Пташка (СИ) - Скворцова Ксения
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты ни на что не способна. Никчёмная, жалкая, слабая. – Фиргалл выплёвывал оскорбления ей в лицо, мешая слова всех языков, одновременно надвигаясь на девушку. – Из тебя никогда не выйдет проку. Ты не стоишь моих усилий, не стоишь внимания моего сына!
Гнеда безвольно опустила руки, неосознанно делая шаг назад. Она не отрывала от наставника огромных от страха и неверия глаз и чувствовала, что ей не хватает воздуха для нового вдоха.
— Ты лишь пустая трата времени. Не нужная никому, даже собственному деду. Безродная дочь, нагулок, вымесок, отродье Северянина!
И вдруг в доли мгновения что-то случилось. Белая вспышка и следом — резкая, неожиданная, хлёсткая боль. Она не поняла, как это произошло. Не успела подумать, взвесить, дать себе разрешение. Один миг – и место обиды и раздавленного достоинства заняла ярость. Красная пелена заволокла всё перед глазами, и Гнеда ощутила, как её руки превращаются в звериные когти, а из горла вырывается дикий, нечеловеческий рык. Сухой холодный воздух обжёг ноздри, а на языке засвербело тошнотворно-солёным привкусом крови.
Гнеда бросилась на сида, желая впиться ему в глотку, расцарапать глаза, вырвать волосы. Она совсем забыла, что в её руках ещё оставался меч Айфэ, без разбора нанося удары противнику.
Гнеда затихла, только когда Фиргалл не без труда обезоружил её и скрутил, почти до хруста вывернув обе руки. Он крепко держал девушку, пока та постепенно трезвела, а сердце переставало биться о грудь безумной птахой.
— Отпусти, — прохрипела она, — я больше не трону тебя.
Тиски его предплечий разжались. Гнеда упала навзничь и вдруг услышала хохот Фиргалла. Девушка сделала несколько неловких движений в рыхлом снегу, отползая от сида, но он не обращал на неё никакого внимания, продолжая заходиться в неистовом смехе. Его голос был звонким и мальчишеским, и Гнеде трудно было поверить в то, что он принадлежал её наставнику. Теперь она отчётливо видела на щеке Фиргалла яркий багряный след и с медленно наползающим ужасом осознавала природу своей пронзительной боли в ладони.
Успокоившись, сид подошёл к девушке и протянул руку, помогая подняться. Гнев полностью оставил Гнеду, и она ощущала лишь опустошённость и стыд, не находя сил посмотреть опекуну в лицо.
— Ты ударила меня, и за дело, — сказал Фиргалл, вынуждая её встретить свой взгляд, в котором не осталось ни капли прежней весёлости. — Тебе не в чем себя винить. — Волосы сида были взъерошены, а очи блестели, и он казался совсем молодым. — Обещаю, этого больше не повторится. Должно быть, я плохой учитель, не взыщи. — Нижняя челюсть Гнеды начала предательски подрагивать. — Запомни чувство, когда кто-то растаптывает и смешивает с придорожной грязью твою гордость. Ты никому не должна позволить вновь заставить тебя испытать его.
Он поднял свой плащ и бережно обернул его вокруг трясущихся плеч девушки, дух которой захватило от этой скупой нежности.
— Едем домой.
***
Фиргалл сидел в кресле, уже четверть часа притворяясь, что слушает ключника, обстоятельно докладывающего о положении дел в усадьбе. Сид смотрел сквозь слугу, деловито загибающего толстые заскорузлые пальцы, перечисляя оставшихся на зиму телят, ярок и свиней. Рука Фиргалла с зажатым в ней писалом застыла над восковой дощечкой ещё на кадках, так своевременно убранных челядью в медушу. Вторая его рука подпирала подбородок, скрывая поджатый рот. Взгляд сида безошибочно приходил в одну точку, как бы он ни старался направить его в другую сторону.
Гнеда читала в противоположном углу, рядом с очагом, не отрывая сосредоточенного взора от большой книги в алом переплёте. В отсвете пляшущего пламени кожа девушки казалась золотистой, но Фиргалл знал, что она успела немного побледнеть с лета.
Коса Гнеды гладкой толстобокой гадюкой убегала за спину, а в волосах вместо неизменных перьев, которые она полюбила вслед за его сыном, красовались три кружевных листа падуба, расцвеченные кровавыми бусинами ягод. Фиргалл мысленно усмехнулся, вспомнив все подаренные им украшения, пылившиеся в её сундуках, но признал, что простой зелёно-красный убор как нельзя лучше оттенял тёмные пряди. Наверняка это было дело рук маленькой служанки Гнеды, надеющейся отогнать злых духов от своей госпожи в преддверии самой длинной ночи года.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})Фиргалл заставил себя моргнуть и перевести нахмуренные очи на дощечку. Ключник, разумеется, давно уже понял, что его не слушают, и теперь, закончив свою речь, молча смотрел на сида, беспокойно пожёвывая губу. Отпустив слугу, Фиргалл снова погрузился в раздумья. Накануне пришло известие от Айфэ, и оно, как бы сид ни старался казаться равнодушным, расстроило его. Старик продолжал упрямиться. Конечно, Фиргалл не ожидал, что Аэд сразу поменяет своё отношение к внучке, но столь холодный и резкий ответ неприятно удивил его.
Сид вскинул взор на Гнеду, не поднимая головы, дабы она не заметила, что он наблюдает за ней. Фиргалл давно всё продумал. В его замысле не было изъянов – цель оправдывала средства. Но когда Фиргалл встречал умный искренний взор, сомнение начинало отравлять его разум.
Время ещё было. По крайней мере, они до поры отвели от девочки опасность. Но нельзя было терять бдительность. Финтан обладал изворотливым умом и не был стеснён в возможностях. Его люди, вне всякого сомнения, повсюду. За Айфэ может быть надзор.
Фиргалл сжал челюсти, а потом выдохнул, потерев переносицу.
Нет, сын осторожен. Он предупреждён и знает, что делать с соглядатаями.
Гнеда повернулась, наконец, почувствовав взгляд Фиргалла. В карих очах вспыхнуло удивление, а палец замер на оставленной строке. Чертам девушки не хватало правильности, чтобы сделать их красивыми, но сид не мог отрицать, что и в этой несоразмерности была определённая прелесть. Но её глаза… Фиргалл никогда не верил в чушь о воскресении после смерти в теле другого человека, о которой читал в сочинениях заморских вольнодумцев, но он мог поклясться, что глаза Гнеды были в точности глазами её отца.
Когда она успела стать его дочерью? Ещё несколько месяцев назад имена родителей были для девчонки пустым звуком, ничего не значащими именами, а вот теперь она кричит ему в лицо, что отец бы так с ней не поступил, уверенная в нём, будто действительно знала Ингвара.
Фиргалл вспомнил, как Гнеда, покручивая перстенёк на пальце — верная примета того, что она преодолевала робость — спросила, не осталось ли у него вещей её родителей. Матери, поправилась Гнеда. Конечно, не рассчитывала же она, в самом деле, что он хранил бы что-то, напоминавшее ему об Ингваре. Сид рассказал девушке, что подвеску, висевшую с детства на её шее, прежде носила Этайн, и Гнеда лишь кивнула, будто подтверждая собственные догадки.
Сид не принадлежал к породе чувствительных людей, чахнувших над отжившими свой век безделушками, но у него, действительно, сохранилось несколько предметов, принадлежавших Этайн. Они лежали в небольшом ларце, который он не открывал.… Фиргалл тогда на миг задумался. Ни разу. Ни разу, с тех пор как замкнул в него горстку вещей, когда-то служивших ей, когда-то имевших значение, но после её смерти превратившихся в бессмысленную груду – дерева, камней, железа. Фиргаллу не нужно было смотреть на них, чтобы вспомнить, не нужно было прикасаться к ним или нюхать, чтобы воссоздать в мыслях лицо Этайн или её запах, в совершенстве, без малейшей погрешности. Этайн давно уже стала частью Фиргалла, впечаталась в тело и душу.
Сид отдал Гнеде небольшой самшитовый гребень. Наверное, у Этайн было много других, более ценных, выполненных из кости, испещрённых узорами и отделанных драгоценными камнями, но этот безыскусный деревянный гребешок, казалось, являлся её воплощением. Этайн не требовались украшения, чтобы сиять. Она была совершенна в своей простоте, и сид с невольным почтением смотрел, как Гнеда приняла вещицу, благоговейно держа её на раскрытых ладонях, точно святыню. Он знал, что девушка никогда не посмеет расчесать им волосы, что спрячет его в глубине своего тайника и станет доставать редко и украдкой, позволяя пальцам пробежать по тёплой древесине в качестве высшей награды, смакуя эти мгновения, как изысканное лакомство.