Заговор францисканцев - Джон Сэк

– Да, Господи, – вслух прошептал он. – Все, чего Ты захочешь.

И на этот раз его губы и сердце двигались в согласии.

13

Едва небо осветилось достаточно, чтобы не спотыкаясь карабкаться по тропинке к городу, Конрад покинул Портиунколу. Краткое отступление к святыням ордена вернуло его к жизни и позволило найти хоть какое-то равновесие в буре событий последних дней. Туманные очертания городских стен в утренней дымке еще больше успокоили отшельника. В оливковой роще, где он отдыхал накануне, туман стоял гуще. Он замедлил шаг, чтобы не сбиться с тропы. Навстречу ему поднималось бормотание сонных мужских голосов, постепенно окружившее его рокочущим крещендо. Отшельнику слышался и глухой топот лошадиных копыт, и звон стали. Еще несколько шагов – и он оказался перед открытым павильоном, встретил удивленные взгляд полуодетых воинов – сколько можно было судить по оружию и доспехам, разбросанным среди их походных постелей.

– Мир Господень с вами, братья, – смущенно заговорил он. – Я, видно, в тумане свернул не в ту сторону.

Видя, что он всего только монах и не представляет угрозы, мужчины спокойно продолжили сборы.

Древнеримская дорога к северным провинциям проходила под стеной Ассизи вплотную к роще. Лео рассказывал когда-то Конраду о триумфальном выезде Отто IV, которого папа Иннокентий III короновал императором Священной Римской империи. Иннокентий, отличавшийся дерзкой отвагой, на другой же день после коронации повелел Отто покинуть Рим и возвратиться в Германию, чтобы у императора и его шести тысяч солдат, расположившихся в Вечном городе, не возникло ненароком дурных мыслей.

Вопреки явному нерасположению Иннокентия, жители Ассизи, по большей части добрые имперцы-гибеллины, восторженно приветствовали проезжавшего мимо города Отто. В сей век колеблющейся власти город благоразумно поддерживал все партии, отдавая равную дань почтения и папам, и императорам. Горожане подняли такой шум, что их крики потревожили Франческо, с немногочисленными спутниками укрывавшегося тогда в шалаше на реке Торто. Франциск не был бы самим собой, если бы его взволновала слава нового, увенчанного свежими лаврами цезаря. Вместо приветствия он послал одного из братьев прочитать императору наставление о тщете земных приобретений.

Впрочем, преемник Отто, Фридрих Второй, умер в год 1250-й от Рождества Христова, а в 1268-м Карл Анжуйский обезглавил последнего из его сыновей. Империя, думал отшельник, распалась навсегда. Папство победило.

Или нет? Глядя на солдат, разбивших лагерь у дороги, перебрасывающихся шутками на римском диалекте, Конрад усомнился в последнем выводе. Возможно, германские князья уладили свои губительные свары и объединились вокруг нового вождя?

Он обвел взглядом лагерь.

– Не война ли началась, друзья? Один из солдат рассмеялся:

– Разве что в Земле Обетованной, брат. Ты что, не слыхал? Из Акры в Венецию плывет новый папа. Сыновья каждого благородного семейства в Риме собрались встретить его и проводить в город. То-то будет шуму в вашей деревне, когда мы поедем обратно!

Он занялся было своими делами, но, видно, надумав что-то, снова обернулся к Конраду и встал перед ним на колени:

– Благослови наш путь на безопасное возвращение, добрый брат.

Другие рыцари, услышав его просьбу, прервали сборы и тоже опустились на колени.

– Благословлю, – откликнулся Конрад, вынимая из кармана молитвенник и перелистывая его в поисках молитвы о путешествующих.

Протянув правую руку над склоненными головами, он начал:

– «Услышь, Господи, наши молитвы и пошли путь безопасный и благополучный...».

На всякий случай он добавил молитву «pro navigantibus» – о плавающих. При последнем «аминь» воины дружно перекрестились.

Когда отшельник вышел из павильона, городские стены совсем скрылись в тумане. К счастью, он был теперь так близко к Ассизи, что мог найти дорогу и не видя их. Надо было только держать путь вверх по склону и остерегаться сбрасываемой со стен дряни.

Очутившись в городе, Конрад, несмотря на туман, без труда отыскал нужный дом. Горожане рано высыпали на улицы: строгали, пилили и прибивали, устраивая к предстоящей ярмарке прилавки и лотки. На каждом углу находился кто-нибудь, чтобы направить его ближе к цели.

Как он и ожидал, дом оказался в верхнем городе, на полпути от базилики к церкви Сан-Джорджо. От виа Сан-Паоло крутая лестница вела к переулку, куда выходил дом донны Джакомы. Квадрат каменных стен напоминал крепость, с шиферной крыши спускались свинцовые водостоки, по углам украшенные оскалившимися на монаха устрашающими горгульями. Наверняка в дождь вода из их разинутых пастей щедро окатывала прохожих. Глухие стены верхнего этажа были прорезаны только узкими бойницами для лучников, но нижние окна были широко распахнуты утреннему свету. Герб на алом щите, вделанном в карниз над дверью, изображал гордого золотого льва, орла, распустившего когти, и свернувшуюся в клубок гадюку, зловеще грозившую жалом всякому, приближающемуся к дому.

Конрад невольно ссутулился. По рассказам Лео он кое-что знал о жизни хозяйки дома – дочери норманнского князя, не так давно покорившего Сицилию. Она восемь лет была замужем за Грациано, старшим сыном из грозного римского клана Франжипане, который вертел папами, как малыми детьми – к неизменной выгоде семейства. Наследница воинов и вдова могущественного римского барона после смерти Франциска покинула свой дворец и Вечный город и перебралась в Ассизи, чтобы жить вблизи его могилы.

Конраду не приходилось еще бывать в домах столь важных персон, и он тщетно пытался угадать, какова окажется хозяйка. Может быть, она клонится под грузом лет, но остается царственной, лицо и уши скрыты вуалью, которую удерживает на голове золотой венец, пурпурный шелк платья расшит самоцветами, длинный шлейф тянется по полу, когда она расхаживает в толпе слуг и домочадцев, сложив на животе руки, чтобы не развевались широкие рукава – последний крик моды среди знатных дам.

Конрад еще раз покосился на грозный щит и несмело опустил дверной молоток. Звон разнесся по всему переулку. Конрад ожидал увидеть в зарешеченном окошке глаза, столь же подозрительные, как те, что встретили его в Сакро Конвенто, но неожиданно дверь широко распахнулась. Мальчик, приветствовавший гостя, был прямой противоположностью суровой наружности дома: он казался столь милым и нежным, был так хорош, что у Конрада мелькнула мысль об ангеле, принявшем человеческий образ. Темные волосы, ровно подстриженные надо лбом и завивавшиеся на плечах, окаймляли чистейшее детское лицо. Паж был одет в голубые узкие штаны, бархатные туфельки и короткую голубую накидку с белой вышивкой – ливрею.

Девы Богоматери. Кто-то вышил на подоле его блио повторяющийся девиз «АМА» – любовь.

– Мир вам и добро пожаловать, брат, – заговорил мальчик. – Чем можем служить?

– Я хочу поговорить с вашей госпожой. Я Конрад да Оффида, друг брата Лео.

Мальчик ответил с поклоном:

– Мадонна еще в часовне.

Одновременно с его словами у Конрада забурчало в животе – он постился со вчерашнего дня. Мальчик добавил без запинки:

– Не хотите ли подождать ее в кухне?

Конрад с благодарностью кивнул и пошел за пажом. В доме стоял теплый запах смолистых дров, слышно было, как в очаге потрескивает огонь. Стены скрывались за коврами, а глиняные плитки пола – под свежей тростниковой подстилкой. В темных углах, куда не добирался солнечный свет, горели тростниковые светильни. Вдоль стен выстроились тяжелые резные кресла с алыми подушками на сиденьях. Весь дом донны Джакомы обещал уют и гостеприимство.

– Мама, у нас гость! – крикнул юный провожатый кухарке, пропуская Конрада в кухню, полную ароматов свежего хлеба, сухих пряностей и бурлящей похлебки.

В квашне рядом с чаном масла поднимался бугор теста. Женщина, нарезавшая у стола круг светлого, как сливки, сыра, подняла голову. Она казалась не старше Конрада – такая же светлокожая, как ее сын, что неудивительно, когда целыми днями склоняешься над паром котлов. Только над верхней губой у нее чуть темнел легкий пушок. Супы и соусы оставили пятна на ее белом фартуке, а голые по локоть руки были белыми от муки.

– Хлеб уже достаточно остыл, – сказала она. – Садитесь, пожалуйста, с маэстро Роберто, брат.

Человек средних лет в такой же, как у мальчика, голубой ливрее и круглой голубой шапочке на макушке указал Конраду на скамью напротив себя. Он держался так же приветливо и открыто, как первые двое, но Конраду почудилась настороженность в его взгляде.

– Не припомню, чтоб мы видели вас раньше, брат, – заговорил он, когда Конрад уселся напротив него за столом.

– Я здесь впервые.

– Он знал брата Лео, – вмешался мальчик.

– А! Тогда мы вам особенно рады. Я – управляющий мадонны, и в мои обязанности входит заниматься незнакомцами. Наша госпожа так добра, что порой вредит сама себе. Позволяет себя дурачить шарлатанам, которые ищут бесплатной кормежки и ночлега. И хуже всех те, которые морочат ей голову россказнями о божественных видениях, ангельских голосах, норовят продать глазной зуб Иоанна Крестителя или блюдо с Тайной вечери. Нам их предлагали столько, что хватило бы накормить всех апостолов и еще четыре десятка гостей. Вы меня понимаете, верно?