Выборы - Росс Томас

— Я Йан Дункан. Личный адъютант его превосходительства. Вы, должно быть, мистер Шартелль… — они пожали друг другу руки. — И мистер Апшоу, — и мы обменялись рукопожатием. — Если вы пройдете со мной, я попрошу вас расписаться в книге для гостей, а затем представлю вас его превосходительству.

Через двери высотой в пятнадцать футов мы вошли в холл с еще более высоким потолком. Клерк-альбертиец дремал за столом секретаря. У стены стояла подставка с большой книгой для почетных гостей. Мы с Шартеллем расписались и поставили дату.

— Нам через холл и направо, — возвестил Дункан и пошел первым, откинув голову и выпятив грудь. По стенам висели фотографии бывших губернаторов в парадной форме и при всех регалиях. Под фотографиями стояли стулья с высокими спинками, на которых, похоже, не сидели с 1935 года. Дункан подвел нас к двойным дверям высотой в те же пятнадцать и шириной в четыре фута. Взявшись за полированные медные ручки, он резко толкнул их. Двери распахнулись одновременно. Он шагнул влево, смотря прямо перед собой. Голос его слышали бы в дальнем конце приличных размеров плаца.

— Мистер! Клинтт! Шартелль! и Мистер! Питер! Апшоу! из Соединенных! Штатов! Америки!

Позднее мы с Шартелем согласились, что не хватало музыки. Может, «Дикси» или «Америка, ты прекрасна». От седого джентельмена, спокойно сидевшего за большим столом, нас отделяло добрых шестьдесят футов. «Каков стиль», — прошептал Шартелль. На лице сэра Чарльза застыло вопросительное выражение, словно он видел в нас новых соседей, правда, не очень уважаемых соседей, пришедших познакомиться. Он поднялся, когда нам осталось преодолеть пятнадцать футов. Перед столом полукругом стояли три удобных кресла.

Представив нас, Дункан сел слева. Шартелль занял центральное кресло, мне, соответственно, досталось стоящее справа. Сэр Чарльз восседал на стуле с высокой спинкой и улыбался нам. Его лицо, особенно у глаз и краешков рта, испещряли морщинки. Седые волосы он зачесывал на одну сторону, чтобы прикрыть уже заметную плешь.

Он был в белом костюме и белой же рубашке с зеленым галстуком. На левой руке сверкал перстень с печаткой.

— Как я понимаю, господа, в Альбертию вас привела политика.

— Совершенно верно, сэр, — ответил Шартелль.

— Сначала мне показалось странным, что вождь Акомоло выбрал американское агентство. Но, обдумав его решение, я пришел к выводу, что иного быть не могло. Ни при каких обстоятельствах. Он ненавидит нас, знаете ли. О, не отдельных индивидуумов, но нацию в целом. Этот человек на дух не переносит ничего английского. Как вы с ним поладили?

— Пока у нас все хорошо, — ответил Шартелль. Я решил не раскрывать рта без надобности.

— Вы специалист по предвыборным кампаниям, мистер Шартелль, не так ли?

— Этим я зарабатываю на жизнь.

— А вы сотрудник рекламного агентства, мистер Апшоу?

— Да.

— Значит, в ближайшие шесть недель у вас будет много забот. Я, конечно, не могу предсказать, кто победит, да мне кажется, что это и не важно.

— Для победителя и проигравших это очень важно, — возразил Шартелль.

— Для них, несомненно, но не для Альбертии, страны, получающей независимость. Само провозглашение независимости пройдет без особой помпы. С минимумом церемоний. Страна станет свободной через три дня после завершения подсчета голосов и объявления победителя или победившей коалиции. Затем ему передадут бразды правления государством. Я уеду домой раньше. И сомневаюсь, что вернусь, чтобы увидеть, как это будет происходить. Хотя и хотел бы.

— Давно вы в Альбертии, сэр Чарльз? — спросил Шартелль.

— Я приехал в 1934 году. Меня отправили на север помощником резидента. Тогда все было по-другому. Я не говорю, что лучше, но по-другому. Мне кажется, возможно, память подводит меня, что мои альбертийские друзья и я неплохо проводили время. Мы много смеялись, развлекались, иногда вместе выпивали, бывало, я сажал их в тюрьму на день или два. Иной раз и они подкладывали мне свинью, но в целом мы ладили. Скажите мне, мистер Шартелль, на чем основана ваша уверенность в том, что особые американские приемы политической борьбы сгодятся и в Альбертии?

— Ничего особого в них нет. Это обычная политика.

— То есть она подходит и к Альбертии, и к Америке, и, допустим, к Англии?

— Это теория, которая через шесть недель будет проверена на практике. Тогда, возможно, я смогу дать вам более компетентный ответ.

Блэкуэлдер улыбнулся. Улыбнулся его личный адъютант. Улыбнулся и я. Сэр Чарльз сложил подушечки пальцев, посмотрел в потолок.

— Мистер Шартелль, я пробыл здесь более тридцати лет. Я говорю на двух диалектах, могу объясняться на арабском. Вот что я хочу сказать. Я провел с этими людьми всю мою взрослую жизнь и все-таки не уверен, что знаю их. Я даже не могу утверждать, что понял их образ мыслей.

— Сэр, — Шартелль обожал рассуждать о взаимоотношениях между людьми, — вы себя недооцениваете. Я не сомневаюсь, что вы весьма проницательны и сможете судить о человеке, поговорив с ним пятнадцать минут. Я не прав?

Блэкуэлдер рассмеялся.

— Я падок на лесть, мистер Шартелль.

— Я не льщу вам, сэр Чарльз. Отнюдь. Но хочу отметить, что вы очень сблизились с альбертийцами. Прожив среди них более тридцати лет, вы поневоле смотрите на мир их глазами. Окажись я на вашем месте и задаваясь вопросом, а что думают альбертийцы, я бы спросил себя, что думаю я и что я бы подумал, будучи альбертийцем. И одно переплетается с другим.

— Я, возможно, не смогу думать так же, как они.

— Но едва ли вы думаете так же, как большинство англичан. Во всяком случае те, с кем я встречался, мыслят иначе.

— Ни рыба ни мясо, да? — сэр Чарльз в который уж раз улыбнулся. — Я рассмотрю ваш тезис с точки зрения и альбертийца, и англичанина. Однако, мистер Шартелль, ваша работа состоит в том, чтобы получить голоса для вождя Акомоло. Чем вы заинтересуете среднего альбертийского избирателя? Откуда вам известно, чего он хочет, как среагирует, какое влияние окажут на него племенные узы и местные царьки?

Шартелль задумался.

— Я знаю только одно, сэр Чарльз: реакцию людей. Мне кажется, я знаю, чего они хотят, так как верю, что каждый из нас жаждет одного или того же — чтобы жизнь строилась на здравом смысле. Я готов поспорить на свою репутацию, а создать ее мне стоило немалых трудов, что люди, поставленные перед выбором, пойдут тем путем, который обещает им меньше страданий. Большинство никогда не проголосует за личные ограничения. Возможно, этим все и кончится, но голосовать за это не будут. Нет, они отдадут голоса тому кандидату, который потребует от них меньших жертв — экономических, социальных или моральных.

Блэкуэлдер кивнул.

— Интересно, — пробормотал он. — Прагматизм в чистом виде, — он встал. Аудиенция окончилась. — Если в моих силах сделать ваше пребывание в Альбертии более приятным, дайте мне знать, — он обошел стол, чтобы пожать нам руки. — Я могу дать вам только один совет, господа. Не оставайтесь в Альбертии надолго. Западная Африка, особенно Альбертия, проникает в кровь человека. Климат здесь неважный, хотя на севере и получше, если дует гарматан[9]. Прохладнее, знаете ли. Но что-то берет за душу и не отпускает. Может, колдовские чары, а, Йан? — Дункан почтительно улыбнулся. — До свидания, господа.

— До свидания, — ответили мы.

Сэр Чарльз Блэкуэлдер вернулся за стол и сел. У двери я оглянулся. Мне показалось, что дел у него было немного.

В холле Дункан предложил нам сигареты. Мы закурили.

— Давно я не видел его таким разговорчивым. Я рад, что вы смогли заглянуть к нам, хотя мистер Апшоу все время молчал.

— Он уважает старших, — вступился за меня Шартелль.

— Вы хотите поехать домой или позволите пригласить вас на чашку чая?

Шартелль посмотрел на часы.

— У нас назначена встреча на половину двенадцатого. Мы выпьем чай в другой раз.

Дункан проводил нас к «роллс-ройсу», шофер ждал у открытой дверцы. Мы попрощались и пожали Дункану руку. Залезли в кабину, шофер захлопнул дверцу, обежал машину, сел за руль. На обратном пути Шартелль, как обычно, пристально наблюдал за уличной жизнью.

— Мне нужно прогуляться по городу, Пити, принюхаться. В доме многое выглядит не так. Надо пообщаться с ними поближе, понять, чем они дышат.

— Так пообщайтесь после ленча. Я все равно буду писать.

— Наверное, так я и сделаю.

— Интересно, почему Декко решил заехать к нам?

— Может, он хочет, чтобы мы его подбодрили. Убедили, что вся борьба еще впереди.

— Не останется ли он на ленч?

Шартелль хмыкнул.

— Едва ли.

— Пожалуй, вы правы.

Хотя мы вернулись в четверть двенадцатого, вождь Декко уже ждал нас, удобно устроившись в кресле с бокалом сока в руке. Он приехал в новом наряде. На этот раз ordana была оранжевая, с белой вышивкой.

Шартелль, как мне показалось, с сожалением проводил «роллс» глазами.