Аскетические творения - Марк Подвижник

{162}

понести труда восстания, пребывать в молитве и потерпеть утеснения [скорби] ради благочестия, для будущего Царствия, пророк говорит: „В погибели твоей, Израилю, кто поможет тебе?[460] Несть струп, ни язва, ни рана палящаяся“[461]. Это не что-либо из невольно приключающихся зол; нет, это произвольная рана и грех к смерти, который не исцеляется и молитвами других. Ибо сказано: „Врачевахом Вавилона, и не исцеле“[462], потому что это произвольный недуг, и несть пластыря приложити, ниже елея, ниже обязания[463], т. е. вспомоществований от других. Сие и подобное сему говорит божественное Писание к уничижающим молитву и без нужды и немощи ограничивающим ее часами и временами, тогда как Господь законоположил всегда, ночью и днем[464], и апостолы — непрестанно[465] приносить ее всесильному Богу.

8. Вот как и Ветхий Завет вразумляет уповающего на себя и возносящегося своею премудростию: „Буди уповая на Господа всем сердцем твоим, о твоей же премудрости не возносися“[466]. И это не одни только слова, как показалось некоторым, и потому приобрели книги, узнали силу написанного в них, и, ничего из этого не исполнивши, надмеваются одним — и лишь мыслями, и, хвалясь словами и изысканиями, принимают великую похвалу

{163}

от неопытных в любомудрии. Не коснувшись же трудолюбия и не помня о деле, много бывают порицаемы Богом и мужами трудолюбивыми и благочестивыми, ибо они, употребив первоначальное разумение (εἰσαγωγικῇ γνῶσει) Писаний не на дело, но злоупотребив его на показание, лишились действенной благодати Святого Духа. Они суть хвалящийся в лице, а не в сердце[467]. Поэтому неопытные в делании должны его коснуться, ибо сказанное в Писании не для того только сказано, чтобы мы знали это, но чтобы и исполняли на деле. Итак, начнем дело и, преуспевая постепенно, найдем, что не только надежда на Бога, но и твердая вера, и нелицемерная любовь, и незлопамятность, и любовь к братии, и воздержание, и терпение, и ведение внутреннейшее (γνῶσις ἐσωτέρα), и избавление от искушений, благодатные дарования, сердечное исповедание и усердные слезы чрез молитву подаются верным, и не только сие [вышеисчисленное], но и терпение приключающихся скорбей, и искреннее прощение ближнему[468], и познание духовного закона, и обретение правды Божией, и наитие Духа Святого, и подание духовных сокровищ, и все, что Бог обетовал дать верным здесь и в будущем веке [все сие получают они чрез молитву]. И, одним словом, невозможно иначе восстановить в себе образ Божий, как только благодатию Божиего и верою, если человек с великим смиренномудрием пребывает умом в неразвлеченной

{164}

молитве. Как же те, которые за неведение и нерадение о молитве лишились таких и стольких благ, говорят: „Мы не пали“, — и приписывают себе премудрость, не понимая даже и своего падения; жалкие, потому что пали, а еще более жалкие по своей неопытности в деле, они приобретают одно только — заставляют нас более верить Писанию, которое говорит, что премудрость мира сего — буйство у Бога[469], а сходящая от Бога свыше есть от Отца светов[470], и признак ее — смиренномудрие. Так, желающие угождать людям вместо Божественной премудрости усвоили себе человеческую и, надмеваясь и хвалясь ею внутренне, обольстили многих из простейших, убеждая их не в трудах благочестия и молитвы [пребывать], но любомудрствовать о препретельных человеческия премудрости словесех. Эту человеческую мудрость и апостол часто порицает и называет испразднением Креста, говоря в послании к коринфянам: „Не посла мене Христос крестити, но благовестити, не в премудрости слова, да не испразднится Крест Христов“; и еще: „Буяя мира избра Бог, да премудрыя посрамит: и худородная мира и уничиженная избра Бог, и не сущая, да сущая упразднит, яко да не похвалится всяка плоть пред Богом“[471]. Итак, если, как указано, Бог благоволит не к изречениям эллинской премудрости, но к трудам молитвы и смиренномудрия, то не суемудрствуют ли поистине [упражняющиеся в них] и, оставив первый образ благочестия, как неудобный к исполнению, ни вторым, ни даже третьим не хотят спастись, но

{165}

пребывают вне священной ограды и простейших обольщают?»

9. Когда же схоластик пожелал знать, какие это три вида благочестия, подвижник отвечал: «Первый[472] — чтобы не согрешить, второй — согрешивши, переносить приключающиеся скорби; третий же вид состоит в том, чтобы, если не переносим скорбей, плакать о недостатке терпения. Ибо не исправленное здесь приличными средствами примирения [с Богом] по необходимости навлекает на нас тамошний суд. Разве только Бог, увидев нас плачущих и смирившихся, как Сам Он ведает, всесильною Своею благодатию изгладит грехи наши. Если же мы, кроме нерадения о вышесказанном, оставив плач и смирение, оправдываем себя словами мирской мудрости и ради них ставим себя выше благочестивых, то как мы будем помилованы, делая противное милости? О, как вкрадчива и как незаметна страсть человекоугодия, она обладает и мудрыми! Ибо действия прочих страстей легко бывают видны исполняющим оные и потому приводят одержимых ими к плачу и смиренномудрию, а человекоугодие прикрывается словами и видами благочестия, так что людям, которых оно обольщает, трудно рассмотреть его видоизменения».

10. Мирянин[473] спросил: «Какие же эти видоизменения человекоугодия? Да еще и прежде сего желаю знать, что такое человекоугодие? Вижу, что ты не естественным порядком даешь ответы,

{166}

но смотришь на вещи как неученый и несоответственными доводами порицаешь полезное, — так скажи мне свойства этого названия; тогда я поверю тебе, что ты постиг и главнейший вред его».

Подвижник отвечал: «Человекоугодие состоит, думаю, в том, чтобы угождать людям. Вот какие свойства этого названия я знаю».

Схоластик, удивившись этим словам, как чему-то великому, сказал: «Ты очень справедливо выразился. Зачем же ты, о благочестивейший, несправедливо порицаешь справедливое? Или тебе кажется несправедливым, чтобы каждый не сам оценивал свои дела, но оценку и суждение о доброте их предоставлял другим более, нежели самому себе? Я же говорю, что вещь, не угодная людям и не заслуживающая похвалы от ближнего, никак не может составлять добродетель или именоваться ею, ибо слышал я, что и божественное Писание говорит: „Да похвалит тя искренний, а не твоя уста; чуждий, а не твои устне“[474]; и еще: „Кийждо вас ближнему да угождает во благое к созиданию“[475]; и еще: „Безпреткновени бывайте иудеем и еллином и Церкви Божией“[476]. Кто же может, не угождая людям, быть беспреткновен? Зачем же ты так углубился, порицая человекоугодие? Если же, по твоему мнению, следует более хвалить не угождающих людям, нежели угождающих им, то теперь тебе уже кстати хвалить и разбойников, и убийц, и воров, и коварных, и прелюбодеев, ибо они никому из людей не угождают. Хотя мы и молчали

{167}

на все сказанное тобою доселе, но не удивляйся сему: это мы сделали не по неведению Писания и не потому, чтобы не знали более справедливого, но желали прежде выслушать ваши слова. Мы умеем и прощать погрешающих в слове, если они делают это не произвольно, но по причине своего необучения и названиям благого приписывают зло, что и с тобою, благочестивейший, невольно случилось, ибо ты, желая, как мне кажется, обнаружить самоугодие и злые его свойства, назвал его человекоугодием. Но так как это [случилось с тобою] не от нерадения твоего, но от невежества, справедливо было бы, по объяснении наименования [человекоугодия], умолчать и о видоизменениях оного, как ложных, которые ты назвал столь злыми и неудобопонятными, что они обладают и мудрыми людьми».

11. Подвижник же, видя, что [ученый] явно негодует на обличения и отвергает то, что следует еще сказать, замолчал на несколько времени, так что всем слушавшим показалось, что он, быв поражен умозаключениями [его], оставил составление доказательств. Отверзши же уста свои, он сказал: «Так как мы пришли к этим словам не для того, чтобы победить, но чтобы получить пользу, ты же доселе молчал не потому, как ты сказал, чтобы не знал более справедливого, но желая сперва нас выслушать, то посему и просим честность твою исполнить обещание и научить нас, как божественное Писание порицает человекоугодие не под собственным его именем, но под иным. Зная все Писание, ты худо сделал, что молчал до сих пор, ибо