В таёжных дебрях Подкаменной Тунгуски - Александр Сорочинский

В качестве местного деликатеса и экзотики угостили порезанным на тарелочке отварным медвежьим сердцем. Я выпил обжигающего спирта, закусил варёным медвежьим сердцем, и, хотя по телу стало распространяться приятное тепло, но полностью согрелся далеко не сразу. В ожидании прибытия нашего основного каравана, неспешно беседовал с обитателями «миниметеогородка» на все темы. Преимущественно, приходилось отвечать на вопросы типа: «Как там жизнь на «большой земле»? Что нового происходит? Как меняются люди и их взгляды на мир? Как живёт Москва?».

Время от времени повторял согревающие процедуры, благо количество закуски на столе неуклонно росло. Были даже свежие овощи, что говорило о самом высоком уровне приёма гостя. Наконец, ощутил тепло во всех частях тела, прекратилась постоянная мелкая дрожь, лязганье зубов. Продолжал беседу с Сергеем, Ириной и Володей в полусонном, расслабленном, благодушном состоянии. Беседа была неспешной, но текла безостановочно. По мере своих возможностей я пытался удовлетворить жадный интерес обитателей метеостанции к событиям и новым веяниям в Москве и, в целом в России, иными словами – на «большой земле».

Через пару часов подплыла флотилия наших «Прогрессов». Почти все члены экспедиции, работавшие здесь, на Подкаменной Тунгуске, уже третий год, были знакомы с маленьким коллективом метеостанции. Начались дружеские объятия, восклицания, обмен шутливыми высказываниями. Некоторые геологи передавали Сергею, Ирине и Володе какие-то свёртки, пакеты, коробки и коробочки. Оказалось, что сотрудники экспедиции привезли из Москвы, заказанные метеорологами в прошлом сезоне, необходимые им, небольшие по объёму и весу вещи. Сотрудники метеостанции приоткрывали пакеты, но распаковывать их полностью и рассматривать привезённые подарки не стали. Видимо, чтобы не тратить на это время общения с друзьями из экспедиции, или не смущать друзей – геологов оценкой этих подарков, или, наконец, просто для того, чтобы не комкать это удовольствие, а в спокойной обстановке сполна насладиться редким здесь развлечением.

Наконец все расселись, кто, как и где сумел, вокруг небольшого стола, выставили часть водки из экспедиционного запаса, чтобы не оставлять совсем без спиртного метеостанцию. Дружно выпили за встречу, с полчаса побеседовали, договорились о дальнейших встречах, и пошли к своим лодкам. Весь небольшой коллектив метеостанции в полном составе провожал нас до самых лодок, продолжая о чём-то договариваться с геологами, что-то друг другу оживлённо рассказывая. На свежем воздухе я очнулся от полудрёмы, почувствовал себя отдохнувшим, бодрым, готовым к продолжению пути.

Видя, как я промёрз, «Абвер» одолжил мне на время ватник «со своего плеча». Поверх него я приспособил целлофановую плёнку, и поплыл дальше, согретый и духовно, и физически. Тем более что на оставшейся части пути порогов не предвиделось, встретились лишь несколько перекатов, которые я за опасные препятствия уже не считал. Да и плыл теперь в составе всей флотилии, поэтому мог не думать о выборе маршрута в реке, а спокойно шёл в кильватере впереди идущего «Прогресса». Я провёл на метеостанции более двух часов. Всё это время не был оставлен заботами гостеприимных и хлебосольных хозяев, поэтому оставшийся путь проделал в приподнятом настроении, чуть ли, не с песнями!

Медведь – «шатун»

Сергей этой зимой застрелил из своего карабина – «шатуна». «Шатунами» называют медведей, летом и осенью не нагулявших жира, достаточного для залегания в зимнюю спячку. Инстинкт, заложенный природой, не даёт им залечь на зиму в берлогу без необходимых запасов подкожного жира, чтобы они во время спячки не погибли от нехватки в организме питательных веществ. «Шатун» стремится, во что бы то ни стало, добрать их. Однако с началом зимы все традиционные источники его питания прекращают своё существование. Он становится опасным хищником и переходит на питание мясом животных. В это время медведь становится самым опасным из хищников для человека. Обычный рацион питания медведя, это: ягоды, рыба, мелкие животные. Охотится на крупных животных он редко и только по большой необходимости. У «шатуна» нет выбора. Он может напасть и на крупное животное, и даже на хищника сильнее себя.

И человек перестаёт быть исключением. Про задранного «шатуном» человека здесь говорят: «Его добыл «шатун». Впрочем, и про убитого медведя охотники произносят: «Я добыл медведя». Отчаянные попытки выжить, дотянуть до весны делают «шатуна» агрессивным. Медведь – «шатун» рискует погибнуть во время неравной схватки с более сильной «жертвой» или просто от голода. Некоторые из них, несмотря на все усилия, погибнут зимой и не увидят спасительной весны. Однако они будут сражаться за выживание до конца, не на жизнь, а на смерть.

И горе охотнику, дрогнувшему в момент смертельной опасности, или таёжнику с отказавшим ружьём (перекос наспех вставленного патрона, подмоченный или высыпавшийся из патрона порох, другие неисправности). Причём, произведённый в зверя выстрел ещё ничего не значит, если медведь не убит, а только ранен, пусть даже смертельно, он становится ещё более опасным. Бурый медведь, в том числе и «шатун» в любом состоянии без усилий разламывает и завязывает в узел бесполезное, неточно выстрелившее или отказавшее ружьё, а затем «добывает» и его владельца. Поэтому профессиональным охотникам и егерям выдают многозарядные карабины. Остальные жители достают их всеми правдами и неправдами. И даже у карабина бывает осечка или перекос патрона. Так что панацеи от хищников в тайге не существует, и, несмотря на все достижения научно-технического прогресса, человек здесь оказывается один на один с силами природы и таёжными обитателями. Правда, агрессивные звери, нападающие на человека, здесь встречаются крайне редко. В подавляющем большинстве случаев в тайге именно человек является самым агрессивным существом.

В случае же такой встречи, кроме ружья и ножа, только отчаянная и верная хозяину сибирская лайка может помочь или даже спасти человека в опасной ситуации. Она может придержать медведя сзади за «штаны» – то есть, хватая его между ног за единственное незащищенное мохнатой шкурой уязвимое место. Тем самым лайка сажает его под выстрел хозяину или даёт время: перезарядить ружьё, или, в крайнем случае, достать нож. Но сибирская лайка не может долго держать зверя. Если она чуть-чуть зазевается, то, после короткой отмашки мощной когтистой лапы, неповоротливого на первый взгляд, косолапого мишки, отлетает далеко в сторону с распоротым животом. Она ещё жива, но уже обречена на мучительную смерть. Другие породы собак, например, немецкие овчарки, здесь и вовсе не годятся. Они вцепляются в зверя мёртвой хваткой, не умеют отпрыгивать и уворачиваться от медвежьих лап и сохатиных копыт, и сразу же бессмысленно погибают. Вести тонкую игру со зверем на грани жизни и смерти они не обучены, да им это и не дано природой.