Каста Неприкасаемых - Дмитрий Емельянов

тут особо некуда, и мы проходим мимо грозного Фарона буквально в шаге. Кухонная дверь по-прежнему закрыта, и лицо моего конвоира с каждой секундой становится все мрачнее и мрачнее. Хмыкнув и пожалев про себя страдальца, я поворачиваю голову и слышу слова квестора.

– Так, прибавь еще восемь. Итого, двадцать четыре плюс восемь…

Пробегаю взглядом по разложенным на равные кучки мешкам, и в уме у меня вдруг возникают странные цифры: «Девять куч, в каждой по восемь мешков и еще одиннадцать по четыре. В целом, сто шестнадцать». От удивления произношу эту цифру вслух и тут же вздрагиваю от неожиданности. Стоящий ко мне спиной Фарон, резко развернувшись, уставился на меня прорезями цепких колючих глаз.

– Что ты сказал? – Голубая купеческая каста на морщинистом лбу поплыла вверх, усиливая раздраженное удивление на вытянуто-аскетическом лице квестора.

Меньше всего мне хотелось бы сейчас неприятностей с таким человеком как Фарон, и я не знаю, что ответить, поскольку и сам не очень-то понимаю смысл того, что произнес. Пока я ошарашенно молчу, писарь, разглядывавший свой список, вдруг нагнулся к уху квестора и прошептал:

– Мой господин, такая цифра у нас была, когда мы пересчитывали во второй раз.

Вот тут я пораженно понимаю, что не задумываясь, мысленно задал вопрос и мгновенно получил ответ – сколько точно мешков свалено здесь во дворе.

Недовольно зыркнув на своего помощника, квестор вновь повернулся ко мне.

– Я задал тебе вопрос. – Не сулящий ничего хорошего взгляд вонзился мне в лицо, – Отвечай.

Опустив глаза в землю и изображая покорнейшее смирение, бормочу:

– Я никого не хотел обидеть. Только пересчитал мешки. У меня вырвалось случайно.

Глубокая озадаченность собралась складками на лбу квестора, и я осознаю, что они с писарем уже несколько раз пересчитывали мешки и каждый раз получали отличный от предыдущего результат. Словно в подтверждение моей догадки, Фарон остановил мой лепет.

– Ты хочешь сказать, что посчитал вот так сходу? – Рука квестора вынырнула из-за спины и, отстегнув с пояса кошель, высыпала на ладонь горстку серебряных монет.

– Сколько? – Заинтересованный взгляд вновь уставился мне прямо в лицо.

Не успеваю даже мысленно повторить за ним, а в голове уже рождается ответ.

– Двадцать семь. – Стараюсь произнести уверенно, не отводя взгляда от буравящих меня глаз.

Пересчитав по одной, Фарон глубокомысленно хмыкнул и обернулся к продолжающему подсчет мешков писарю.

– Ну, что там?

Тот, закончив чиркать отметки на вощеной табличке, удивленно воскликнул:

– Надо же, а этот паренек прав. Ровно сто шестнадцать.

Поморщившись, словно ему очень не хочется связываться с непонятным, но по долгу службы он обязан довести дело до конца, квестор, уже не глядя на меня, пробурчал почти скороговоркой:

– Двенадцать по семь, плюс восемь по четырнадцать и еще пять по семь… Сколько всего?

Повторяю за ним бессмысленные для меня цифры, и ответ срывается не успевает глава канцелярии закончить.

– Двести тридцать один.

Фарон бросает быстрый взгляд на свои записи и надолго застывает в молчаливой задумчивости. Весь двор затихает вслед за ним и с интересом ждет, чем все закончится. Мой конвоир тоже терпеливо топчется позади, для него квестор такой же царь и бог, как и для всех остальных. Наконец, Фарон поднимает взгляд.

– Где ты научился счету, неприкасаемый?

Пожимаю плечами, помня, что на все вопросы надо давать убедительные, но непроверяемые ответы.

– Как-то жил у нас бродячий дервиш, он и научил. – Говорю так, потому что нищие и бродяги частенько забредали в поселок, а среди них встречались разные люди.

Квестор по-прежнему не спускает с меня недоверчивого взгляда, но что-то в его глазах изменилось, и я вдруг отчетливо понимаю в чем дело: «Сейчас ему чертовски нужен такой человек как я, поскольку время сбора урожая и со всех поместий и ферм спафария поступает зерно, мясо и прочее… Все надо учесть, пересчитать, излишки продать и кругом нужен счет, счет и счет… Такой человек ему нужен, но он не хочет связываться с неприкасаемым. Дилемма!»

Мне даже стало занятно – что же он выберет, и я с интересом жду решения, почему-то уверенный, что нежелание иметь дело с отверженным победит.

Внутренний раздрай так ярко отображается на лице Фарона, что мне даже жалко его становится. Мучается бедолага выбором, а мне пока совершенно безразлично. Переход в канцелярию квестора еще неизвестно чем обернется, а к своей теперешней жизни я привык, и она мне даже начала нравиться. А что, попрыгал полдня по плацу, а все остальное время – мое. Могу тратить его на саморазвитие, а могу просто дрыхнуть носом в тюфяк. Никому дела до меня нет.

Пока я размышлял, Фарон видимо пришел к какому-то решению, потому что морщины на его лбу разгладились, и во взгляде вновь появилась пренебрежительная надменность. Губы главы канцелярии скривились в усмешке, а указательный палец ткнул в ствол большой акации.

– Если уж ты так поднаторел в счете, то, может быть, скажешь сколько листьев на этом дереве?

Окинув снизу-вверх густую раскидистую крону, осознаю, что надо мной сейчас откровенно издеваются, и, не задумываясь, выкладываю первое появившееся в голове число.

– Девять тысяч семьсот пятьдесят один.

Ожидавший, видимо, совсем другой реакции, Фарон озадаченно покосился на зеленые ветки, и в его голосе засквозила неприкрытая угроза.

– Уверен?! Готов ответить за свои слова головой?

В чем я уверен, так это в том, что пересчитать и опровергнуть мой ответ, никому здесь не под силу, поэтому спокойно выдерживаю придирчиво-вопросительный взгляд.

– Да. Если вы сомневаетесь, господин, то всегда можете пересчитать и проверить. – Абсолютной серьезностью тона и туповато-подобострастным выражением лица пытаюсь скрыть предательскую улыбку. Понимаю, юмор тут не в почете, и Фарон не потерпит в свой адрес и тени насмешки.

А тот действительно прошил меня пронизывающим взглядом и, не найдя ничего к чему бы удалось зацепиться, вдруг произнес, пересиливая самого себя:

– Пойдешь со мной, у меня есть для