Ключи от цивилизации - Райдо Витич

Стася улыбнулась деревьям, пробираясь к дороге, к щебету птиц прислушалась, теряя последние крохи неприятного осадка в душе. Пусть что будет, то будет, но она хоть раз еще здесь побудет, проведает подопечных, может еще, кому помочь успеет. А иначе, зачем еще жить, зачем иметь «зеленку» и возможность перемещаться во времени? И что плохого, что она еще пару, тройку от голода и нищеты спасет, надежду на лучшее и веру в справедливость подарит? Да, очень, очень хочется больше сделать — набег остановить, в строй с воинами встать против экспансии, вывести Рязанцев до того, как их перебьют, а город спалят, и много чего хочется… но нельзя. И оттого мутно, больно, и одно только чуть-чуть глушит сожаление, помогает себя хоть немного человеком чувствовать — вот такие вылазки. Помощь минимальная, незаметная, но хоть такая. Не оправдание, конечно, но что еще она может?

На дорогу телегами изъезженную выбралась в траве и платье путаясь, дальше пошла. Впереди телегу заприметила с мешками — не иначе на торжище направился мужик. Двое детишек — девочка лет десяти и мальчик лет шести, ободранные, худые милостыню у него давай выпрашивать. Девочка что-то говорила, за край телеги зацепившись. Мужик оттолкнул ее, дальше поехал. Дети отстали, побрели. Мальчив видно не хотел отставать, надежду не оставил — рвался за уезжающим. Девочка унимала, но тот вырвался и к телеге опять, узелок за спиной мужика стащить хотел. Девочка за ним — удержать, но парень худой, верткий, запрыгнул на телегу. Тут мужик обернулся и кнутом постреленка, потом рукой прочь.

Стася к ним рванула — зашибет ведь парня!

Мальчишка в мешок вцепился, висит — мужик его и руками и кнутом — прочь, девочка вступаться и ей досталось. Русанова подлетела, кнут выхватила, откинула, мальчишку на себя рванула.

— Езжай! — рявкнула обалдевшему мужику. Тот вожжами наддал и помчал быстрее вон.

Мальчик в крик, вырваться норовит, девочка причитать:

— Отпусти, госпожа, отпусти, помилуй!

— Да Бог с вами! — в траву пацана усадила, еле сдержав — царапнул, укусил постреленок. — Воровать нехорошо! — пальцем пригрозила, потирая укус. Да куда там и кому грозить — худющему, чумазому и голодному ребенку не докажешь что хорошо, что плохо. Глаза у мальчика с обидой, злостью и упреком.

— Это с голоду он, помутился, — заступилась за него девочка, собой прикрыть норовя.

— А ты неголодная?

— Он маленький еще, несмышленый.

— Сядь! — спорить не стала, на траву рядом с мальчишкой указала. Девочка оробела вовсе, рухнула куда сказано, руку проказнику сжала и на Стасю испуганно уставилась. Та оглядела их, вздохнула: нищета.

— Давно побираетесь?

— С весны, — протянула девочка. Парень носом шмыгнул, оглядываться начал, куда бы сбежать, если б не сестренка сразу бы наутек пустился.

— Что же приключилось?

Девочка голову опустила, навернувшиеся слезы скрывая.

— Ну-ка, рассказывай, — присела перед ней Стася. Мальчик исподлобья на нее уставился недобро: чего к сестре пристала? И оба молчат.

— Родители живы?

Девочка головой мотнула, всхлипнула.

— Родичи есть?

Опять отрицательно покачала головой.

— Если к хорошей женщине отведу, не батрачить, а сыном да дочерью быть, обидите ее?

Мальчик насторожился, девочка недоверчиво на непонятную тетку уставилась. Шуткует?

— Думайте. Да — значит догоняйте, нет… не советую.

И пошла, мешки половчее на плечи закинув. Десяти метров не прошагала, как за спиной сопение услышала. Обернулась — дети остановились, замерли, на нее поглядывая. Стася улыбнулась им, поманила. Подошли робко.

— Женщину Пелагея зовут. Добрая женщина. Дочь у нее Любаша и сын, авось подружитесь, — за руки их взяла. — Только слово дайте — не обижать понапрасну, не воровать. Дурно это, особо у своих. Хоть голод, хоть мор, но человечье надобно в себе беречь. Согласны?

Девочка неуверенно кивнула. Мальчик нахмурился соображая.

— Я точно знаю, что мамка ваша и тятя добрыми людьми были, вас любили. К чему же вам их огорчать? Вот смотрят они на вас и плачут — что же вы делаете? А встретитесь, час придет, что родителям скажите, чем оправдаетесь? Кушать хотелось? Оно понятно, да опять же — повод ли себя за краюху пачкать? То-то.

Больше слова не сказала — дала возможность детям слова обдумать. Зерно кинула, и если почва благодатная — взойдет, а нет, опять же не ей судить.

До ворот знакомого дома дошла, порадовалась — крепкие, подправили уже. Толкнула и заулыбалась — во дворе прибрано, справно. Видно — крепко живут, обустроились. Из сарайки Любаша вышла: похорошевшая, чистенькая, в новом сарафане.

— Здравствуй! — засмеялась Стася, увидев как вспыхнули от радости глаза девочки.

— Матушка!! — закричала, призывая Пелагею и к Стасе ринулась, обняла. — Цельных два лета ждали!

— А к чему? Все у вас ладно и то главно. Вот сестренку тебе привела и братика, — кивнула на застывших у ворот детей. — Рада?

— А чего? Вместе-то лучше, — улыбнулась им. На крыльцо Пелагея вышла, охнула и к Стасе с поклоном.

— Ну, — остановила. — Чего удумала? Как живете?

— Ладно, — степенно кивнула женщина, чуть робея перед гостьей, фартук мять начала в руках, а те в муке — стряпню видно затеяла.

— Ребят тебе привела, возьмешь под крыло?

— А чего? — оглядела заробевших, переглядывающихся детей. Улыбнулась. — Где двоим место, там и четверым найдется.

Подошла, обняла, в лица заглядывая и погладила мальчика по голове:

— Как же моего старшего сына зовут?

— Ярослав, — хлопнул ресницами.

— Ох ты! Доброе имя, славное. А тебя доченька?

— Дуня.

— Ну, вот и узнались. Пошли-ка в дом, гостьюшку дорогую потчевать, с хозяйством знакомиться. Любаша, баньку затопи, надобно сполоснуть брата с сестрой.

Девочка закивала, лукаво на них поглядывая. Понимала каково им, себя помнила и прильнула к ногам Стаси, засмеявшись: ай, проказница, государыня! Не кажному кажется да помогает! А эти глупые заробели, честь-то еще не поняли!

— Конец мытарствам! — засмеялась заливисто.

— Во как! — и Стася не удержалась. — Вы ей верьте, она знает, — по голове погладила. — На-ка, Любаша гостинцы, да пойду я.

— Опять! — всплеснула руками Пелагея. — И пирогов с квасом отведать? А отдохнуть с дороги. Да и сынком моим не повидалась. Он поблагодарить должен…

Стася отмахнулась, спросила только:

— Где же он?

— Так с пастухом ушел. Помогает ему, за то, то грибов, то ягод насобирает, то молока принесет. И за коровкой нашей приглянет. Отелилась ведь она, вот какой прибыток в дом! А он бережит. Мал, а уж помощник какой, — похвасталась.

— Это хорошо. Ну, вот и еще один помощник тебе. А Ярослав?

Мальчик кивнул слабо еще понимая, что к чему. Рука ласковая Пелагеи беспокоила, слезы вызвала.

Стася поспешила отвлечь его и, в дом не проходя, из мешков начала на лавку во дворе продукты выкладывать.

— Денег нынче не дам, а вот в приданное девочкам кое-что подарю, — вытащила янтарные бусы. Одни Любаше одела, другие Дуняше. Та оторопела. Моргает, пальцами бусины щупает и то на Пелагею, то на Стасю взгляд растерянный переводит.

— Пошла я, — женщина Любашу в лоб поцеловала. — Живите ладно.

За ворота вышла, за ней все семейство. Застыли взглядами провожая.

— Вернешься?! — не сдержала сокровенное Любаша.

— Я всегда с вами, — рукой ей помахала и шаг ускорила. До точки семь минут осталось. Из деревни вышла и бегом, дороги не разбирая. На силу успела.

— Что-то мало вместе побыли. Не в форме любовник? — раздалось глухое за спиной, когда Стася в темноту общего коридора вышла. Женщина замерла, обернулась: так и есть — Чиж стоит, смотрит на нее, как на вошь. Только если так относится — чего же не спит, а ее караулит?

К нему пошла: много чего сказать хотела, но тут часы у обоих запиликали — тревога. Патрульные развернулись и бегом к месту сбора.

Глава 8

Влетели в кабинет капитана и уселись подальше друг от друга, под подозрительные взгляды ребят. Следом вошел Ян и Аким.

— Все в сборе, — констатировал Федорович. — Выходим, возможно, надолго, поэтому Шалович и Пеши идут за сухпайком. Оснащение получает — Сергеев, Пацавичус. Чижов и Русанова — боекомплект. На все двадцать минут. Встречаемся в арсенале.

— Задание?

— Трассеры пропали. Трое.

И покосился на Стасю. Та побледнела и с места сорвавшись, пошла, выполнять приказ. А в сердце как кол вбили. Пять лет почти прошло — пять! А он сидит зараза.

Иван хмуро ей в спину посмотрел потом на Чижа и видно хотел что-то сказать, но промолчал, передумав в последнюю секунду.

— Это что? — спросил Николай, кивнув на неоновые трубки, которые Стася сняла со стеллажа и кинула в тележку.

— Зонды.