Жизнь после жизни - Александра Маринина

В довольно просторном, светлом и очень теплом помещении вдоль стен располагались вольеры, в которых лежали, сидели, бродили или играли кошки и собаки всех мыслимых мастей и пород и разного возраста.

— Тут смотровая, — Костя показал на одну из двух дверей прямо у входа, — в этой комнате ветеринар работает с животными, а вот тут кладовая, корм, лекарства и все такое.

Настя могла разобрать то, что говорит системный администратор, только сильно напрягая слух и фантазию: дикция у компьютерного гения была не очень, во рту каша, фразы он бросал короткие, рваные, их приходилось додумывать прямо по ходу, а те слова, которые он все-таки удосуживался произнести, тонули в недрах поднятого воротника и толстого шарфа, которым была обмотана его шея.

— А почему у вас некоторые животные по одному в вольере, а некоторые по двое, а то и по трое? — поинтересовалась она.

— Смотря как их нашли, — не очень понятно объяснил Костя. — Если одного нашли, то он один и сидит. Мало ли как он с другими… А если их было сразу несколько в одном месте, то их держат вместе, чтобы не скучали. Они друг к другу привыкли, не подерутся, играть будут. Особенно если из одного помета.

— То есть новорожденные тоже бывают?

— Всё бывает, — философски заметил Костя. — Если их разлучить, они сильно скучают, даже плачут. Хорошо, если всех вместе возьмут.

— А такое случается?

— Было один раз. В прошлом году мужик из милиции взял двух щенков из одного помета, их в подвале нашли. Сука от голода умерла, и еще двое щенков тоже умерли, всего четверо было в помете, а двое остались, вот их и взяли.

— Надо же, — пробормотала Настя, — и в милиции добрые парни попадаются.

— Ага, — охотно подтвердил Костя, — у нас тут в прошлом году старушку убили, так этот, из милиции, приходил, все выспрашивал про нее, помещения осматривал, в приют зашел, ну и увидел этих щенков. Аж в лице переменился — до того ему их жалко было. Вот и взял.

Значит, либо Вторушин, либо Федулов, подумала Настя. Интересно, кто из них оказался таким добросердечным?

— А как его звали, не помните?

— А вам зачем? — внезапно ощерился Костя.

Его глаза недобро блеснули, и Настя в первый момент даже испугалась: что она спросила такого, чтобы вызвать внезапную злобу? Действительно, зачем ей знать имя милиционера, который взял щенков? Она в этом городе впервые, никого из местной милиции не знает, и вообще она — социолог и милицией интересоваться априори не должна. А вот убийством старушки поинтересоваться будет вполне уместно. Надо только как-то аккуратно вырулить из дурацкой ситуации, в которую Настя сама же себя и загнала по неосторожности. А у Кости этого с головой все в полном порядке, он несоответствие сразу уловил и заподозрил Настю во лжи, вот и разозлился. Или он чего-то боится, поэтому в каждой невинной мелочи видит угрожающий подвох? Или он действительно наркоман и у него просто внезапные перепады настроения? Или не наркоман, а психически ненормальный? Час от часу не легче!

— Понимаете, Костя, — мягко начала она, — забота о братьях наших меньших — это один из способов психологической адаптации к прекращению трудовой деятельности, и это как раз та тема, которой я занимаюсь. Поэтому мне интересно, чем может руководствоваться достаточно молодой мужчина, когда берет сразу двух щенков. Ведь это забота лет на пятнадцать. Щенки были крупной породы?

— Дворняги, — буркнул Костя. — Судя по матери, здоровенные.

— Ну вот видите. Может быть, этому милиционеру грозило увольнение? Он знал, что в скором времени потеряет работу, и готовился заменить ее заботой о двух собаках. Или он чувствовал опасность для себя и своей семьи и приобретал охранников? В общем, это очень интересно, и я бы с удовольствием побеседовала с ним в рамках своего исследования.

— Не помню я, как его звали. — Костя отвернулся и пошел вдоль вольеров.

Настя шла следом за ним, вглядываясь в животных. Ее внимание привлекла крупная лохматая собака, грустно лежащая в глубине вольера, уткнув морду в лапы.

— Как ее зовут? — спросила она непонятно зачем.

— Пока никак, не назвали еще, — голос Еремеева доносился глухо, как из подпола. — Ее только на днях привезли, сняли с электрички. Новенькая.

— Девочка?

— Сука, — подтвердил Костя. — Старая уже, ветеринар сказал, лет тринадцать-четырнадцать. Трудно будет пристроить, если только на дожитие.

— На… что? На дожитие?

— Ну да. Ясно же, что она долго не проживет, так что те, кто берет собаку, чтобы иметь верного друга, ее не возьмут. Зачем нужен друг, которого вот-вот хоронить придется? Только лишние переживания. Но есть люди, которые сознательно берут на дожитие, понимают, что скоро конец, но хотят, чтобы животина провела последние дни в тепле и сытости. Таких мало. Но встречаются.

— Понятно, — протянула Настя. — А у этой собаки есть шанс?

— Маловато. На дожитие в основном берут старики, а она слишком большая для стариков. Наверное, здесь будет доживать.

— Какой она породы?

— Никакой. Помесь дворняги и русского терьера, так ветеринар сказал.

— Наверное, умная.

— Дворняги все умные, — усмехнулся Костя. — Вот отдохнет пару дней, поест от пуза, согреется, мы ее сфотографируем, разместим фото на сайте, текст пожалостливей сочиним, может, ей повезет, найдется добрая душа. Хотя вряд ли.

Настя еще раз остановилась, на этот раз возле вольера, в котором возились трое пятнистых черно-белых котят.

— Какие хорошенькие!

— Ну, с этими-то проблем не будет, — махнул рукой Костя, — их вмиг разберут, хорошие, здоровые, их даже особо лечить не нужно, только блох вывести и проглистогонить.

— Что сделать? — не поняла она.

— Глистов выгнать.

Они вернулись к двери и собрались уже было выходить наружу, но Настя внезапно остановилась и оглянулась на вольер со старой собакой.

— Подождите минутку, — попросила она и пошла к вольеру.

Собака без имени по-прежнему лежала, положив морду на лапы, но, когда Настя подошла, подняла голову и посмотрела ей прямо в глаза печальными темно-ореховыми глазами. «Зачем ты здесь? — словно спрашивал этот взгляд. — Чтобы дать мне надежду, которой не суждено сбыться?» Насте вдруг стало неловко, и она быстро отошла.

От зверинца тропинка вела к аллее, начинающейся от паркового фасада главного дома и тянущейся до самой реки.

— Здесь летом красиво, — голос Кости стал чуть оживленнее, — липы такие густые. Отсюда зимний сад хорошо виден. И ступеньки каскадом. Иногда я пытаюсь представить себе, как дамы в кринолинах спускались по ступенькам и шли по аллее к ротонде, а потом вспоминаю, что здесь все отреставрировали и вообще переделали при советской власти.

— Ну, ступеньки-то, наверное, те самые, — неуверенно предположила Настя. — А здесь и ротонда есть?

— Да, мы как раз к ней идем.

Они медленно шли от дома в сторону реки, и воздух буквально с каждым шагом становился все более холодным и сырым.

— Вот, слева ротонда, а справа часовня. При советской власти ее полностью разрушили, а теперь восстановили.

— А зачем? Разве Андрей Сергеевич верует?

— Этого не знаю, — сухо ответил Костя, — а многие наши гости сюда захаживают. Кто помолиться, кто просто в благостной тишине постоять.

— Костя, а вам не скучно здесь работать? — спросила Настя. — Ведь кругом одни пенсионеры. Неужели вы не смогли найти работу повеселее, чтобы вокруг были ваши ровесники, чтобы вам было с кем пообщаться?

— Мне и здесь неплохо, — буркнул он.

Но такой скупой ответ Настю Каменскую устроить не мог. Ей нужно было вывести разговор на гостей клуба, чтобы постараться собрать еще какую-нибудь информацию, которая, возможно, ускользнула от Тамары, ведь Тамара здесь не так уж давно, всего несколько месяцев, а Костя — старожил. И при этом следовало строго держаться легенды о том, что Настя — социолог, то есть изобретать для своих вопросов благопристойные предлоги.

— Ну да, здесь тоже, наверное, не скучно, — изображая задумчивость, проговорила она. — Вот вы упомянули, что у вас в прошлом году старушку убили, а мне вчера рассказывали, что у вас тут не одну, а двух старушек убили. Интересно, за что?

— Всем интересно. — Костя никак не демонстрировал готовность разговориться. — Только никто так и не знает, за что их убили и кто это сделал. В часовню будете заходить?

— Буду, — решительно кивнула Настя, которая уже снова успела основательно промерзнуть. — Я, правда, ничего в церковных правилах не понимаю. Шапку надо снять?

— Только мужчинам. Женщины должны быть с покрытой головой.

— А ничего, что я в брюках?

— Ничего. Зима, холодно. Господь простит.

Настя с интересом взглянула на него.

— Вы воцерковлены?

— Я? — Костя, казалось, страшно удивился. — С чего вы взяли?