Ловушка для Буратино - Валерий Роньшин

— Но вы же вчера были в Эрмитаже.

— О, я готова там бывать каждый день. Эрмитаж — это чудо! Истинное чудо!.. Рубенс, Матисс, Пикассо, импрессионисты… — Горохова-Данилова посмотрела на ребят. — Молодые люди, а вы любите посещать Эрмитаж?

— Лично я нет, — заявил Леша. — Там буфет плохой. Совершенно нечего взять. Вот в Зоологический музей я часто хожу. Там классный буфетик. Всегда есть булочки с маком, бутерброды с ветчиной… — Толстиков собирался перечислять и дальше, но Катька исподтишка толкнула его локтем.

Леша сразу замолчал.

— Дур-р-ак! Дур-р-ак!.. — загорланил Франсуа, вытягивая шею в сторону Толстикова.

— Пардон, пардон, — стала извиняться Елизавета Аркадьевна. — Не обращайте внимания. Он всем так говорит. Даже французскому президенту, когда тот выступает по телевизору.

— Да я не обижаюсь, — ответил Леша, искоса поглядывая на Ирину Сергеевну, которая сосредоточенно раскладывала пирожные по тарелочкам.

Горохова-Данилова продолжила свою восторженную речь:

— Недавно мы с подругой ходили в Александринку на «Гамлета». Это потрясающе! Какой накал страстей!.. А сегодня, после Эрмитажа, мы идем в Мариинку на «Лебединое озеро». Молодые люди, вам нравится композитор Петр Ильич Чайковский?..

— Да, клевый музыкант, — решил блеснуть своими познаниями в музыке Димка. — Я от него просто торчу.

Теперь Катька исподтишка толкнула локтем Молодцова.

— Ах, — мечтательно сказала Елизавета Аркадьевна, — мне надо побольше общаться с молодежью. Мой русский язык слишком устарел. «Клевый, торчу»… Прелестно, прелестно. В молодости я тоже любила щегольнуть модным словечком.

— Тетя Лиза, давайте я вам все-таки налью чаю, — вновь предложила Ирина Сергеевна.

— Нет, нет, Ирочка. Я уже убегаю, О'реву-ар, мадемуазель, — послала Горохова-Данилова воздушный поцелуй Катьке. — О'ревуар, месье, — послала она второй воздушный поцелуй мальчишкам. — Я была счастлива с вами познакомиться. Ну все, я улетаю.

И старушка, словно птичка, выпорхнула из комнаты.

— Кха-кха, — громко кашлянул Димка. Это означало, что Катька и Леша должны приступить к слежке. Толстый, который с наслаждением предвкушал, что сейчас он приступит не к слежке, а к пирожным, горестно вздохнул.

Но делать было нечего. Теперь они были не кто-нибудь, а оперативно-следственная группа. Орешкина и Толстиков встали из-за стола.

— Извините, — сказала Катька, — нам надо идти.

— Как «идти»? — растерялась Ирина Сергеевна. — А пирожные, а чай?..

— Придется в другой раз, — чуть ли не со слезами на глазах ответил Леша.

— Ничего не понимаю. Вы же только что пришли?!

— Им действительно надо идти, Ирина Сер-гевна, — сказал Молодцов. — У Леши маленький братик болеет. Ветрянкой.

— Маленький братик, — обалдело повторил Толстый, у которого отродясь не было никаких братьев: ни маленьких, ни больших. — Ветрянкой?..

— И еще свинкой, — прибавил Орешкин, дернув Лешу за штанину.

— Да, да, — сообразил Леша, — ветрянкой и свинкой… А можно мне одно пирожное взять? — вкрадчиво попросил он. — Для больного братика.

— Ну почему же одно? — Ирина Сергеевна упаковала в картонную коробочку три эклера и две корзиночки. — Угости братика. Пускай скорее выздоравливает.

Толстый, светясь от счастья, схватил коробку с пирожными, и они с Катькой пошли к выходу. И в дверях столкнулись с Виглян-ским.

— Вы что, молодежь, уже исчезаете? А я пришел знакомиться. Лика, познакомь меня со своими друзьями, пока они не убежали.

— Рома, Катя, Дима, Леша, — в третий раз протараторила Лика. — А это Георгий Александрович.

— Признавайтесь, кто из вас хотя бы раз ходил на яхте под парусом? — весело спросил Виглянский.

Оказалось, что никто не ходил.

— Лика, а не зачислить ли их в нашу пиратскую команду?

— Зачислить! — воскликнула Лика.

— Слово юнги — закон для капитана. Решено. В следующее воскресенье мы все вместе отправляемся на пиратском бриге бороздить бескрайние просторы Финского залива.

— Гоша, Гоша, — послышался из прихожей голос Елизаветы Аркадьевны, — не забудьте захватить с собой еще одну пиратку. То есть меня.

— Не забудем, тетя Лиза! — крикнул в ответ Виглянский. — Я назначаю вас главным коком!

— Благодарю, мой капитан! Во время нашего плавания я сооружу на камбузе отличное французское блюдо. Пальчики оближете.

— Надеюсь, это блюдо будет не из лягушек?

— Надейтесь, Гоша.

В прихожей стукнула дверь. Горохова-Данилова ушла. Через минуту дверь снова стукнула — ушли Катька с Лешей.

— Гоша, будешь с нами чай пить? — спросила Ирина Сергеевна.

— К сожалению, не могу, Ира. Мне надо срочно в яхт-клуб. Так что я пришел вам сказать, что ухожу.

И Виглянский вышел из комнаты. Димка и Ромка одновременно вскочили.

— Нам пора, — выпалил Димка.

— Да, пора, — выпалил Ромка.

И они ринулись за Виглянским в прихожую.

— Куда же вы, мальчики? — закричала им вслед Ирина Сергеевна. — А пирожные, а чай?..

В прихожей стукнула дверь. Виглянский ушел. Через минуту дверь снова стукнула — ушли Молодцов с Орешкиным.

— Странные у тебя одноклассники, — сказала Ирина Сергеевна дочери. — Очень странные.

— Ну что ты, мама. Нормальные ребята, — ответила Лика. — Давай пить чай. Смотри, сколько у нас пирожных.

И они стали пить чай.

А в это время за ничего не подозревающей Гороховой-Даниловой шли Катька и Леша; а за ничего не подозревающим Виглянским шли Димка и Ромка.

Слежка началась.

Глава XXIX Еще одна идея Леши Толстикова

Итак, слежка началась. И сразу же закончилась. Во всяком случае, за Виглянским. Потому что он вышел на улицу, сел в свой «мерседес» и укатил.

Мальчишкам только и оставалось, что проводить иномарку прощальным взглядом.

Катьке и Леше повезло больше. Горохова-Данилова пошла на метро. Но поехала не в Эрмитаж, как она говорила, а в Александ-ро-Невскую лавру.

Здесь она отстояла всю службу, а затем подошла к старому священнику, чтобы поцеловать крест, который тот держал в руке. Целуя крест, Елизавета Аркадьевна украдкой сунула в руку священника записочку. Записка мгновенно исчезла в широких складках его церковного облачения.

— Смотри, смотри, — зашептала Орешки-на, — она ему записку дала.

— Ага, — зашептал в ответ Леша. Выйдя из храма, старушка направилась в небольшой скверик при лавре. Там она села на скамейку и, достав из сумки батон, начала кормить голубей.

Где-то через час к ней подошел священник, которому она передавала записку. Он уже был в обычном темном костюме и темной шляпе. Оживленно разговаривая, они пошли к метро. Но поехали не в Мариинский театр (как опять же говорила Елизавета Аркадьевна), а совсем в другую сторону. На Крестовский остров.

На острове они долго бродили по Приморскому парку; еще дольше стояли на берегу Финского залива… И все время о чем-то говорили, говорили, говорили…

Когда стемнело, они вышли из парка и священник проводил Горохову-Данилову до подъезда дома Соломатиных. А Катька с Лешей, закончив слежку, отправились на квартиру Орешкиных. Здесь их ждали Димка с Ромкой.

— Вот, значит, какая у нее «подруга», — сказал Димка, выслушав подробный отчет. — Ясненько. Скорее всего, этот поп — иностранный агент. Может, даже резидент шпионской сети в Питере. А старуха ему в церкви шифровку передала.

— Зачем шифровку в церкви передавать, если они после в парк пошли? — спросила Катька.

— Для конспирации, Катя, для конспирации… Эх, узнать бы, о чем они в парке разговаривали.

— А я теперь точно уверен, что Горохова-Данилова — Буратино! — воскликнул Леша. — Видали, какой у нее нос?!

— При чем тут нос? — не понял Димка.

— Ну, Буратино — это кто?

— Как — кто?

— Ну кто он на самом деле? Ты «Золотой ключик» в детстве читал?

— А-а, — дошло до Димки. — Я совсем и забыл, что Буратино — деревянная кукла с длинным носом.

— Вот именно, с длинным носом, — повторил Леша. — У Гоши нос какой? Картошкой. А у бабки нос длинный и острый. Значит, она — Буратино!

— Железная логика, — рассмеялся Ромка. Однако же дальнейшая слежка нарушила «железную логику» Толстикова. Потому что и Виглянский вел себя очень подозрительно.

Ребятам в конце концов удалось решить проблему с транспортом. За Гошиной тачкой им помогал следить сосед Орешкиных, восемнадцатилетний Вова по кличке Бампер. Вова считался крутым «байкером»; он носил черную кожаную куртку-«косуху», черный платок, повязанный на пиратский манер, и две серьги в одном ухе. Каждую ночь в компании таких же «ночных волков», как и он сам, Вова гонял на мотоцикле по городу.

Но, несмотря на все эти прибамбасы, Вова-Бампер был страстным сладкоежкой и за пять сникерсов в день согласился следить за «мерсом» Виглянского.