Северная Корея: вчера и сегодня - Андрей Ланьков

О том, что многие тогда еще не усвоили новых правил политической игры, свидетельствует эпизод, произошедший на I сессии Народного собрания. Естественно, реальной властью этот «парламент» не обладал, и фактически его единственной задачей было штамповать решения, подготовленные в кабинетах ЦК Трудовой партии. На первых порах, однако, это понимали не все. Депутат от партии Чхонъуданъ Ким Юн Голь неожиданно заявил, что «хотя после образования народных комитетов и выпущено много законов, много примеров и того, что они не исполняются как надо» и привел в пример несколько известных ему лично случаев нарушений закона, допущенных в ходе земельной реформы. Выступление было достаточно безобидным, но явно не соответствовало общему тому торжественновосторженному тону заседания, которому суждено было на десятилетия стать стереотипным для любых северокорейских официальных мероприятий. Реакция последовала незамедлительно. Крупный деятель Трудовой партии Чхве Чхан Ик, будущая жертва кимирсеновских репрессий, который как раз на этом съезде был избран Генеральным прокурором, обрушился на строптивого депутата, сказав, что «поднимать шум из-за убитого во время больших дел муравья» на деле означает — «препятствовать демократическим реформам» в Северной Корее. Разумеется, после этого прокурорского оклика Ким Юн Голь мгновенно опомнился и к концу работы съезда выступил с покаянной речью. Не исключено, что этот маленький инцидент был вообще единственной попыткой проявить какую-то самостоятельность, предпринятой депутатом северокорейского парламента за всю историю существования этого «законодательного» органа, и не случайно, что подобная «неразумная инициатива» была проявлена именно представителем одной из некоммунистических партий. [157]

Пхеньянский автобус. Январь 1954 года…

Однако, если приручение Демократической партии было к 1948 г. в целом завершено, то о другой некоммунистической организации — партии Чхонъуданъ этого еще никак нельзя было сказать. Этой партии удалось не только остаться самостоятельной, но и превратиться в заметную политическую силу: к концу 1947 г. в ее составе, по утверждениям некоторых ее бывших руководителей, насчитывалось 610 тыс. чел. [158] Конечно, эта цифра крайне преувеличена (вообще страсть к гигантским преувеличениям такого рода была весьма характерна для партии Чхонъуданъ и, шире говоря, для всего корейского национализма). По крайней мере, когда в феврале 1949 г. советский дипломат напрямую поинтересовался у Ким Дон Дю, заместителя председателя партии Чхонъудан, тем, какова же ее численность, прямого ответа не последовало. По данным советского посольства, в партии на тот момент было около 200 тысяч членов. [159] Несколько лет спустя, вспоминая о событиях 1946-47 гг. в беседе с советским дипломатом, тогдашний руководитель партии Ким Даль Хен также называл эту цифру. [160]

Партия Чхонъуданъ считалась независимой организацией, но поддерживала постоянные контакты с находившимся в Сеуле руководством секты Чхондоге, сторонников которой она объединяла. Руководство же это ориентировалось на лисынмановский режим и крайне негативно относилось к Северу. Именно в кругах сеульского руководства и возникла идея использовать партию Чхонъуданъ как орудие в борьбе с северокорейским режимом. 29 января 1948 г. на совещании руководства секты в Сеуле было принято решение организовать в Пхеньяне 1 марта, в годовщину произошедшего в 1919 г. антияпонского восстания, массовую демонстрацию под лозунгами создания общекорейского правительства, допуска в Северную Корею представителей Комиссии ООН и вывода с территории страны советских и американских войск. Эти лозунги полностью соответствовали тогдашней официальной позиции сеульского режима и находились в явном противоречии с требованиями Пхеньяна. Там же было подготовлено и соответствующие документы: официальное обращение вождей секты к единоверцам на Севере и письмо руководству партии Чхонъуданъ. В середине февраля оба эти документа были нелегально переправлены на Север. Доставка их была поручена 2 женщинам-связным, так как считалось, что они привлекут меньше подозрений.

17 февраля 1948 г. в Пхеньяне состоялось секретное совещание руководителей партии Чхонъуданъ. Большая часть их высказалась за то, чтобы в соответствии с решением Сеула провести демонстрацию. Особую позицию занял только сам основатель и руководитель партии Ким Даль Хен, который в то время был также заместителем председателя Президиума Народного собрания Северной Кореи. В своем выступлении на совещании он сказал, что демонстрация может привести к кровопролитию и массовым преследованиям сторонников Чхондоге и что письмо продиктовано полным незнанием сеульским руководством реальной ситуации на Севере. [161] По сути дела Ким Даль Хен был прав, хотя то, что известно об этом человеке, заставляет усомниться в том, что во время этих и последующих событий он руководствовался столь гуманистическими соображениями. Скорее Ким Даль Хен попросту стремился сохранить за собой то весьма привилегированное место, которое к тому времени ему уже дал новый режим.

Как бы то ни было, несмотря на колебания Ким Даль Хена, подготовка к демонстрации была начата. Она шла в глубокой тайне, однако все планы оппозиции были в конце концов сорваны предательством ее руководителя: 23 февраля Ким Даль Хен сообщил органам безопасности о планах выступления и помог им в аресте направленной из Сеула связной. С 25 по 28 февраля по всей территории страны были проведены массовые аресты всех сколь-либо заметных деятелей партии Чхонъуданъ. За эти 3 дня по южнокорейским (видимо, преувеличенным) данным было арестовано более 17 тысяч человек, в той или иной степени причастных или могущих быть причастными к планировавшемуся выступлению. Фактически в результате партия оказалась обезглавленной и ни о каком выступлении после этого уже не могло быть и речи. [162]

После событий марта 1948 г. партия Чхонъуданъ разделила судьбу Демократической: в результате интенсивных чисток из нее были изгнаны все неблагонадежные (с точки зрения северокорейского режима) элементы и она превратилась в чисто марионеточную организацию, совершенно лишенную политического лица и не способную ни к каким реальным самостоятельным действиям. Ким Даль Хен сохранил за собой пост ее руководителя и все связанные с ним привилегии, хотя едва ли он мог играть в пхеньянских коридорах власти какую-либо иную роль, кроме роли «свадебного генерала».

После разгрома легального аппарата и его подчинения руководству ТПК, ряд антикоммунистически настроенных активистов партии Чхонъуданъ предприняли попытку создать нелегальную организацию, которая бы объединила в своих рядах тех сторонников секты, которые не признавали северокорейского режима и стремились оказывать ему активное сопротивление. Эта организация получила название «Ренъухве» («Общество друзей добрых духов»). Ячейки общества занимались не только пропагандой, но и проводили боевые (скорее, террористические) операции. Особенно активной стала вооруженная борьба после начала Корейской войны, летом и осенью 1950 г. Например, только в уезде Чунъхва пров. Ю. Пхенъан, в котором местная организация «Ренъухве» пользовалась большим влиянием и отличалась особой воинственностью, боевиками было проведено 4 похищения оружия и военной формы, 5 нападений на полицейских или солдат и офицеров КНА (главным образом отставших от своих частей или прибывших домой на побывку), а также налет на уездный призывной пункт. В октябре 1950 г., во время наступления на этот район американских войск, боевики «Ренъухве» совершили налеты на воинские склады и правительственные учреждения и оказали поддержку наступающим. [163]

В то же время, несмотря на все усилия и некоторые успехи, сторонники и руководители «Ренъухве» не смогли развернуть в Северной Корее массового партизанского движения, которое было бы по своему размаху даже отдаленно похоже на то, которое коммунистам удалось организовать на Юге. Ночные убийства подвыпивших офицеров, которые были едва ли не самым распространенным типом боевых акций северокорейских оппозиционеров, разумеется, не идут ни в какое сравнение с масштабными операциями южнокорейских партизан-коммунистов, порою захватывавших целые уезды и ведших форменные сражения с правительственными частями.

Официальные же структуры партии Чхонъуданъ тем временем изо всех сил старались продемонстрировать новому режиму свою полезность. При этом Ким Даль Хен проявил немалое чутье и понял, что его партия нужна Пхеньяну в первую очередь для пропагандистской работы на Юге. 26 января 1949 г. во время встречи с известным советским дипломатом — полковником Игнатьевым Ким Даль Хен хвастался: «В ЦК Партии Чхонъуданъ Южной Кореи работают наши люди, деятельность которых направляет ЦК Чхонъуданъ Северной Кореи и лично я. От них я каждую декаду лично получаю донесение (достал и показал донесение). Вот такое донесение. В этом донесении пишется, что в ближайшем будущем районы Тайгу (Тэгу — А. Л.) и Бусан (Пусан — А. Л.) станут освобожденными районами. Далее просят средств… Средства для работы на юге мы направляем следующим образом: закупаем в Северной Корее золото и золотые вещи и реализуем их на юге Кореи. На это нам дал согласие Ким Ир Сен». [164] За этим рассказом хорошо, даже слишком хорошо чувствуется отчаянное стремление любой ценой доказать собственную нужность и значимость.