Нежная агрессия паутины - Евгения Дебрянская

Теперь-то точно он, Пашка!

— Чего? — Зойка гордо свела брови.

— Так, самую малость.

Не целясь, выстрелил сквозь пуховый рукав. Зойка постояла — и упала навзничь. Пуля вошла в лоб, посередке.

На грохот выстрела из-под стола вылезла красивая гладкая кошка, понюхала хозяйку и отошла. Выглянула восхищенная Анюта, замерла, рот открыла…

— Впервые стрелял, удачно, — Паша судорожно притянул Анюту к себе. Только этого и ждала.

Они улеглись рядом с Зойкой.

Анюта нежилась, словно дитя, высоко закинув худые коленки.

— Ебусь, ебусь с убийцей, наконец-то!

Еще поеблись.

— И ты убил ее. Молодцом! Каждый мужчина должен убить женщину!

Анюта опять принялась ласкаться и вдруг закричала.

— Еби Зойку, скорее, она уходит в смерть!

Паша охуел окончательно. Все происходило словно в жутком забытьи. Обвился Зойкиными руками, сильно ударил позвоночником об пол — хрустнули бедра, раздвинулись мертвые ноги — ввел член. Влажно, может кровь… или роса.

— Это лунное тело, не бойся, оно только-только восходит, — Анюта задыхалась. Паша закрыл глаза и задергался быстрее.

— Еще, еще, — Анюта совсем обезумела, теребя и подгоняя. Кончили одновременно.

— Твой ребенок родится свободным! — лизнула член.

— Какой такой ребенок? — плохо соображал Паша.

— Только мертвые беременеют свободными детьми. Ребенок и от тебя будет свободен. Ты встретишься с ним только… там.

Анюта тряслась, словно уже наступило похмелье.

До вечера Паша плакал и гладил Зойку, целовал губы, грудь; попытался еще сунуться, но мгновенно отвердели кости, и обнажился зверский оскал…

Анюта прибирала по дому: мыла, скоблила, собирала в дорогу, самое необходимое. Паша привычно разделывал тело. Кинул рыхлое Зойкино сердце в банку; с собой взять, на память. Мелко порезал мягкого мясца кошке — через день сбежит. Выгнал Анюту кормить бездомных собак. Прошелся по комнатам, все на месте, аккуратно; на столе под стопкой книг — листок, уголок пожелтел от солнца. Кровь бросилась в голову, и гулко забилось сердце. Паша, как завороженный, читал.

Что есть мужчина? Это Огонь и Дух! Что есть современный мужчина? Это отсутствие огня и духа! Вы — маленькая тень того, кто давно покинул вас, оставив из жалости или в память, как должно быть, впечатляющий отросток. Лучше бы вы потеряли его в сражении при Аустерлице. Вы суете хуй в пизду, жопу, рот, с удовольствием возите им в ложбинке между сиськами и в сгибе колена, прижимаете к соскам и щупаете в брюках — вы упрямы, вы настойчиво тревожите мою детскую мечту о героях, крестовых походах, страсти и кровоточащих ранах, желании жить и умереть во имя любви. Вы называете хуй фаллосом. Кретины! Фаллос — это звенящая до предела Тишина, пронзительная боль приятия Безумия, бездна в мрачном куполе Неба, это — Ночь без Дня, трансцендентная тоска о Преодолении! Ваш хуек до смешного тривиален, и точные копии по сходным ценам валяются на прилавках магазинов. Думаете, сможете написать вашим хуем хоть одну бессмертную строчку? Не обольщайтесь! Самое страшное в этой поистине трагической ситуации: вы даже не сознаете, что утратила женщина, живущая рядом с вами. По инерции она еще оценивает хуй: "И это все? Все, что осталось? А где ваше честное слово познать истину? Где восхождение? Что вы топчетесь здесь, внизу? На хуй мне хуй, коли он слезоточив, как старая баба?" Вы забыли о вашем назначении? Так я напомню вам о нем! Я одна из немногих женщин, во мне еще жива память о былом величии мужчин. Я люблю играть с Духом, люблю отдыхать в его тени, сношаться, как кошка и выть в голос, бродить за Рембо в поисках вечности, на забытом острове Бодлера выкурить сигарету…. И не надо мне о знамении времени и вине женщин…

Ни подписи, ни даты. Зойкин почерк. Перечитал еще раз. Отшвырнул листок: в этой грязной, но ослепительной женщине, Паша нашел то, что искал. Зойка принесла с собой смерть.

Все, что осталось от Зойки, перенес в погреб и закопал, заложил доски на место, оттер землю, посветил: все в полном порядке. Сгниет, никто опомниться не успеет.

Вернулась Анюта, терлась рядышком, щупала, торопила.

Морозное утро крепко схватило городок.

— Ненадолго, — улыбнулся Паша, — весна!

XIV

Весна и вправду, осатанев в изгнании, дышала новым солнцем, занимала небо, не давала продыху луне. Луна мелькала едва-едва. Подземные родниковые бурные совокупления сводили с ума.

— С ума сойти, — сказала Лиза Коле, — если Пашка и через неделю не объявится, занимай его комнату. Шутка ли ютиться втроем.

— Нас пока двое.

— Пока, дорогой, пока.

Лиза собиралась в женскую консультацию. Надела широкое трапецией платье в крупную клетку, прилизала руками волосы.

— Весна отвратительно действует на ребенка, всю дорогу юлит, ночью чуть отдохнул и снова, надо пораспросить врача.

— Ему требуется активность, — Коля разминал запятники Лизиных туфель.

Ангелина Васильевна высунулась, постояла рядом с внуками и опять ушла к себе.

— С бабкой что-то не то, побаиваюсь, как бы ребенку не навредила, — нахмурила лоб Лиза.

— Глупости, разве можно?

— Эта все может, разбирайся потом кто прав, кто виноват, а ребеночка уже нет.

— Глупости, — Коля на карачках вдевал Лизину ногу в туфель.

— Нет, не глупости, — повысила голос сестра, — позавчера в консультации одна рассказала, оставила с бабкой, сама по магазинам, то се купить, возвращается, сердцем почуяла: ребеночек под балконом. Точно, закатился в закуток, изо рта струйка крови. Был ребеночек да сплыл. Так расстроилась, даже хоронить не пошла, бабка с мужем заправляли. А там кто знает, что случилось, когда уходила, ребенок в коляске на балконе спал, и бабка спала в комнате; может, не спала, дождалась, пока дочь за дверь, ребенка спихнула и в кровать, для отвода глаз…

— Да, правды не узнать.

— Вот и я о том же! А наша волком смотрит. Видел, у ней коряга в комнате, совсем спятила. Таскает по ночам из холодильника, не напасешься.

У подъезда теплый ветерок. Лиза погладила живот.

— Правда умненьким родится?

В последнее время она взяла моду говорить громко на улице, все оборачивались.

— Знаешь, селедка полезна, но только ломтиками, чуть-чуть, значит и воды немного, соль ребенку необходима, а воду ограничивать велели.

— Я порезал, как велела, маслом залил.

— Хорошо, пусть настоится. Провези около заправки бензин нюхнуть. Очень хочется. На заправку заезжали каждый день, примелькались. Встали около рожков подышать.

— Смотри, смотри! — Лиза широко улыбнулась: под платьем егозил ребенок, — нравится, значит. Купишь ему машину?

— Еще не скоро.

— Оглянуться не успеешь, лучше заранее сообразить.

Возле консультации Коля помог Лизе вылезти из каталки. Переваливаясь, придерживая обеими руками живот, сестра скрылась в желтом одноэтажном здании. Коля остался ждать на улице. Он жутко ревновал Лизу к этому зданию, куда мужчинам неудобно и в окна не подглядишь — до верху замазаны белой краской. Что творится там добрых два часа? Каждый раз Лиза выходила распаренная и красная, как из бани…

Рядом остановилась дорогая блестящая машина. Сутулый водитель, кряхтя, вытащил жирную тетку и проводил до дверей.

— Пробки везде, занятия начались?

— Сколько стоит такая машина? — Коля подошел, потрогал.

— Дорого, — скривился сутулый, — в этой жизни, поди, не успею рассчитаться.

— Хм, — Коля обошел машину, пробуя шины, — надо успеть, надо успеть…

Водитель закурил и присел на ступеньки. Ветер. Черемуха.

— Нынче рано распустилась, к холодам.

— В машине тепло, — Коля заглянул в салон.

— Боишься родов?

— Еще как, лучше бы самому.

— Часто умирают, не слышал?

Коля промолчал.

Водитель встал, — А я идиот! Частенько снится: умерла, и ребенка нет, — втоптал окурок, — бегу машину за долги отдавать, дальше не помню; в общем, этот сон больше самой жизни полюбил.

Молоденькие листочки приклеились к подошвам; Коля, сковыривая листочки, опустил лицо, только бы глазами не встретиться, — Ничего себе, признаньице!

Вокруг маленький густой яблоневый сад, готовый вот-вот рвануть, расцветиться белизной. Коля молча отошел от машины и скрылся за деревьями. Лишь застенчивость помешала взорваться. По его мнению, только женская дальновидность Лизы, да живой здоровый ребенок придавали жизни хоть какой-то смысл.

— Это… это… так хорошо, это… это так прекрасно! Возможно ли иначе? — Коля, как мог, отвлекался от дурных мыслей, бродил зигзагами по саду…

Появилась очень красная Лиза и к водителю.

— Не жди. Твою прямо отсюда в больницу.

Коля, узнав голос сестры, кинулся наперерез. Не успеет, и Лиза сядет на свободное место в дорогой машине, шоркнут колеса по гальке; конец всему. От каких только мелочей зависит счастье!