Новеллы - Сельма Лагерлёф

Но мертвец по-прежнему оставался недвижимым, и тогда она встала рядом с ним на колени и зашептала ему в ухо:

— Теперь Стуррода послала против тебя свой флот и отомстила тебе. Раскаиваешься ли ты, король Олав?

И вновь она спросила:

— Ты вкусил горечь смерти, потому что выбрал меня, а не Стурроду. Раскаиваешься ли ты? Раскаиваешься ли?

Тогда мертвец наконец открыл глаза, и женщина помогла ему подняться. Он оперся на ее плечо, и она медленно повела его прочь.

И вновь король Олав увидел, как она идет и идет сквозь ночь и день, по морю и по суше. Наконец ему привиделось, что они ушли дальше облаков и выше звезд.

Они достигли райского сада, где земля светилась белым светом и где цветы были прозрачными, как капли росы.

Король увидел, что как только женщина вступила в райский сад, она подняла голову, и походка ее стала более легкой.

Когда она прошла немного дальше в сад, ее одеяние засияло. Он видел, как на нем сама собой появилась золотая кайма и оно заиграло красками.

Он увидел также, что ореол лучей зажегся вокруг ее головы и озарил ее лицо.

А убитый, опиравшийся на ее плечо, поднял голову и спросил:

— Кто ты?

— А ты не знаешь, король Олав? — спросила она в ответ, и весь ее облик излучал безграничное величие и красоту.

И король преисполнился во сне великой радости, что он избрал служение этой прекрасной королеве небес. Это была радость, какой он никогда не испытывал прежде, и она была столь велика, что пробудила его.

Когда он проснулся, то почувствовал, как слезы текут у него по лицу, и он лежал, сложив руки для молитвы.

ЛЕСНАЯ КОРОЛЕВА

(Перевод А.Савицкой)

Марк Антоний Поппий был почтенным римским купцом. Он занимался торговлей с дальними странами. Из гавани Остии слал он груженые триремы в Испанию, Британию и даже к северным берегам Германии. Удача сопутствовала ему, и он, скопив несметные богатства, радовался, что сможет оставить их в наследство своему единственному сыну. К несчастью, сын этот не унаследовал деловых качеств своего отца. О, всему миру знакома подобная ситуация! Единственный сын богатого человека! Нужно ли к этому еще что-либо добавлять? Всегда повторяется одна и та же история.

Можно подумать, что боги дают в сыновья богатым людям этих несносных лентяев, этих тупых, бесцветных, усталых глупцов, чтобы показать человечеству полнейшую бессмысленность накопления богатств. Когда же у людей откроются глаза? Когда начнут они постигать мудрость богов?

Молодой Сильвий Антоний Поппий к двадцати годам сумел уже познать все радости жизни. К тому же он охотно давал понять, что устал от них, но, невзирая на это, незаметно было, чтобы пыл его в погоне за развлечениями ослабевал. Напротив, он пришел в полное отчаяние, когда странная цепь неудач, начав преследовать его, с разрушительным упорством вмешалась в его беззаботную жизнь. Его нумидийские лошади охромели накануне важнейших состязаний года, его недозволенные любовные связи оказались раскрытыми, а его лучший повар умер от болотной лихорадки. Этого было более чем достаточно, чтобы сломить силу духа незакаленного в трудах и походах. Молодой Поппий чувствовал себя настолько несчастным, что решил лишить себя жизни. Казалось, он полагал, что не было более действенного способа обмануть этих богов, лишивших его удачи, преследовавших его и превративших его жизнь в сплошную муку.

Можно понять несчастного, совершающего самоубийство, чтобы избежать людских преследований, но только такой глупец, как Сильвий Антоний, мог желать воспользоваться подобным выходом из положения, чтобы сбежать от богов. Это напоминает знаменитую историю о человеке, убегавшем ото льва и угодившем прямо в его раскрытую пасть.

Молодой Поппий был слишком чувствителен, чтобы избрать кровавую смерть. Не устраивала его и мучительная смерть от яда. После долгих размышлений он решил умереть легкой смертью в волнах. Но когда он подошел к Тибру, чтобы утопиться, то не смог заставить себя доверить свое тело грязной, медленно скользящей речной воде. Он долго стоял в нерешительности, уставившись на реку. И тут он попал во власть колдовских чар, витающих над реками. Он испытал великую священную тоску, воодушевляющую беспокойных скитальцев природы, и ему захотелось увидеть море.

— Я хочу умереть в голубом море, до самого дна озаренном солнечным светом, — сказал Сильвий Антоний. — Мое тело будет покоиться на ложе из красных кораллов. Пенящиеся гребни, которые возникнут, когда я буду опускаться в бездну, будут свежими и белоснежными, не похожими на ту покрытую копотью застоявшуюся пену, которая дрожит у речного берега.

Он тут же поспешил домой, велел запрячь лошадей и отправился в Остию. Он знал, что в гавани стоит один из кораблей его отца, готовый к отплытию. Молодой Поппий гнал своих лошадей во всю прыть и сумел вскочить на корабль как раз, когда поднимали якорь. Понятно, он полагал, что ему не понадобится какая-либо поклажа или снаряжение. Он даже не побеспокоился о том, чтобы спросить капитана, куда он держит курс. Они ведь в любом случае направлялись в море, и этого ему было достаточно.

Прошло не так уж много времени, прежде чем юный самоубийца достиг желаемого. Трирема оставила позади устье Тибра, и перед Сильвием Антонием раскинулось Средиземное море, синее, сверкающее пеной и залитое солнцем. Море было таким, что Сильвию Антонию нетрудно было поверить в утверждение поэтов, будто вздымающаяся волна — лишь тонкий покров, скрывающий прекрасный мир. Он поверил, что тот, кто отважно проникнет сквозь водяной покров, сразу попадет в жемчужный дворец морского бога. Юноша порадовался, что избрал именно такую смерть. Вообще-то, это даже нельзя было назвать смертью; невозможно было подумать, что такая прекрасная вода может убивать. Это всего лишь кратчайший путь в мир, наслаждения которого не будут обманчивы, не будут оставлять лишь чувство усталости и отвращения.

С трудом ему удавалось сдерживать свое рвение. Но вся палуба была заполнена моряками. Даже Сильвий Антоний мог понять, что если бы он сейчас прыгнул в море, то вслед за этим бросился бы в воду один из проворных матросов его отца и просто-напросто выловил бы его.

Между тем все паруса уже были подняты, гребцы набрали настоящий темп, и капитан обратился к нему с величайшей учтивостью:

— Итак, ты собираешься следовать со мной в Германию, мой господин, — сказал он. — Ты оказываешь мне большую честь.

Молодой Поппий тут же вспомнил, что этот человек никогда не возвращался домой из путешествия без того, чтобы привезти ему в подарок какой-нибудь удивительный предмет из варварских стран, в которых ему доводилось бывать. Он дарил ему деревяшки, при помощи которых дикари добывали огонь, огромные рога быков, которые они использовали как сосуды для питья, ожерелье из медвежьих зубов, являвшееся знаком отличия великого хёвдинга.

Этот чудесный человек сиял от удовольствия при мысли о том, что сын господина находится на борту его корабля. Он считал новым доказательством мудрости старого Поппия то, что он отправил сына в дальние страны и не позволил ему больше слоняться среди ленивых молодых римлян и набираться изнеженности.

Молодой Поппий не стал выводить его из заблуждения. Он боялся, что капитан тут же отвезет его домой, если он откроет ему свои намерения.

— По правде говоря, Гален, — сказал он, — я не особенно хотел отправляться в это путешествие, и я боюсь, что вынужден просить высадить меня на берег в Байи. Я принял решение слишком поздно. Ты видишь, у меня нет ни вещей, ни денег.

Но Гален заверил его, что из-за такой легко поправимой беды ему не следует отказываться от путешествия. Разве он не находится на прекрасно оснащенном корабле своего отца? Он не ощутит недостатка ни в теплой одежде на меху, если погода будет суровой, ни в легких одеяниях из сирийских тканей, какие обычно носят моряки, когда при хорошей погоде проходят какой-нибудь мирный архипелаг.

Через три месяца после отплытия из Остии трирема Галена шла через скалистые шхеры. Ни капитан, ни кто-либо из команды не имел четкого представления о том, где именно они находятся, но все были рады хоть на некоторое время оказаться защищенными от штормов, бушующих в открытом море.

Действительно, можно было поверить, что Сильвий Антоний был прав, утверждая, будто какое-то божество преследует его. Никому на корабле не приходилось еще бывать в подобном путешествии. Несчастные моряки говорили между собой о том, что с тех пор, как они покинули Остию, не было и двух дней хорошей погоды. Одна буря следовала за другой. Им приходилось выносить невероятные страдания. Их мучили голод и жажда, притом что они, измотанные и почти больные от недосыпания, вынуждены были день и ночь следить за веслами и парусами.