалась бы еще крепче. Так вот, я отказала тебе тогда, чтобы не утратить среди них авторитет. Ты знаешь, Иезекиль, молодые думают совсем не так, как зрелые мужчины и женщины с большим опытом жизни. Я не такая, как ты, да и разница в возрасте у нас немалая.

– Но в сообразительности тебе не откажешь. Рассказывай, что ты придумала. Хочу узнать, в мою ли пользу эта разница. Пока я не могу сообразить, в чем твоя задумка, и поэтому мне кажется, что это я молод, а ты гораздо старше меня.

– Лучше всего, чтобы разница в возрасте между мужчиной и женщиной была не меньше пяти лет, но не больше пятнадцати, в этом случае зрелость мужчины восполняет недостатки женщины, а сам он находит силы ее выносить, как, например, ты сейчас.

Слова Нахвы развеселили Иезекиля, и он заулыбался, а она продолжала:

– В общем, пришлось выбрать кого-нибудь из гостей, чтобы люди обо мне чего-нибудь не подумали. Не скажут ведь, например, что я не стала танцевать потому, что не было настроения, а скажут непременно, что, если не пожелала танцевать на свадьбе, значит, что-то неладно. Поэтому я решила выбрать первого, кто попадется на глаза. Попыталась отыскать взрослого мужчину, но в полумраке трудно было разобрать. Когда мой взгляд остановился на человеке с закрытым лицом, мне показалось, что это шейх преклонного возраста, а лицо он укрыл от холода. Светильники давали такой слабый свет. Ты ведь и сам споткнулся, даже укаль у тебя с головы слетел. Так бы и свалился на землю, если бы кто-то из гостей вовремя тебя не поддержал. Мне стало, конечно, неловко, когда я догадалась, что передо мной молодой человек, хотя платка своего он так и не снял. Но благодарю Аллаха, что его лицо осталось закрытым, потому что если бы все увидели, что, отказав тебе, я выбрала юношу с открытым лицом, вот тогда было бы поводов для разговоров.

– А теперь ты знаешь, кто это был? – поинтересовался Иезекиль.

– Конечно, знаю, о шейх, – отвечала она, и голос ее зазвучал официально и строго, словно она хотела сказать: «Как только ты мог подумать, что не знаю», чтобы Иезекилю не пришло в голову чего-то дурного.

– Знаю, его зовут Салим. А раз я знаю это, то не зря предложила и настаиваю на том, чтобы все происходило в доме его отца. Если мы сделаем так, как я предлагаю, люди не станут больше болтать языком и строить разнообразные догадки. Никто уже не скажет, что выбрала я его тогда вовсе не по случайности, а потому, что мы уже знали друг друга. И понятно будет, что тебя я выбрала себе в мужья вовсе не потому, что у меня не было никого на примете помоложе, а потому, что ты посватался ко мне как шейх племени.

Шейх Иезекиль захохотал, запрокинув голову назад. Он совершенно забыл о том, что пришел принести свои соболезнования.

– Хорошо, для тебя все, что пожелаешь, а сверху еще жизнь Иезекиля. Значит, через семь дней встречаемся за обедом в доме отца Салима? Я правильно понял?

– Да, и с Богом.

Иезекиль поднялся и направился к выходу.

– Ты приглашаешь женщин, мужчин я беру на себя. А не позвать ли мне нашего друга, шейха племени румов, чтобы он благословил нашу свадьбу?

– Нет-нет, Иезекиль, пусть это останется внутри племени. Не стоит усложнять все с теми, кто отказался тебе повиноваться, потому что главное для тебя сейчас – вернуть их под свои знамена. Шейх племени румов, уверена, будет этому рад.

– Конечно. Ну, с Богом.

– С Богом, – ответила Нахва. Попрощавшись с дядями, Хазимом, Омаром и Саманом, Иезекиль ушел.

Нахва встретилась с Салимом, чтоб обсудить дела грядущие, но на этот раз Салим торопился и ушел быстро, а она осталась в доме его отца. Салим обычно оставлял свою лошадь так, чтобы ее не было видно, подальше от любопытных глаз, но неподалеку от дома отца, чтобы быстрее до нее добраться. Когда он уже подходил к тому месту, где была спрятана лошадь, на него внезапно напали три человека с закрытыми лицами и саблями в руках. За мгновение до того, как дать им отпор, Салим при свете луны пробежал взглядом по лицам, надеясь узнать хотя бы одного из них. Разглядеть что-то было трудно, но ему все же показалось, что в одном из них он угадал черты Иезекиля. Особенно знакомыми показались глаза. Салиму удалось тяжело ранить в плечо одного из нападавших и задеть, хотя и не опасно, руку того, в ком он признал Иезекиля, но при этом он и сам получил удар в левое плечо.

Нападавшие предпочли скрыться, а Салим, оставив на месте лошадь, снова вернулся в дом отца. Когда он появился на пороге с окровавленной рукой, все вскочили с мест. Нахва зажала рот рукой, чтобы не закричать, а из глаз сестры Салима от испуга покатились слезы. Мать Салима принялась тут же осматривать рану. Она закатала Салиму рукав и немного успокоилась, найдя рану не такой уж опасной.