Опознание (главы из романа) - Николай Сергеевич Оганесов

кабинета, легким пунктиром обозначает границу между прошлым и настоящим. («Это естественно, — думает она, — это не могло, да и не должно быть иначе».)

Бросив категорическое «нет», Климов опускает трубку, ищет нужную страницу в перекидном календаре, что-то быстро туда записывает. И, будто в подтверждение ее мысли, не возвращается, говорит с ней оттуда, из-за письменного стола:

«Ну, теперь о деле, Саша. Наверно, срочное, если сына своего соседке подкинула?»

Она поспешно и, как ей кажется, излишне суетливо вытаскивает из папки документы. Климов внимательно их читает, задает несколько уточняющих вопросов, делает на полях пометки.

«Смета у тебя с собой?» — спрашивает он, отложив последнюю страницу.

Она кладет перед ним обе: старую — исполкомовскую, и новую — заводскую. Виктор их просматривает и тоже откладывает в сторону.

«Что ж, тресту повезло, заказчик у вас солидный, без работы не останетесь. Чем ты недовольна?»

Она рассказывает сжато, самую суть, без эмоций, не сгущая краски, но и не сглаживая остроты положения, в котором, пусть и по своей вине, они оказались. Климов слушает, кивает, не то соглашаясь, не то показывая, что уже понял, к чему она клонит.

«Хорошо, Саша, оставь это мне. — Он собирает бумаги в аккуратную стопку и скалывает их скрепкой. — Я посмотрю, что можно сделать».

Она вздыхает облегченно («Ну вот, кажется, получилось, сдвинулось с мертвой точки!»), встает, собираясь уходить, но неожиданно, вдруг, на ум приходит скользкое, опасное, лишенное смысла слово, которое твердила вчера, сидя в профкоме — «формулировочка!» — и она спрашивает (заставляет себя спросить):

«А ты лично что думаешь? Мне важно знать твое мнение».

«Мое мнение?»

Климов долго — слишком долго, чтобы это было случайно, — смотрит на меня, и я догадываюсь, что он хочет сказать что-то важное, быть может, более важное, чем все, о чем до сих пор говорили, хочет, но не решается и сейчас испытывает меня своим молчанием, взвешивает, сказать или лучше воздержаться. Это наверняка не личное, я бы почувствовала, но как-то связанное с моим приездом. «Ну же, говори!» — мысленно подталкиваю его я и по тому, как спадает напряжение во взгляде, как он его отводит, понимаю, что не скажет.

«Мое мнение? — повторяет он. — Изволь. Только чтоб без обид, сама напросилась… — Он поднимается из-за письменного стола, подливает в стакан «боржоми» и, немного помедлив, выпивает. — Такие дела, Саша, наскоком не решаются. Трест уже во второй раз просит пересмотреть план, а чем подкреплена ваша просьба? О чем вы думали раньше и где гарантия, что это не повторится в третий раз? Ты ссылаешься на необеспеченность объекта оборудованием — резонно, только это проблема заказчика, а не наша. Но даже если принять во внимание этот факт, где его подтверждение? Еще ты говоришь, что городу нужно жилье, но и тут не все вяжется: судя по твоим бумагам, это волнует в основном тебя, но совсем не волнует ваши городские власти. Не обижайся, но что ты привезла, кроме своего честного слова? Конечно, я тебе верю, верю безоговорочно, но моего доверия, согласись, мало. Слишком мало, чтобы принимать ответственное решение. Поэтому дай время, я должен связаться с плановым управлением, собрать необходимую информацию. Кстати, ты там уже была?»

«Нет».

«Напрасно. Начинать надо было оттуда… Ладно, Александра, не огорчайся, не падай духом. Встретимся в три, как договорились, возможно, я что-нибудь успею выяснить».

Он проводил ее до двери, прощаясь, мягко коснулся плеча, желая ободрить, вернуть чувство объединяющей их близости, но, выйдя из кабинета, она вдруг совершенно отчетливо осознала, что все пропало и что пунктир, которым их отсекло друг от друга, в считанные минуты превратился в сплошную линию, стену, переступить которую теперь едва ли возможно. И еще подумала, что в этом виноват не он, Климов, а сама — сорвалась, не подготовившись, не предупредив, свалилась как снег на голову, и вот чем закончилось. Отказ — вежливый, с оговорками, но отказ; отчитал, как девчонку, спасибо, что не выгнал. И рада бы возразить, да нечего — он прав: что у нее есть, кроме стихийного, ничем не подкрепленного желания сорвать установленные договоренности, взорвать, изменить замшелую, окаменевшую с годами систему взаимоотношений с заказчиком и не только с заказчиком, с главком фактически тоже? Вон куда замахнулась! И слова-то какие громкие, звонкие: взорвать, сорвать, изменить — прямо по передовице из вчерашней газеты. Тоже мне, борец за справедливость, Дон-Кихот в юбке. А хоть раз за все это время задалась вопросом, почему здесь должны соглашаться, почему должны верить ей, а не тому же машиностроительному заводу, например? С их точки зрения просьба треста — чистой воды авантюра. Вот чего не учла, не предусмотрела, тут самое слабое место. Формальная сторона дела. Процедура! Путь по накатанной колее, привычный, с ремнем безопасности, по стальным рельсам, а вместо шпал — бумаги: письма, ходатайства, резолюции, протоколы согласований и увязок… Поздно. Уже слишком поздно…

С такими мыслями вышла из приемной.

Но поднимаясь этажом выше, шагая коридорами планового управления, сначала робко, потом все настойчивей и азартней стала искать выход, прикидывать, что делать дальше, как спасти положение. Сам собой сложился план. Сперва он показался невыполнимым. Приблизительно то же сказала и Светлана Васильевна (куратор, начальник отдела, поддержавшая с месяц назад ее кандидатуру на выдвижение):

«Попытайся, конечно, но предупреждаю, на мою поддержку не рассчитывай, я себе не враг».

Идея со сменой заказчика не привела ее в восторг, однако в помощи не отказала: отвела свободный стол с пишущей машинкой и телефоном, имеющим прямой выход в город, а когда черновик письма был готов, поправила, вычеркнула лишнее, после чего текст в точности уместился на заверенном подписью Дашкова бланке. Кажется, письмо получилось. Строгое, доказательное — «без лирики», как заметила Светлана Васильевна.

«Есть одна шпала», — отметила она про себя и села за телефон.

Звонок в министерство, в подчинении которого находился машзавод, ничего не дал. Зато случайно (видимо, обмолвились, не придав значения) стал известен поставщик оборудования — «почтовый ящик», секретный и неприступный. Ни справочники, ни номера, которые подсказали девушки из отдела, на след не вывели — таинственный п/я как сквозь землю провалился, — выручили театральные кассы, куда стала звонить наобум, предполагая, что без культурно-массовых мероприятий никакое, даже самое законспирированное предприятие не обходится. После получасовых