Пока подружка в коме - Дуглас Коупленд

Почти тотчас же оба виновника суматохи вырываются из объятий цепкого, слишком глубокого сна.

– Тедди, ты козел! – орет Гамильтон. – Такой кайф обломал. Никогда так клево башню не сносило! На кой хрен ты приперся?

– Сами вы придурки.

– Тедди, мы – где? – мычит Пэм.

– Спокойно, ребята, я везу вас в Лайонс Гейт, – говорит Тедди.

– Блин! – выдыхает Пэм. – А так хорошо было… Лайнус, это ты там, что ли?

– Ну, я.

– Скажи этим мудакам, пусть отвалят.

Медсестра, ухаживающая за Карен, в курсе, что ее пациентка вроде как не чужая доктору Шернен. Она на ходу говорит остальным сестрам о том, что случилось, и спешит на первый этаж, в отделение интенсивной терапии, куда только что срочно вызвали дежурного врача.

– Доктор Шернен, – задыхаясь, говорит сестра. – Там… ваша подруга!

Венди сосредоточенно следует за двумя каталками, которые спешно завозят в отделение.

– Я знаю, я знаю.

Сестра ошарашена:

– Но ведь…

Венди, парамедики и два тела на каталках молнией проносятся в реанимационную палату. Вслед за ними направляется молодой мужчина – сестра видела его на рождественской вечеринке, это муж доктора Шернен. Еще в приемном покое крутится какая-то девчонка, вся в черном – наверное, специально ведьмой на Хэллоуин нарядилась; ее глаза подрисованы черным, как у Элиса Купера в его золотые денечки.

На первой каталке тихо лежит женщина: блондинка, бледная как полотно, это видно даже сквозь кислородную маску. Ее лицо кажется знакомым. Где она могла ее видеть? В журналах, по телевизору? Впрочем, сестра повидала здесь в больнице самых разных известных людей. На второй каталке – мужчина лет тридцати с небольшим, с какой-то странной кожной болезнью, чудовищно запущенной. СПИД? Такого страшного пациента ей еще видеть не доводилось. Но этот полутруп орет во всю мощь своих неслабых легких, требуя от всех, чтобы они отвалили от него, выдав перед тем положенную дозу героина. Сестра спрашивает одного из фельдшеров, что случилось, и получает типичный для 1997 года ответ: «Китайский порошок. Передозировка на празднике». Сестра приостанавливается и понимает, что пациент, оказывается, в таком кошмарном гриме. Ничего себе маскарадный костюмчик.

Каталки уносятся дальше по коридору, и тут муж доктора Шернен обращается к молоденькой ведьме:

– Меган, что ты здесь делаешь? Какого черта, ты уже все знаешь?

Меган говорит:

– Я просто так приехала. Дженни Тайрел таблетка нужна, такая… чтобы после того, как… Она меня подвезла. Тут я вас и увидела. А у вас-то что случилось? Что-то серьезное?

– Спеклись ребята, – говорит Лайнус. – Героин.

– Да ну! Эй, тетя Венди! Венди, скажи, они не умрут? Пожалуйста! Это же «китайский порошок», он ведь…

– Меган, потом поговорим.

Венди отворачивается и отдает какие-то распоряжения санитару.

Лайнус пытается представить мир без Гамильтона и Пэм. Ему становится плохо, в животе начинает жечь. Он вспоминает, как приходил в эту больницу к Джареду почти двадцать лет назад, вспоминает Карен, неподвижно лежащую в Инглвудском приюте, пристально смотрящую в смерть, в пустоту. Бедняга Ричард, жить всю жизнь с таким грузом. Больница – это такое место, где заканчиваются жизни людей. Здесь умирает надежда. Он восхищается Венди, у которой хватает духу работать здесь, да еще и на реанимационном отделении.

Сколько же времени они уже колются? Идиоты. Мать их… Пэм и Гамильтон с лязгом вкатываются в реанимацию. Их колют, качают воздух, берут анализы; вставлены новые внутривенные катетеры, прокачивается очередная доза наркана. Венди в смятении: ни один анализ в такой ситуации не дает стопроцентно точной картины состояния. Передозировка героином – такое дело. Никакая томография, никакой подсчет кровяных телец, никакие показания самых точных приборов не могут дать врачу ответа на просто сформулированный вопрос: «Будет этот человек жить или нет?»

Головы пациентов резко наклоняют и запрокидывают. «Кукольные глазки», прием, помогающий определить состояние нервной системы.

Едва дышащие тела перекладывают в вентиляционную камеру. Самое страшное позади, несколько часов они будут спокойно спать. «Выкарабкаются», – говорит Венди. Они с Лайнусом и Меган опускаются в кресла в холле и молчат. Потерять еще двоих старых друзей – только теперь они понимают, в какой ужас их повергает эта мысль. Откуда-то тянет сквозняком, и их начинает колотить. Венди чувствует, что у нее в позвоночнике словно образовалась острая сосулька, которая медленно, но верно поднимается выше и колет, и колет в мозг. На сегодня все. Смена закончена. Тем временем дежурная сестра с этажа, где лежит Карен, подходит к ним и говорит:

– Доктор Шернен, мне действительно нужно сказать вам…

– Да? – Венди пытается скрыть усталость и напряжение. – Извините, я слишком переволновалась. Что-то случилось?

– Дело в том, что ваша подруга заговорила.

– Заговорила? Этого еще не хватало! Она сейчас лежать должна – почти без сознания! Как минимум несколько часов. Мы ведь вкололи им обоим седативы…

– Нет-нет. Я не об этих друзьях. Та… ваша старая подруга. Ну та, что в коме. Из палаты семь-Е. Карен.

Венди поворачивается к Лайнусу и Меган. Они словно парализованы, только волоски на шее встают дыбом. Руки немеют. Все трое словно оказываются в каком-то заколдованном царстве. Медсестра продолжает говорить:

– Да вы же ее знаете. Это та, которая уже пятнадцать лет в коме. Ну, Карен.

– Семнадцать, – мгновенно реагирует Лайнус.

Меган начинает мутить.

– Она со мной поздоровалась. Два раза. У нее глаза другие – живые, осмысленные. Она просто очнулась. Вроде бы пока все в порядке.

Венди смотрит на Лайнуса и Меган. Те тоже обмениваются долгими взглядами. Лайнус ничего не понимает, его мозг словно провалился в какой-то люк в полу. Через секунду они бросаются бежать по пахнущему озоном коридору, затем им предстоит пытка – долгая поездка в лифте. Все молчат. Еще несколько вдохов-выдохов, и они в палате Карен, где уже полно сестер и санитарок. Карен плачет, кто-то собирается ввести ей успокоительное. Венди хватает шприц и выбрасывает его в мусорную корзину.

– Нет, только не это! Она ведь в первую очередь из-за этого здесь очутилась. Никаких психотропных препаратов. Ни седативных, ни антидепрессантов. Ничего! Раз и навсегда… и уходите! Уходите все.

Все уходят. В палате остаются только Венди, Лайнус и Меган. Венди подходит ближе к кровати и говорит:

– Карен, это я, Венди. Это я, я с тобой.

Карен, чуть успокоившись, поднимает глаза.

– Венди? Венди, это ты?

Еще шаг вперед, Венди опускается на колени перед кроватью, кладет руку на плечо Карен. Второй рукой она вытирает ей слезы.

– Ну вот. Привет, Карен. Это я, Венди. Я здесь, я с тобой.

Венди – достаточно опытный врач, и она лучше других понимает: то, что Карен пришла в себя, сродни чуду. Она старается держать себя в руках, что ей столько раз удавалось в жизни, но сейчас она не уверена, что справится.

– Венди… что со мной случилось… мое тело… я не могу пошевелиться. Я сама себя не вижу… Что, черт возьми, случилось?

– Ты очень долго спала, Карен. Это кома. Ты только не волнуйся, все страшное уже позади. А твое тело – это вообще ерунда. Скоро поправишься, все будет хорошо. Скоро.

Венди очень боится, что лицо выдаст ее неуверенность в последнем обещании.

– Венди, как хорошо, что ты…

Карен закрывает глаза. Через несколько вдохов ее взгляд устремляется в сторону, и она хрипит:

– Это… это Лайнус? – словно сухим колоском водят по бумаге.

Лайнус подходит ближе и садится рядом с Венди.

– Привет, Карен. С возвращением.

Он целует ее в лоб. Карен лежит и смотрит на друзей. Они словно стали старше… намного старше. Здесь что-то не так; что-то не клеится.

– Что со мной? – вновь спрашивает Карен. – Я не могу пошевелиться. Я как сухарь какой-нибудь.

Она снова плачет.

– Ну, успокойся, девочка, – говорит Венди. – Ты очень, очень долго пролежала неподвижно. Теперь все будет хорошо. Ты поправишься. Обязательно. Я ведь теперь врач, я знаю, что говорю. Как же мы по тебе скучали! Как нам тебя не хватало.

Взгляд Карен перескакивает с одного предмета на другой. Затем она спрашивает Лайнуса, сколько ей лет.

– Тридцать четыре, Кари, – отвечает Лайнус.

– Тридцать четыре?! О Господи!

Лайнус говорит:

– Ты особо не переживай, Кари. Знаешь, от двадцати до тридцати – это так хреново. Тебе, считай, повезло, что ты это дело проскочила.

– Лайнус, какой сейчас год?

– Девяносто седьмой. Суббота, первое ноября тысяча девятьсот девяносто седьмого года. Пять минут седьмого. Утра.

– Господи, Господи! А мои… мои как? Мама, папа?

– Все в порядке. Живы и здоровы.

– А Ричард?

– Замечательно. Он вообще молодец. Он к тебе все эти годы приходил. Каждую неделю.

Карен останавливает взгляд на Меган, так и стоящей у порога.