Бессмертный избранный (СИ) - Юлия Леру

замену своей прекрасной Лилеин? Почему так быстро? Разве ты не любил ее? Разве ты любил меня?

Он раздосадовано морщится, когда я напоминаю ему об умершей жене. Все в стране знали, что Мланкин женился на Лилеин по любви, хоть и обручили их еще при рождении. У Лилеин был нежный голос и тонкие, белые как снег волосы, спускающиеся до самого пола. Она не ходила — плыла, она не улыбалась — сияла, освещая все вокруг. Она была безгранично добра со всеми, будь то кухонная девка или чистильщик выгребных ям. Ее смерть была горем для всей Асморанты. Я даже не пыталась соперничать с нею, не пыталась занять ее место. Асморанта приняла меня, как Инетис, ту, что отреклась от магии во имя любви. Даже Сминис называла меня фиуро, а не син-фирой, словно в ее сердце место правительницы было навсегда занято Лилеин.

— Лилеин помешалась после того, как потеряла одного за другим троих наших сыновей, — говорит Мланкин так тихо, что я едва слышу, и его слова удивляют меня. — Это было тихое безумие, она вела себя, как помешанная, только когда мы оставались наедине. Она боялась близости, не позволяла мне раздеваться перед ней, плакала, когда я ложился рядом и целовал ее.

Он смотрит на меня, словно не видит. Его взгляд устремлен в прошлое, в дни, когда в Асморанте маги еще могли спокойно творить волшебство.

— Маги не могла исцелить ее недуг. Я любил ее, Инетис, но я мужчина. После семи Цветений вынужденного целомудрия я хотел женщину, которая не станет лить в моей постели слезы. Ты мне нравилась еще с тех далеких времен, когда я мальчишкой приезжал на ярмарку работников. — Он проводит рукой по волосам, словно стряхивая с себя воспоминания. — Да ты не слишком сопротивлялась, когда в первую же ночь я тобой овладел.

— Ты приказал мне, — говорю я. — Ты приказал мне явиться и приказал мне идти в твою сонную.

— Кажется, титул правительницы Асморанты стоил того, — говорит он, и по голосу я чувствую, что Мланкин начинает злиться. Он отступает от моей постели, взгляд его снова обретает остроту. — Но довольно разговоров, Инетис. Я был честен с тобой сейчас, и ты не слышала от меня ни слова о любви, так что, поверь, страдать я не буду. Подумай о Кмерлане. Пусть мальчик страдает и скорбит о матери, которая умерла, чем ненавидит мать, которая предала его отца.

— Ты жесток, — говорю я, качая головой. — Мланкин, я люблю нашего сына. И он любит меня. Я его мать!..

— Жестокость тут ни при чем, — резко прерывает он. — Мое слово — закон, и ты его нарушила. И теперь мне придется оборвать лепестки с цветка жизни Сминис, чтобы сокрыть твой позор.

От мысли о том, что старая Сминис пострадает из-за меня, я плачу еще сильнее.

— Пожалуйста, Мланкин! — умоляю я, протягивая к нему свои слабые руки. — Она ведь не виновата!

— Ты сама обрекла ее на такой конец, — говорит он. — Смотри, сколько зла ты причинила себе и другим тем, что осталась жить. Отдыхай же, Инетис. Тебе недолго спать на оштанских простынях. За тобой придут, как опустится ночь.

— Пожалуйста, — снова прошу я, но Мланкин отмахивается от моей просьбы и моих слез, и уходит прочь.

Я откидываюсь на постель и плачу. В сонную снова заглядывает Сминис, но я делаю вид, что заснула. Со вздохом она уносит доску с едой.

Сердце мое разрывается при мысли о том, что Мланкин уже отдал приказ убить ее. Я уже почти готова подняться с постели и выйти из сонной, чтобы меня увидели и чтобы Мланкин не смог так просто избавиться от меня, но я слишком хорошо узнала за эти шесть Цветений нрав своего мужа. Он не пошел на уступки, не пойдет и на это. Я сделаю только хуже.

Мланкин не любит меня — это больно, но это правда. Я всегда это знала, хотя пыталась убеждать себя в обратном. Он не любит меня и не станет ради меня отменять указ. А за неповиновение может отдать в руки палача, и тогда я выдам Цилиолиса, и на брата моего будет объявлена охота, и, в конце концов, меня все равно казнят.

И все окажется зря.

Но я теряю сына! Я молча лежу на постели, а внутри меня мечется и плачет, и кричит Инетис-мать, Инетис-жена, Инетис — напуганная девчонка, которая приняла такое сложное и такое неправильное решение.

Если бы только Кмерлан решил навестить свою маму! Если бы только одним глазком я могла его увидеть — просто увидеть, хотя бы еще раз.

Я осторожно перегибаюсь через край кровати и засовываю руку в узкое пространство, где спрятан зуб. Достав его, сжимаю в руке — мое спасение, мое проклятие, моя сила и то, что может меня погубить. Он сразу же становится теплым — моя магия перетекает в него, питает его, заставляя ожить и выслушать то, что я скажу.

— Клянусь магией, когда-нибудь я вернусь сюда, — говорю я. — Я увижу своего сына и обниму его. Я докажу Кмерлану, что его мать не предательница, и что маги — не враги ему.

Я прячу зуб под себя, прижимаю его своим телом. Глупая клятва, глупое обещание. Но это — единственное, что у меня есть. Я не готова отказаться от своего мальчика навсегда. Это моя кровь, и, хоть я и отреклась от магии в ту же ночь, как понесла, она все-таки успела укорениться в нем. Слабый росток магии прячется в сердце Кмерлана, и я знаю, я почти уверена, что однажды он проклюнется, и тогда силы огня или ветра проснутся в нем. Я хочу быть рядом в тот момент. И если все получится, я буду.

Постепенно на Асму опускается тьма. Яркие луны, Чевь и сестрица ее