Беседы о живописи - Герман Александрович Недошивин

Но обычно эта задача перерастает в более широкую: раскрытие своеобразия и особой «жизни» окружающих человека предметов, что помогает нам лучше ощутить бесконечное богатство и красоту действительности. Так, в натюрморте Хеды мы наслаждаемся разнообразием мира, который открывается нам, если к нему приглядываться пристально и с любовью. Стекло рядом с серебром, сочная ветчина подле шероховатой кожуры лимона, накрахмаленная ткань скатерти, ложащейся мягкими складками, «звонкий» металл ножа. Натюрморт приучает нас «видеть» вещи, ценить натуру в любом, самом ничтожном, казалось бы, ее проявлении.

В. Хеда. Натюрморт. Ветчина и серебряная посуда. Масло. 1649 г. Москва, Государственный музей изобразительных искусств.

Замечательным мастером изучения формы, цвета, «структуры» предметов был французский художник конца прошлого века Сезанн. Правда, мир в его натюрмортах зачастую утрачивает свою трепетную свежесть, но зато они проникнуты таким восторженным благоговением к «плоти вещей», таким чувством цельной гармонии бытия, что забывается присутствующий в них холодок отчужденности от человека. Черта, приведшая у позднейших последователей мастера к формалистическому обособлению искусства от жизни.

П. Сезанн. Персики и груши. 1890-1894 гг. Масло. Москва, Государственный музей изобразительных искусств.

В известной степени близок натюрморту анималистический жанр — изображение животных (от латинского «анималь» — «живое существо», «животное»).

Особое место занимает в живописи батальный жанр — изображение военных сцен. Первоначально под батальной картиной понимали, собственно, изображение сражений, битв (от французского «bataille» — «битва»), что было близко к историческому жанру. С историческим жанром батальный жанр во многих случаях связан и сейчас, поскольку художники-баталисты зачастую воспроизводят различные события военной истории. Таковы в советском искусстве картины, посвященные борьбе нашего народа против захватчиков в годы гражданской и Великой Отечественной войн.

Собственно, историю крупнейших войн, которые вела Россия в XIX веке, дал в своих известных циклах картин знаменитейший баталист Верещагин. Его «Туркестанская серия», «Балканская серия», цикл, посвященный Отечественной войне 1812 года, — своеобразная летопись этих войн. Но Верещагин не ограничивался только показом сражений. Героем его картин стал простой солдат во все моменты его ратного труда — в походе, на отдыхе, в быту.

Следуя традициям Верещагина, и советские баталисты не только показывают наших воинов в сражениях. Весь круг жизни солдата — учеба, военная подготовка, отдых — и все темы, так или иначе связанные с военными событиями или с жизнью армии, причисляются к батальному жанру.

В. В. Верещагин. Нападают врасплох (Туркестанская серия). 1871 г. Масло. Москва, Государственная Третьяковская галерея.

Итак, мы рассмотрели основные жанры живописи, определяющие сегодня ее лицо. Нам осталось поговорить лишь об одном жанре, ныне уже не играющем в живописи (по крайней мере советской) никакой роли, но в прошлом имевшем весьма большое, в некоторые эпохи определяющее значение. Речь идет о мифологическом жанре. Для лучшего понимания классического искусства мы должны познакомиться с важными особенностями этого рода произведений, тем более что круг идей и представлений, с ним связанных, нам совершенно не знаком и чужд.

На ранних ступенях развития культуры, когда человечество еще в ничтожной мере владело силами природы и знания о мире были очень малы, в умах людей складывались фантастические представления об окружающем. Ища объяснения явлениям природы и событиям человеческой жизни и не имея возможности объяснить их действительно научно, люди создавали легенды о разных могущественных божествах, будто бы создавших мир и управляющих им. Они населяли горы и долины, реки и рощи всякими таинственными существами, то добрыми и якобы помогающими человеку, то злыми, способными ему вредить. Не зная, как и почему складываются в обществе такие, а не иные отношения между людьми, они рассказывали легенды, полные вымысла, в которых, однако, старались осмыслить судьбы своего племени, народа, государства.

Весь этот мир уходящих в седую древность сказаний и легенд о богах, героях-благодетелях человеческого рода, о различных чудесах, будто бы случающихся на свете, называется мифологией. Нет народа на земле, который в пору своей исторической юности не создал бы своей мифологии. Во всякой мифологии немалую роль играют превратные фантастические религиозные представления о богах и полубогах, могущество которых в глазах первобытного человека тем больше, чем слабее сам он перед лицом природных сил и всяких жизненных испытаний.

Но не только бессилие людей отражают мифологические сказания, бессилие, которое позднее, когда общество разделилось на классы, оказалось одним из важных источников духовного гнета эксплуататоров над трудящимися массами. В мифологии отразились и исторический опыт народа, и приобретенная в трудной жизненной борьбе мудрость, и самые светлые мечты о счастье и справедливости, и жажда, пока еще только фантастическая, владеть всеми чудесами вселенной. Это было творчество народа, и, что особенно для нас важно, творчество, облекающееся в художественные по своему характеру образы.

Народ — всегда художник, и как бы ни были порою на первый взгляд странны, наивны, фантастичны сказания и легенды мифологии, в них вместе с тем запечатлевалась большая поэтическая правда. В образах богатырей русских былин много самого безудержного вымысла. Палица Ильи Муромца весит «триста пуд без единого». Этакую палицу без мала в пять тонн весом не увезет и иной грузовик, а Илья преспокойно управляется с ней в своих схватках со «злыми татаровьями». Вольга Святославич оборачивается серым волком, Добрыня бьется с чудовищем — Змеем Горынычем и т. д. Но образы этих богатырей, неутомимых защитников родной земли, заступников слабых и обиженных, очищающих Русь от всякой «нечисти», — поэтическое преломление в народном художественном воображении его суровой жизненной борьбы, его идеалов, его представлений о человеке, его силе, доблести, честности и справедливости.

Замечательную мифологию создали древние греки; недаром ее так высоко ценил К. Маркс. Греческая мифология имела ярко выраженный художественный характер, что, между прочим, обеспечило ей долгую жизнь в культуре позднейших европейских народов, когда сам создатель этой мифологии — народ древних эллинов — давно сошел с исторической сцены.

Древнегреческое искусство пользуется мифологией как почвой и материалом, и, наоборот, мифология древних греков проникнута художественностью. Именно последнее дает такую живость и убедительность фантастическим образам эллинских сказаний и легенд. Ведь искусство способно глубоко отражать правду жизни, хотя бы и через образы фантазии. В мифологии поэтому так много настоящей мудрости и живой убедительности.

Образы греческих богов возвышенны и подлинно прекрасны. Но где истинный источник этой красоты? Конечно же, он не «божественного» происхождения, ибо и сами эти боги — творение человеческой фантазии.

Эту красоту не мог создать страх перед неведомыми и грозными силами природы. Не могло создать ее и неведение относительно истинных