M/F - Энтони Берджесс

— Ты сам тоже здесь, а не где-то еще, — сказала Катерина. — И причина, которую ты нам назвал, она какая-то уж очень странная. Мы приехали сюда потому, что я сильно болела… все в порядке, мисс Эммет, я уже взялась себя в руки… а здесь вроде как климат хороший и есть один человек… или, лучше сказать, был один человек. Он больше не практикует, но меня посмотрел, из любезности. Сейчас все бросил и пишет стихи. Вот его книжка… смотри…

У окна стоял складной индийский раздвижной книжный стеллаж, не раздвинутый, с одним зооморфным боковым крылом, впавшим — скажем замысловато — в уныние по причине практически полного отсутствия книг. Катерина указала на что-то белое и тонкое.

— Наверное, он к нему и пошел, дитя Божье, стихоплет в господнем исподнем.

— Ты говоришь сумасшедшие вещи.

Я сказал:

— Ты обо мне знала. А я о тебе не знал.

— Но конечно же, мисс Эммет…

— Мисс Эммет должна была знать о тебе, когда была со мной. Вы разве не знали, мисс Эммет?

— Не знала, — сказала мисс Эммет. — Для меня было большим сюрпризом, когда твой отец вдруг объявился с ней в Крайстчерче.

— В Новой Зеландии?

— Именно. Я жила у племянницы и ее мужа. Он работает, работал, вернее сказать, с коллекцией Батлера, что бы это ни значило. Я видела фотографию этого Батлера — ехидный с виду старик с бородой.

— И все же, — сказал я с горечью, которая, честно признаюсь, была абсолютно неискренней. Ожидаемое позерство, не более того. — Он ни разу не захотел повидаться со мной после того, как моя мать, наша мать…

— Все это очень печально, — сказала мисс Эммет, — и, наверное, лучше об этом не говорить. Пожалуй, пойду заварю себе чаю. Очень хочется сигаретку, а я себя чувствую прямо нечистой, если курю без чашки чая. Все равно как есть вареное яйцо без хлеба с маслом.

Она вышла, держась очень прямо. Катерина тут же включила телевизор, как будто стеснялась меня без дуэньи. Она сказала:

— Теперь можно рассказывать. Мисс Эммет не верит в психотерапию. По-моему, я думаю, для нее чересчур современно. Наш отец… ой, звучит как насмешка, но как еще мне его называть? Может быть, он и настроился против тебя, но меня обожал. Очень любил, а потом как-то вдруг полюбил слишком сильно. Однажды уехал надолго по делам, а потом говорил, что ужасно соскучился по своей девочке. Я испугалась. А мисс Эммет, когда узнала, кинулась на него с ножницами.

— О нет.

В полном смятении я уставился в телевизор. Все тот же лысый диктор, все с тем же сюжетом:

— …нежели по счастью — или, он бы сказал, просто чудом — неудавшимся покушением на жизнь избранного народом…

— Потом я взяла себя в руки, преодолела страх, но меня почему-то пробило загадки разгадывать. Загадки, кроссворды. Очень трудные, и всегда правильно. А потом мне сказали, что я больна. Тот врач в Сан-Франциско, самый лучший… У тебя такой вид потрясенный. Извини, я забыла, что людей беспокоят такие вещи. Я-то привыкла, мне уже все равно.

Диктор в телевизоре говорил:

— …подозревают, что к покушению причастны несколько человек. Полиция проводит масштабную операцию по задержанию подозреваемых. На всех дорогах вокруг столицы выставлены посты, проверяются все машины. Объявлено чрезвычайное положение, выезд из страны запрещен. Международный аэропорт Гренсийты закрыт для вылета самолетов до получения дальнейших распоряжений…

— Нет, так нельзя! — воскликнула Катерина. — Ох какие же они дураки с их дурацкой политикой.

— Дураки? Кто? Почему?

Я не слышал, что говорил диктор. Как очень верно заметила Катерина, я был потрясен. Как же тогда я дословно цитирую фразы, сказанные в новостях? Те же самые фразы или очень похожие повторялись и в следующих выпусках новостей. Вот их-то я слушал внимательно. Всему есть объяснение.

— Мисс Эммет! Вы слышали, что они сделали, мисс Эммет?

— Слушай, — спросил я поспешно, — тебе кто-нибудь что-нибудь говорил об истинном характере отношений между нашим отцом и матерью?

— Ну, они были счастливы вместе. Поэтому он и свихнулся от горя, когда она…

— Что здесь за крики?

Вошла мисс Эммет, жевавшая кусок сахара: Шо сезь жа хрум хрум хрики?

— Никого с острова не выпускают. И все из-за этого дурацкого выстрела в их дурацкого президента.

— Так, — сказала мисс Эммет. — Получается, они действительно знали, когда посылали нам ту телеграмму. Знали, что здесь будут сложности. Американцы не дураки. Разведка организована в лучшем виде. ЦРУ, ФБР, ЮСИА.

— Но мы уже собрались, приготовились ехать. Ой, какие же дураки.

— Принеси поднос, Китти Ки. В каком-то смысле это, конечно же, Провидение. Провидение послало нам милого Майлса, и будет лишь правильно, если какое-то время мы проведем вместе. Неси чай, девочка. Я там сандвичи сделала.

Она посмотрела на меня с нежностью. Поначалу мисс Эммет, естественно, удивилась, встретив меня в том баре, а потом в ней вновь пробудилась добросердечная гувернантка. Там, на кухне, пока в одиночестве резала яйца для сандвичей и грызла сахар, она наконец-то осмыслила, что я, Майлс, ее милый мальчик, снова с ней после стольких лет.

— Какой ты, пупсик, худой. Надо тебя откормить. Ты у кого сейчас остановился, пока каникулы? Бедный мальчик, своего дома нет. Давай я все-таки выключу телевизор.

— Мое поколение больше не верит в свой дом. На каникулах я путешествую. Хочу Америку посмотреть. Просто езжу туда-сюда, берусь иногда за какую-то разовую работу. Ну то есть раньше так было. Теперь уже никаких каникул.

— Бедный мой мальчик. Ну, побудем здесь вместе немножко. Тут в супермаркете на Крейг-роуд восхитительные безе.

— Нет. К сожалению, без меня. Завтра утром я отплываю во Флориду.

— Завтра утром ты что?

Это была Катерина, вернувшаяся с подносом. Я увидел то, что и ожидал: проблеск крутого яичного белка между двумя толстыми ломтями хлеба с маслом; сахарное печенье. Катерина сказала:

— Если мы не сможем уехать, ты тоже не сможешь уехать. Если самолеты не выпускают, то корабли тоже не выпустят.

— Ох.

— Ты, что ли, не слушал, что в телике говорили? Надо было послушать.

Она уже начинала командовать мной, сестра как она есть. Я смотрел на нее с отвращением и неприязнью, на эту толстую девицу, которая уже налила себе чаю и теперь шумно прихлебывала из чашки, чмокая безо всякой на то необходимости. Взяла маленькое шоколадное пирожное, запихала его в рот целиком, сверкнув желтоватыми, в сплошных пломбах зубами, перемалывающими пирожное в кашу. Шоколадная крошка упала на большую рыхлую грудь, и Катерина втерла ее пальцем в платье. А потом заодно и почесала грудь, раз уж пальцы все равно были там.

— Как неудачно, очень не вовремя, — сказал я.

— Тебе надо остаться, мой милый мальчик, — сказала мисс Эммет, — пока все не уляжется. Американцы — неглупые люди. Они нас заранее предупредили, но вот видишь, буря была. А местная авиакомпания…

— «Ариха Кастита», — подсказала Катерина сквозь раскрошенное месиво пережеванного миндального бисквита, демонстрируя свою осведомленность.

— У них только два вылета в неделю до Кингстона.

— Два рейса. Они называются рейсами.

— Я знаю, девочка. Налей мне чаю. Умираю, хочу курить.

— В шпионаже они молодцы, а вот в карибской метеорологии не очень, — сказал я. — В смысле американцы. Наверное, мне лучше вернуться в отель. Не могли бы вы дать мне взаймы…

— А что такое? — вскинулась Катерина. — От меня плохо пахнет или чего?

Это был не совсем честный вопрос. Мисс Эммет сказала:

— Тут на чердаке, в мансарде, есть замечательная кроватка. Тебе там будет удобно. Я тебя подкормлю, пообщаемся, поговорим. О Боже, — вдруг приуныла она, — а ведь еды у нас нет. В доме пусто. Перед отъездом подчистили все запасы. Сейчас вот последние яйца пустила на сандвичи. Скушай сандвич, мой мальчик.

— Спасибо, я уже ел.

— Похоже, ничего мы тебе дать не можем, да? — заметила Катерина, вгрызаясь в рожок с кремом.

— Ну тогда, если я вас не очень стесню…

— Сейчас схожу в супермаркет, — сказала мисс Эммет, попыхивая сигаретой. — Только вот докурю.

— Нет-нет, я схожу, — проявил я чрезмерное рвение. Мне не хотелось остаться наедине с Катериной. Не хотелось, чтобы она продолжала рассказывать об отце в своей «взявшейся в руки» холодной манере. Мне хотелось побыть одному, чтобы все это переварить. — А заодно, может быть, и разузнаю насчет музея. Он где-то здесь, на этой улице.

— Нет здесь музеев, — сказала мисс Эммет. — Ни музеев, ни картинных галерей, ничего даже похожего. Только жилые дома и еще пара пивных. В той, что напротив, ужасно шумят допоздна. Но Мануэль славный. Специально заказывает для меня сигареты.

— Люблю наблюдать, как оттуда пьяные выходят, — сказала Катерина. — Все-таки развлечение. Сами дурацкие, кричат друг другу дурацкое.