Выход силой - Андрей Ерпылев

Сам Меченый был в этом муравейнике кем-то вроде старшины.

— Я, понимаешь, шишка небольшая, — объяснил он но­вичку, — академий да училищ не кончал, поэтому больше взвода мне не доверят. Ну, или пятнашки по-нашему. Пят­надцать человек у нас во взводе. Согласно задаче, стало быть.

— А взводов сколько?

— Ты лишнего не спрашивай. Тебе одно надо знать: ты — в пятерке Лося, — кивнул Меченый на сухопарого, но, судя но всему, крепкого мужика с длинным лицом. — Всего пяте­рок три, а командую вашей бандой я — Меченый. Грохнут Лося — командиром пятерки станет следующий за ним по старшинству — вон тот. Карелом зовут.

Палец наемника указал на дрыхнущего на нарах коро­тышку, даже во сне не расставшегося с длинноствольным автоматом неизвестной Игорю конструкции.

— Меня грохнут, — продолжал Меченый. — Командиром станет Лось. Ну и так далее.

— А я?

— А что ты?

— Я раньше сам старшиной был.

— Где это? — прищурил глаз Меченый. — У красных? В Ганзе?

— Неважно, — Князев понял, что сболтнул лишнего.

— Вот и не выпендривайся. Командовать если кем и бу­дешь, то только самим собой. -- Командир ухмыльнулся уг­лом рта, довольный шуткой. — Потому как ты в своей пя­терке — самый зеленый. Ну, если в бою отличишься, конеч­но, придется перестановки кое-какие произвести. Но это — потом, а пока — выполняй команды и сопи в две дырки.

— А кто общее командование осуществляет?

— А вот это вообще не твоего ума дела. Когда надо бу­дет — узнаешь. Давай, обживайся, а мне пора — еще десяток гавриков пало для полного счета найти.

На новом месте не обошлось без эксцессов: наемники - народ задиристый, самолюбивый и скорый на драку. Но Игорь, пусть и зеленый новичок в их среде, в подобных кол­лективах желторота ком не был и легко окоротил пару са­мых рьяных аборигенов, заработав уважение остальных. Да и поколоченные им зла не держали: мужские разборки — не такое дело, чтобы таить обиду. Тем более, когда всем вместе предстоит идти в бой и твой обидчик или обиженный тобой, возможно, станет тем, от кого будет зависеть твоя жизнь.

А идти в бой предстояло скоро. В один прекрасный день Меченый приволок Игорю, до сих пор вооруженному «би­зоном» без патронов, оружие — вытертый до белизны видев­ший виды «Калашников». Такую же «семьдесятчетверку», что у него была, разве что с кустарным складным прикла­дом вместо штатного деревянного.

— Принимай аппарат, — ухмыльнулся командир, вручая автомат Князеву. — Знакомая штука? Вижу, вижу, что зна­комая. А «бизон» свой выбрось — не найдешь к нему маслят, хоть тресни. И железяку свою. Вот это лучше, — он протя­нул старый, сильно сточенный штык-нож тоже в самодель­ных ножнах, — от него пользы больше будет.

— Одно другому не мешает, — проворчал Игорь.

«Бизон» со сточенным бойком не выбросил: весит немно­го. Однажды он вернется на Первомайскую и капитану его покажет. Пусть объяснит, почему у Князева патроны были фальшивые и автомат не работал.

Ну и «шпагу», конечно, оставил. Еще чего!

— Как знаешь. Но никто за тебя твою поклажу, сам пони­маешь, носить не будет.

— Обойдусь без помощи. А патроны где?

— Патроны перед выходом получите, — ухмыльнулся Меченый. — А то знаю я вашего брата: тут же все на бухло спустите да на лярв разных. Это дело нужное, конечно, но потом. Сделал, как говорится, дело — гуляй... Кто жив оста­нется. А до того — ни-ни.

Князев промолчал, отлично зная, что выпивку и женщин наемники легко находили и без штатного боекомплекта: редкий день в «расположении» не завершался грандиозной пьянкой или дракой из-за гулящих женщин. Да и для ко­мандира, предпочитавшего смотреть на выкрутасы подчи­ненных сквозь пальцы, это тайной не было. Но дисциплина есть дисциплина, пусть и на словах.

Почти равнодушный к выпивке, Игорь оставался в этом Содоме едва ли не единственным праведником. Иное дело Инга... Но покинуть расположение части было немыслимо. Уйдешь без разрешения — дезертир. Дезертиров вешают. Меченый объяснил это свежеиспеченному солдату удачи и навсегда — на примере располосованного киргиза, который сбежал, но был через сутки найден и при всех вздернут пря­мо в казарме.

— Чего размечтался? — На край Игоревых нар с харак­терным стуком опустился мешочек, набитый до боли знако­мыми предметами — патронами к калашу; Меченый, по сво­ему обыкновению, подошел бесшумно. — Набивай магази­ны, и баиньки. С утреца выступаем.

Мирная жизнь закончилась.

Отделившиеся от основного отряда две пятерки покину­ли Город Греха и теперь двигались по извилистому туннелю, очень отличавшемуся от тех, которые до сих пор приходи­лось видеть Князеву в привычном ему мире. Даже та «киш­ка», по которой они с Охотником вышли к Черкизову, смо­трелась по сравнению с этой крысиной норой проспектом. Даже пробитые первомайцами ходы к «объектам захвата» были совершеннее.

Строителей этого лаза совсем не волновали вопросы бе­зопасности, ни о каком перекрытии, пусть даже символиче­ском, речи не шло — неровная земляная кровля тут и там была пробита жесткими, как проволока, корнями растений, она опасно нависала над головой, ежеминутно грозя обру­шиться вниз многотонным грузом. Разговаривать здесь в полный голос не хотелось. Игорь старался держаться по­ближе к Меченому, но обычно словоохотливый наемник за­мкнулся в себе и на все вопросы новичка отвечал лишь жут­кими гримасами.

Зато неожиданно разговорился Лось, прежде меланхо­лично-задумчивый. Игорь знал, что так иногда бывает: предстоящая схватка мало кого оставляет равнодушным, но у всех нервное предвкушение танца со смертью принимает различные формы: кто-то становится беспричинно весел, кто-то, наоборот, выходит из себя по мелочам. Молчуны становятся болтливы, весельчаки забывают свои шутки. Встречались, конечно, и такие, кто не менялся на первый взгляд, но и у тех кипело на душе... По переменам в своих новых товарищах Князев понял, что сегодня предстоит не простое перебазирование и вовсе не этот грозящий обвалом маршрут — действительная причина общей нервозности.

Лось в двух словах объяснил причину кажущейся безала­берности неведомых землекопов тем, что рабочая сила в Черкизоне дешева, заплати сполна — и хоть десять тунне­лей тебе пророют, а вот с крепежом проблемы. Но обвалы в здешнем грунте почему-то редки и некатастрофичны — так, придавит одного-двух иногда, да и тех зачастую удается от­копать без особых усилий и последствий для организма.

Лось полагал, что причиной устойчивости кровли были те самые корни, скреплявшие грунт почище иной арматуры. Но вот рыть новые туннели близ обвалившихся все равно мало кто рисковал, что и объясняло сложную геометрию хо­дов, соперничавших по причудливости с трассами, проеден­ными личинками жуков-короедов в гниющем дереве...

— А почему нас так мало? — спросил Игорь. — Раз мис­сия такая важная?

— Вообще — не твоего ума дело, — Лось пригладил длин­ный ус, — но скажу. Когда большими группами выходят — подозрительно это.

— А разве никто тут не знает, что мы наемники? — не по­нял Игорь.

— Знают, конечно. Но пока отряды маленькие, это нико­го не волнует. А если сразу попрем всем шалманом — кое-кто может насторожиться. Знаешь, как быстро слухи в Ме­тро распространяются? Почище телеграфа какого-нибудь.

- То есть, мы скоро с другими объединимся? А что по­том? — Князев решил ковать железо, пока горячо.

— Ходят слухи, — командир зашептал, чуть не воткнув нос в Игорево ухо, — что одна из станций давно кое-кому не нравится.

— На какой линии? — забеспокоился Князев.

— А я дальтоник, - расплылся в улыбке, показав длин­ные желтые зубы, Лось. — Для меня что красный, что зеле­ный цвета — все одно. Или синий, — хмыкнул он, насмеш­ливо глядя в глаза подчиненному.

И взгляд его был совсем не весел, но остер и пытлив. Игорю показалось, что командир прощупывает подчинен­ного: пытается определить, откуда новобранец.

— Или коричневый, — сказал Лось с многозначительным видом. — И вообще — хватит болтать, боец. Держи-ка ты лучше язык за зубами и делай, как я. Без лишних вопросов. Меньше будешь знать — проживешь дольше.

Впереди уже маячил тусклый свет: отряд подходил к пре­граждавшей дальнейший путь баррикаде.

— Блок-пост, — произнес Меченый. — Глядим веселее, подбираем йогу.

— Ты еще строевым скомандуй, — буркнул вечно всем недо­вольный толстяк, которого все за глаза звали Винни-Пухом.

Ему это не нравилось: сам себя он называл Гаргантюа. Игорю обе клички казались одинаково смешными и бес­смысленными.

- И скомандую, — ощерил половину рта Меченый. — И отобьешь в лучшем виде. Как на плацу.

— Песню за-а-апевай! — дурашливо откликнулся кто-то из задних рядов, но на него цыкнули, и он заткнулся.

К посту, однако, подошли если и не печатая шаг, то опре­деленно не волоча ноги.