Игра скомороха - Ddntes

Держаться, держаться, держаться…

— Пять!

Жизнь сжимается, умещаясь в последние десять секунд, полные боли, красного сияния и жара, оставляя за границей все остальное…

— Четыре!

Время замерло, как муха в янтаре, и только боль и жар, и громкий паникующий голос цифрами отрывает куски бело–алой вечности…

— Три!

Щит уже не способен удержать яростный поток сияния, и оно прорывается сквозь мягкий металл, пытаясь смять меня, сдавить, размазать…

— Две!

Запредельным усилием воли, в возможность существования которого, не мог поверить еще минуту назад, удерживаю себя на месте, сгорая и плавясь, раскидываю руки, бросая вперед холод АТ–поля…

— Одна!

Ощущается, как разъедает грудь, срывает бронепластины с выставленных вперед рук…

— Огонь! — другой голос, высокий но тоже паникующий доходит до моего сознания, непривычно звучащий, но жар мешает понять, что не так, что другого в этом голосе…

И все прекратилось. Боль, жжение, бурлящее LCL осталось, но не было больше необходимости удерживать себя на месте, растягивать и выдавливать из себя АТ–поле, не было этого бело–красного сияния…

Я еще успел понять, что падаю.

Очнулся я в какой‑то непонятно где, и чувствовал себя при этом дюже нехорошо. Так… Мягкие белые стены, над головой стеклянное окошко, к вене тянется трубка… Дышать как‑то непривычно. Сильная слабость, раньше я даже не думал, что такое возможно — не получалось даже слова сказать.

Хорошо, я в больнице. В какой‑то капсуле. Досталось мне очень неплохо, мозги варят еле–еле…

Стоп. А что случилось‑то?

Так. Ева, Ангелы… Это я все помню… А, Рамиил…

Воспоминания внезапно проснулись, навалившись ощущением кипящей жидкости, болью, жаром расплавленного металла…

Так, потом. Думать буду потом. Лишь бы Рей не пострадала. А все остальное потом…

Сильно захотелось спать…

Следующий раз я проснулся от страха. От обычного такого страха, незамутненного ни злостью, ни весельем…

Мне приснилось, что я все еще заперт в контактной капсуле, в кипящей LCL, под ударом рубинового луча, и я все еще вдавливаю себя–Евангелиона в плавящийся щит…

Хватит! Все. Забыл и успокоился.

Саднило горло, болела грудь, кололо печень, и вообще я чувствовал себя преотвратно. Так, а мне кто‑нибудь скажет что вообще со мной случилось, или нет?

В окошке показалось чье‑то лицо. М?.. нет, не знаю такого.

Левый глаз, кстати, так разлепить и не получилось, что весьма мешало.

— Икари Синдзи, вы меня слышите? Если да, то нажмите кнопку, ни в коем случае не пытайтесь разговаривать. — раздался голос из динамиков капсулы.

Какую кнопку? А…

Под правой рукой обнаружилась здоровая кнопка. Предусмотрительно.

— Хорошо, — продолжал мужик, — Сейчас ваша задача выслушать меня. Если будет что‑то непонятно нажмите кнопку два раза.

Я понимающе звякнул один раз.

— Вас доставили к нам два дня назад. У вас глубокий ожог груди и плеча второй–третьей степени, ожог первой степени всего тела. Помимо этого, у вас повреждены легкие, и вам предписано находиться в кислородной камере. Так же, вам нельзя говорить — помимо всего прочего у вас повреждены голосовые связки. Вам понятно?

Фига се меня повредило. Ну хоть глаза целы…

Стоп. Глаза. Левый глаз‑то не открывается. Ладно, сейчас, я думаю узнаем. Подтверждающе звякаю один раз.

— Итак… Самое неприятное — у вас поврежден левый глаз.

Блядь. Как я и думал.

— Не стоит волноваться. Повреждения неглубокие, но придется пересадить роговицу, хрусталик и радужку. Поэтому я вас спрашиваю, вы согласны на операцию? Ее придется провести практически сразу, как только закончится курс оксигенобаротерапии, пока не зарубцевались раны… — я звякнул два раза. Нефиг при мне непонятными словами ругаться, — Э… как только вас достанут из этой камеры. — тут же исправился мужик, — Нам необходимо заранее заказать донорские ткани и необходимые материалы для трансплантации, поэтому ваш ответ необходим сейчас. Еще раз — один звонок означает «да», два звонка означают «нет». Вы согласны на операцию?

Конечно, да, блин. Нет, понимаешь, я всегда мечтал поизображать из себя Одноглазого Роджера.

— Очень хорошо. Тогда отдыхайте, чем быстрее восстановятся ваши легкие, тем быстрее вы отсюда выйдете.

Я возмущенно начал жать кнопку. Мужик, ты хоть исход боя мне скажи! Как там Рей, самое главное!

— Что такое?

Я начал корчить рожи, мол, бой, драка, как?

— Э–э… Так, давайте попробуем по буквам. А… Б…

Пиздец, господа.

В этой чертовой, всеми богами проклятой барокамере мне пришлось провести еще четыре дня. Я чуть по фазе, мать его, не поехал, и на всю жизнь возненавидел маленькие капсулы.

Но, по крайней мере, нафиг задолбав двух врачей и задолбавшись сам я выяснил то что меня интересовало.

Во–первых, с Рей все в порядке. Ангел не смог до нее добраться. Не описать, с каким облегчением, я это услышал.

Во–вторых, я простоял до самого конца боя. Со второго выстрела Рей таки прищучила супостата насмерть.

В третьих, повреждения легких, легкий ожог всего тела и ожог роговицы глаза я словил из‑за того, что LCL вскипела, пока я стоял под огнем Рамиила. И это мне еще повезло — плечо и грудь мне сожгло фантомными повреждениями, доставшимися от Евы. Плесни мне пламенем в глаза… Бр–р.

В четвертых, у меня теперь кошмары. Натуральные такие кошмары — стоит мне заснуть, и тут же кажется, что я снова варюсь под ударом луча Ангела. Опять же — мог отделаться гораздо хуже.

Надо ли говорить, что момент, когда меня доставали из этой осточертевшей барокамеры стал самым счастливым моментом за последние шесть дней.

Дышать на свободе, вопреки мнению классиков, было тяжело — сказывалась травма. Но я уже готов был отсюда на карачках ползти, чего мне, конечно, никто не позволил. Усадили на каталку, повезли на обследование, совали меня в какие‑то аппараты, щупали и смотрели раны. Потом, какой‑то незнакомый врач начал до меня докапываться, мол скажите что‑нибудь…

— Заебали. Все, — просипел я. Мужик обрадовался, словно выиграл в лотерею. Кажется, смысл фразы до него не дошел.

Наконец, меня уложили в палату уже привычного типа и оставили одного. Фу–ух… Однако, заскучать я не успел.

— Синдзи. — в палату вошла Рей. Торопливо вошла, что для нее не характерно.

— Привет, — радостно просипел я, — Рад видеть.

Действительно, я уже жутко соскучился по девушкам — и Мисато с ее подколами и вечной кипучей энергией, и Рей… Особенно Рей.

— Синдзи… Я беспокоилась. — выдала девочка. Поза напряженная, глаза красные… В смысле не только радужка, но и белки. Она плакала?

— Я же сказал. Не оставлю. — я протянул руку, и коснулся ее ладоней, — Как ты?

— Я… боялась. — ощущение, что девочка сейчас расплачется.

— Рей. Иди сюда. — позвал я. Девушка неуверенно села на краешек кровати, я осторожно притянул ее и прижал к себе. Тихо–тихо, красавица, все будет… Все будет.

Рей замерла, напряженно сжавшись у меня в руках, но я продолжал поглаживать ее по спине. Потихоньку, напряжение, сковавшее девушку уходило.

— Синдзи… Не надо так больше… — Рей осторожно потерлась щекой о мою грудь.

— Чш–ш-ш. — я уткнулся девочке в макушку и тихо зашептал, на грани слышимости, — За тебя, Рей, я готов еще раз под удар Ангела встать. Я не дам тебе умереть, никому не отдам, Рей…

Под конец фразы, я закашлялся, от боли в горле. Рей чуть отстранилась.

— Синдзи? — обеспокоенно смотрит на меня.

— Нормально. Нормально. Голос сорвал. — я поерзал, удобнее устраиваясь на кровати, снова притянул к себе Рей.

Плевать на все повреждения и раны, но сейчас я один из самых счастливых людей на свете.

— Спасибо, Синдзи. — очень тихо донеслось от девушки.

Не. Я самый счастливый человек.

— Привет, Син, ты как? — с шумом, полыхая энергией и позитивом, в палату ворвалась Мисато, — О–о, я смотрю, у вас тут все серьезно! — хитро начала она.

Рей сейчас сидела на краю кровати, и держалась за мою руку. Так мы просидели уже почти два часа, с тех пор, как ушли врачи.

— Так что, Син, теперь ты раненый герой, теперь точно Рей тебе не откажет! — продолжала капитан.

— Здравствуй. — улыбнулся я. Все‑таки я и по ней соскучился.

Мисато резко остановилась, услышав мое сипение.

— Син, ты как? — уже более серьезно спросила она.

— Нормально. — пожал я плечами, — Голос сорвал. Зудит. Завтра операция.

— М–да… Ты… Ну, извини меня. — кажется, Мисато решила продолжить давешний спич про вину взрослых.

— Нормально. Не за что. Твоя работа. Я жив. Рей жива. Все правильно. — попытался я успокоить ее.

— Эх, ты… Не понимаешь ничего… — девушка с грустным видом потрепала меня по голове. Осторожно, правда, стараясь не задеть бинты, которыми я был щедро обмотан.