Простишь – не простишь - Валери Тонг Куонг

– Было, Селеста, я виноват, – прошептал он чуть слышно. – Думал, она отомстила мне, рассказала. Очень неприятный разговор… Так вы не об этом… Вот оно что!

Я не могла дышать, но каким-то чудом издала пронзительный крик.

Потом совсем задохнулась. Лино закрыл глаза, ожидая кары.

– Пшел вон, – прохрипела я. – И больше никогда… Никогда…

Я будто слышала себя со стороны.

Корпус В погрузился во тьму.

Окно в палате Мило так и не закрыли.

Не знаю, как мне удалось подняться на третий этаж…

Солнце давно не показывалось. Серые тучи закрыли небо. Зарядил унылый колючий дождь. Погода испортилась, как испортилось настроение у всех нас. Мило окружали унылые мрачные лица. В палате – вечная тишина, ни разговоров, ни смеха.

О причинах разрыва с Лино Селеста ничего мне не рассказала, сухо сообщила:

– Он переедет в двухкомнатную на седьмом.

Я благоразумно промолчала в ответ. Мы понимали друг друга без слов. Увы, я оказалась права: этот человек недостоин моей дочери. Однако меня не радовало, что Селеста осталась одна. Я злилась на Лино за то, что он не смог уберечь ее от разочарования. Злилась на Маргерит: вечно она всех ссорит! Злилась на беспросветную скупую жизнь, что загнала нас в угол.

И никаких, абсолютно никаких улучшений у Мило с того самого распроклятого дня. Он перестал отвечать на вопросы, не откликался на ласку, лишь изредка невнятно бурчал. Уставится в телевизор или в окно и сидит часами, безучастный, немой. Мальчик почти не ел, таял на глазах. Прямо как его мама, которая за неделю совсем осунулась. Он ослабел: сделает пять шагов и падает. Врачи с ног сбились, подбадривали его, придумывали новые упражнения, интересные маршруты – впустую!

– Не понимаю, что случилось. Все было так хорошо. И вдруг он сник, сдался. Ничем не интересуется, перестал стараться, – растерянно жаловалась похудевшая бледная Селеста доктору Сократу у него в кабинете.

– Поймите, с моторикой у него проблем нет, опорно-двигательный аппарат в норме. Существует лишь одно препятствие – сам Мило. Он не хочет выздоравливать.

Врач смущенно умолк, затем продолжил:

– Давайте говорить начистоту: у Мило стресс. Из-за… Скажем так… Из-за напряженной обстановки в семье.

Мы все это знали, хоть и не решались высказать вслух. На состоянии мальчика отразилось состояние взрослых. Каждый замкнулся в себе и не разговаривал с остальными. Будто Солнце угасло и планеты Солнечной системы остыли. Маргерит наконец-то исчезла, Селеста старалась не встречаться с Лино. Она взяла отпуск за свой счет, приходила в больницу рано утром, уходила вечером, когда тот навещал сына после работы. Если я заставала ее днем, она делала вид, будто дремлет в огромном сером дерматиновом кресле. На мои робкие вопросы не отвечала, в глаза не смотрела, упорно отказывалась от помощи, а мне так хотелось что-нибудь купить для нее, приготовить ужин… Иногда я задерживалась и встречала Лино. Он молча мне кивал. Чуть заметно саркастически улыбался, замечая мои напрасные попытки оживить Мило. Я приносила книги с яркими картинками, всевозможные настольные игры, заводила «Времена года» Вивальди в надежде, что мальчик очнется, откликнется.

«Он ведь от природы такой любознательный, жизнелюбивый, нужно лишь расшевелить его, и все пойдет на лад!» – наивно полагала я поначалу. И находила все новые диковинки.

– Гляди, какое забавное необычное растение я для тебя припасла! Называется «недотрога». Прикоснись к нему и увидишь, что будет, тебе понравится!

Осторожно брала внука за кисть, подносила его палец к листку, тот сейчас же сворачивался. Мило немедленно отдергивал руку, прижимал ее к животу. Я печалилась: «Он и сам стал недотрогой…»

– Мило, ангел мой! Угадай, что бабушка для тебя приготовила! Миниатюрную экосистему: вот стеклянный куб, торф, семена… Доктор разрешил установить ее на подоконнике.

Я поставила куб на стол, разложила на одеяле пакеты с различными ингредиентами – малыш даже не взглянул на них. Снова печаль: «Он и сам стал замкнутой экосистемой…»

Я массировала его голову, ласково гладила по щекам, по лбу. Никакой реакции. Будто мертвый, хотя кожа теплая. Ужасно: «Мило снова в коме».

Ни одна из моих находок не вызвала у него ни малейшего интереса. В конце концов я сдалась.

Все мы медленно шли ко дну. Не только Мило пострадал от падения – каждый был болен, и нравственно, и физически. Болезнь пожирала нас. Селеста, серая, поникшая, мучилась лютой бессонницей. У Лино тряслись руки. А я в тот день, когда исчезла Марго, обнаружила в груди зловещее уплотнение. С тех пор шишка постоянно увеличивалась.

Каждое утро одна перед зеркалом в спальне я ощупывала ее, разглядывала, брала даже лупу. Горошинка превратилась в орех. Нет, она возникла не случайно. Ее создали пережитые потрясения. Не зря же пишут, что причины рака чаще всего психологические.

Прежде я гордилась несокрушимым здоровьем. Зимой никогда не болела гриппом, у меня даже насморка не было! В климакс никаких приливов, ночной потливости, полноты, одышки, как у моих ровесниц. Откуда же этот бесформенный твердый комок?

Маргерит, будто рак, разъедала мою жизнь. Сперва завелась у меня в животе, теперь ударила в грудь. Злокачественная опухоль под кожей – результат многолетних страданий из-за ее рождения. Мне от них вовек не избавиться, и даже поделиться не с кем… И от чувства вины не уйти. Ужасно не любить родную дочь, еще ужасней сознавать, что породила сущее наказание для всех. Ведь не появись на свет Маргерит, Мило был бы здоров, а его родители счастливы. Звучит жестоко, но это правда, ничего не поделаешь… Я чудовище, мать чудовища.

Итак, по утрам я изучала опухоль, узнавала, насколько она выросла, и принимала решение: немедленно обратиться к онкологу, сдать анализы, выяснить, возможна ли операция. А по вечерам неизменно шла на попятный. Боялась услышать смертный приговор, а главное, не хотела взваливать на плечи Селесты еще и эту ношу. Немыслимо сейчас отягощать ее своей болезнью.

Ведь я единственная опора бедной страдалицы. Уверена, стена между нами вскоре рухнет, растает. Дочь отдалилась, замкнулась ненадолго, потому что на нее обрушилось слишком много несчастий и разочарований. В глубине души она знает, что мама рядом, всегда выслушает, поймет, пожалеет. Я готова жизнь за нее отдать! Боже, сын только-только встал на ноги после тяжелейшей травмы, муж обидел и подвел, так еще не хватало, чтобы у матери обнаружили рак! Картина и без того мрачнейшая.

Нет, я буду бороться одна, каким бы жестоким ни оказался враг. Это моя, и только моя забота. Конечно, я здорово струхнула, стоило мне представить дальнейшее развитие событий. При моем-то живом воображении! Грудь отнимут, ампутируют, назначат химиотерапию, я облысею, вконец ослабею, умру. Но пока что я еще в силах сражаться с целыми полчищами, ярости и отваги не занимать!

Черт подери! Я не робкого десятка, не слабачка, не мямля. Доказала на деле: вырастила двоих детей, когда Жак меня бросил. И снова справлюсь.

Недели через две после исчезновения Маргерит я стояла вечером перед зеркалом и сосредоточенно мяла мерзкий комок, как вдруг в дверь позвонили. Глянула на часы: половина одиннадцатого. Звонок долгий, упрямый, нахальный, назойливый, требовательный. Так только она могла.

На пороге – Маргерит с двумя сумками, небольшой и здоровенной. В нелепой широкой куртке с подложенными плечами она выглядела болезненной и тощей. Волосы, сальные до неприличия, вымокли под дождем. Ботинки вконец испорчены, заляпаны грязью. Первая мысль: «Пропал мой палас в прихожей! Она его изгваздает». Попросила бы ее снять обувь, но поди попробуй, когда во взгляде вызов и злость: «Дай повод, и я на тебя наброшусь!» Так что я сказала: «Входи, пожалуйста». А сама прикинула, сколько хлопот будет у меня завтра: нужно пораньше встать, сбегать за моющим средством, оттереть пятна с пострадавшего паласа, просушить его феном, да, и еще не забыть прихватить освежитель воздуха, на всю квартиру воняет мокрой псиной – жуть!

– Прости, что заявилась к тебе так поздно, – затараторила она, хотя сразу видно, ничуть ей не жаль, ничуть. – Рейс задержали, в аэропорту столпотворение, потом попала в пробку…

Странная какая-то, чересчур истеричная.

– Так ты из аэропорта?

– Я была на раскопках в Испании, в Астурии. Датировка некоторых обнаруженных древнеримских монет вызывает сомнения… Впрочем, не буду забивать тебе голову ненужными подробностями. Это по моей специальности, тебе неинтересно.

Она бесцеремонно отстранила меня и направилась в гостиную, волоча огромную сумку. Как я и боялась, за ней потянулся отвратительный коричневый след. Пришлось резко остановить ее:

– Маргерит, будь добра, оставь сумку у двери. Ты же пачкаешь палас, разве не видишь? Может, объяснишь, с какой стати ты вдруг пожаловала?

– Мне нужно где-то перекантоваться до следующей экспедиции. Помнишь, Селеста вышвырнула меня на улицу, вернее, не Селеста, а Лино… Неважно, все равно я бездомная. И нет времени снять другую квартиру.