Опознание (главы из романа) - Николай Сергеевич Оганесов

поисков, наконец, повезло: получила драгоценный номер, нашла, пробилась, вышла на связь с главным инженером. Он куда-то торопился, но твердо обещал, не задерживая, дать нужную информацию при условии, что будет сделан официальный запрос. Кто должен сделать запрос? Неважно — главное, чтоб официальный: оборудование уникальное, оригинальное, экспериментальное, «по телефону таких справок не даем» — отбой. Что делать? Слать почтой? Ждать неделю, месяц? И снова Светлана, добрая душа, пожалела, — подсказала выход: запросить телетайпом, подписать может она, только протолкнуть телетайпограмму придется через Климова, иначе не успеть.

Наскоро набросала текст, кое-как, одним пальцем, отстучала его на машинке и, прихватив листок, сломя голову понеслась вниз, к Климову.

«Виктор Алексеевич уехал, будет не раньше, чем через час», — говорит секретарша сухо, по инерции, но всем своим видом выражает сочувствие и готовность содействовать в меру своих сил и возможностей, а возможности, как видно, у нее почти безграничные.

Узнав, зачем нужен Климов, она ставит едва заметную закорючку в левом верхнем углу листа и возвращает бумагу.

«Этого достаточно, отправят вне очереди, — и, ободряюще улыбнувшись, добавляет: — С билетом улажено. Вылет в девятнадцать тридцать из Внукова. Вас устраивает?»

Оставив деньги и поблагодарив, она бежит вниз, к связистам. Они обещают послать немедленно, но ответ в лучшем случае можно ожидать минут через сорок. Снова наверх. Звонит по междугородке. В оксе тишина, трубку никто не берет. Она перезванивает Дашкову. Его тоже нет, на объекте, вернется после шестнадцати. Снова в горисполком. Бесконечные длинные гудки. Вымерли они там, что ли?!

«Я к руководству, — мимоходом бросает Светлана (она подкрасила губы, сняла очки и выглядит теперь, как кинозвезда с обложки журнала). — Ты бы пошла перекусила, буфет скоро закроют».

На часах начало второго. Не успеть.

С отчаяния она решает звонить Кузьмичу, в профком — это последний, хотя и не самый верный шанс выйти на городские власти. Мужик он толковый: если правильно нацелить, завести — горы свернет. Набирает комбинацию из шестнадцати цифр (код, плюс номер абонента, плюс свой, который успела выучить наизусть). Что-то щелкает в трубке, шумит, срывается. Она повторяет. На этот раз удачно — Кузьмич, слава богу, на месте. Прижав трубку к щеке, объясняет, напоминает, просит, требует: решается судьба микрорайона, городу нужно, не тресту, срочно, сверхсрочно, любой ценой! Напуганный, он записывает, переспрашивает, куда звонить, кому продиктовать телефонограмму, заверяет, что сейчас же займется…

Она вновь набирает отдел капитального строительства, ждет когда произойдет маленькое чудо и посланный ею сигнал, скользнув путаницей многожильного кабеля, уйдет под землю, вырвется оттуда струнами проводов, пробежит, словно по зубьям расчески, частоколом телеграфных столбов и, оставив далеко позади пылящую по проселочной дороге колонну грузовиков, зависшие над облаками «Миги», орбитальный комплекс «Мир», пилотируемый смешанным советско-болгарским экипажем, отзовется резко и требовательно за тысячу километров, в небольшой, затененной ветками акации комнате, куда после обеденного перерыва, наверно, уже собираются сотрудники.

Она ждет, и чудо происходит: в трубке раздаются гудки, далекие, глухие, теперь уже не длинные, короткие, и…

если бы в эту минуту кто-то напомнил ей о Сереже, о море и коряге на берегу, о проносящемся мимо поезде и сыне, спящем в детсадовской кроватке у окна, выходящего на цветочную клумбу, она, пожалуй, не сразу бы сообразила, о чем, собственно, идет речь…

…и она решает, что линия занята, потому что Кузьмич пробивается в исполком. Через несколько минут ей удается дозвониться, и выясняется, что так и есть, что пробился, что поднял всех на ноги, что оксовцы уже заканчивают составлять ходатайство, под которым будут подписи председателя и первого секретаря горкома.

Без четверти два, отыскав в архиве нужную папку, она делает выписку из прошлогоднего постановления коллегии министерства (еще одна шпала!), стучится к Светлане Васильевне, чтобы подписать. Та поднимает голову от стола, снимает очки, устало трет переносицу.

«Хорошо, что зашла. Пойдем, Александра, покурим».

Я знаю, что она не выносит табачного дыма, но вижу, что хочет поговорить наедине, без свидетелей (в кабинете это практически невозможно), и послушно иду следом.

Узким боковым коридором (здание старое, с высоченными потолками, лепными карнизами, множеством закоулков и переходов — говорят, где-то на первом этаже даже фонтан есть, правда, бездействующий) она ведет меня в тупичок у пожарной лестницы, откуда при нашем появлении, побросав окурки, выпархивают три бледнолицые девицы, растерянные, словно их застали на месте преступления.

Мы устраиваемся на ободранных, шатких стульях, сваленных здесь для ремонта.

«Кури, не стесняйся, — предлагает Светлана, — встреча у нас неофициальная».

Я бы не прочь, но, как назло, сигареты остались в сумке, а стрельнуть не у кого, в коридоре пусто. К моему удивлению, Светлана достает из кармана непочатую пачку «Столичных».

«Бери, держу для особых случаев».

Ее предусмотрительность немного меня настораживает, как и предупреждение об особом случае — к чему бы это? Никаких особых секретов у нас до сих пор не водилось. Я закуриваю, возвращаю пачку и жду продолжения.

«Мне звонил Климов по твоему вопросу, интересовался моим мнением. Я сказала, что против. — Она наблюдает за моей реакцией, но я молчу, и, выдержав паузу, она спрашивает как бы между прочим: — Ты давно его знаешь?»

«Нет», — отвечаю я. Вовсе не потому, что хитрю или отрекаюсь, а потому, что в данный момент искренне верю, что это действительно так.

Светлана пожимает плечами (в сорок пять у нее прекрасно сохранившееся лицо, фигура, рыжеватые, натурального цвета волосы, и одевается со вкусом — можно позавидовать).

«У меня другие сведения… но пусть будет по-твоему, — не настаивает она. — Это даже хорошо, что ты не афишируешь, правильно делаешь. — Она вздергивает юбку, закидывает ногу за ногу, и становится виден край пепельно-белого чулка, полоска матовой кожи над ним — небрежность если и не нарочитая, то косвенно как бы свидетельствующая о ее полном ко мне доверии. — Пойми, Александра, лично меня Виктор Влексеевич вполне устраивает. Я сижу крепко и бояться мне нечего. Двенадцать лет на одном месте, шестой год без отпуска, это о чем-то говорит. Работу знаю, как свои пять пальцев. Не хочу преувеличивать, но без меня ни твой Климов, ни сам Чижевский шагу не ступят, запутаются… Тебя не шокирует моя откровенность?»

По правде говоря, еще как шокирует. Я тоже не хочу преувеличивать и