Россия в неволе - Юрий Екишев

Следователь вежливо интересуется:

– Болеете? Выздоравливайте! Жаль, что есть другие дела, а не то пообщались бы подольше…

– На какую тему? – улыбаюсь, стараясь подавить слабость. По коридору проводят Сашку-Сироту, тоже на допрос, он бросает в дверь:

– Юрка, привет! – хотя мы уже неделю не виделись.

– И здесь агитацию ведете? – ухмыляется следователь. – И как это у вас получается? и главное – зачем? – и приближается ко мне, чтоб сказать своё главное тайное открытие. – Ведь вы же знаете, что всё бесполезно! – и опять усаживается колено на колено. – Ну молчите, не надо… Как в камере, не холодно? На улице похолодало. Я слышал вы в одиночке. Не скучно? Многие и суток не выдерживают, в дверь колотят…

Я не в одиночке. Я не бываю в-одиночку никогда. Одиноким может быть только сознательно неверующий человек, а таких, практически здесь не бывает. Ну, может, Иван Карамазов… А у меня друзья – экстремисты: Гоголь, Бунин, Достоевский…

Машу рукой, возвращаюсь в камеру. Конвой сегодня один из самых тяжелых – кипятка не будет точно (а больше ничего и не надо, только "обильное тёплое питьё и домашний покой"). После того, как они уходят от двери, беру бутылку от минералки, добавляю чуть воды и ставлю за железный щит на батарею – через час несколько глотков согреется, можно будет жить – главное, не сдаваться. А я даже не приступал к плану "Б", второму варианту поведения: разорвать большой целлофановый пакет (не майку, а поплотней) напополам, проложить получившийся лист ровным слоем полосок "технички", туалетной бумаги, скрутить аккуратно в трубочку, в рулет. Потом взяв за концы этот рулончик, скручивать в жгут, иногда растягивая. Потом жгут сложить вдвое и снова скрутить из него что-то вроде "косы". Потом эту "косу" скрутить по кругу в один плотный комок. Всё: "таблетка" готова. Такой хватает, чтобы вскипятить кружку воды. А больше и не надо. Так что можно и без конвоя с его благодеяниями обойтись. Надо только сделать это быстро и незаметно, чтоб дым не учуяли и не заметили. Это план "Б", к которому даже прибегать-то не пришлось.

Ещё сутки на теплой воде, ещё – и уже полегче. В жару мечутся перед глазами показания – этот сказал то-то, этот здесь наврал, а вот этот, засранец, здесь наговорил лишнего, хотя никто его за язык не тянул. Самые лучшие показания – самые короткие: "согласно ст. 51 Конституции РФ от дачи показаний отказываюсь". И всё. И никто ничего не смог сделать, ни следак, ни РУБОПы-ШМУБОПы – отказались. Всё это служит, одновременно, и хорошей проверкой – а кто как себя реально поведёт. Что радует – меня окружают люди, которые тоже это все прошли, и понимают, что, скажем, живучесть итальянской мафии на протяжении столетий, это всего лишь соблюдение "омерты" – правила молчания, и всё.

Раз такие люди в России есть – значит, движуха бессмертна. Не все потеряно. Научиться молчать – большое дело, спасшее жизни многих. Скорее всего, уместное перед лицом врага, системы, молчание – часть нашего нового слова.

Во время волнами накатывающегося жара, укрываюсь чем могу, затыкаю все малейшие дырки вкруговую одеяла, лежу, не шевелясь – всё равно колотит о шконку, сквозь тонкий, как блин, матрас – аж железо поскрипывает. Мелькает мысль из фильма "Окраина": "Замерзнуть бы насмерть…"

Борьба идет несколько мгновений, потом всё-таки отталкиваю эту мысль – да хоть сгореть, да хоть замерзнуть, все равно, есть за что – лишь бы это не было бессмысленно. А что может сделать всё бессмысленным? Только сдача, отсутствие воли, признание того, что всё равно, что делать и куда идти. Споткнуться и не вставать, лежать пока не поднимут и не поведут. Этому не быть.

Я иду к своей цели, пусть так, но иду. В жару мелькает уже полный бред и больные фантазии: как оно может быть, как может осуществиться идея русской свободы: вот мы собрались, вот мы сделали то-то, вот мы пошли на войну… Это – и откровения, и мечты – всё вместе. Так не будет никогда, и именно так в реальности оно и произойдет, только до этого надо дожить, и не просто успеть что-то сделать, а что-то, что за пределами разума, потому что разум-то как раз и твердит: выхода нет, это бред...

Шаг за шагом. Пока что, кроме глобального спасения всего мира, надо повернуться так, чтоб меньше тянуло кашлять, чтоб скорее уснуть, чтоб быстрее проснуться, чтоб поспав быть чуточку здоровее, чтоб вернуться в СИЗО, в хату, чтоб снова жить идеальными представлениями о красоте устроения человека, об устройстве мира, и отмечать вокруг – и красоту русской души, красоту правильных русских черт лица, красоту выражений из писем преданных и удивительных наших "красных девок половецких" – не для себя, для простой констатации: красив русский человек, и жива ещё его неиспорченная натура. Это для чего-то нужно, не для меня. Про меня пока можно забыть… И снова глаза закрываются, и снова мелькает кинотеатр "Иллюзион" где-то на Пресне, что ли, 39-й трамвай туда, идёт, театральный старый показ, фильм про воркутинца, заехавшего в столицу. Любшин его играет, Станислав, мечется, вспоминает песню, в ресторане, нетрезвый, в свитере каком-то, лезет к военным, к парням каким-то: "Не для меня придет весна, не для меня Дон разольется… И где-то там жаворонок взовьется, с восторгом чувств, не для меня… А для меня – кусок свинца, он в тело белое вопьется, и… что-то там отзовется… не для меня" – дальше не могу вспомнить. Веки дрожат, но зато мотив повторяется… Эту песню любят мои друзья, вот и хорошо… Счас споём…нет… Потом, когда-нибудь…

Хорошо бы ещё правило попробовать прочесть, всех наших помянуть – и всё, точно всё – можно отрубаться. Но это – самое тяжелое, что только можно представить. Вот здесь сбивают с ног раз по двадцать, по тридцать, по пятьдесят, по сто пятьдесят – пока дойдешь до конца. Начинаешь снова, спокойно, ровно, раз – а к середине уже и завис, то ли дремлешь, то ли ушел куда-то, опять по новой, и опять, пока не дойдешь от начала до конца. А без этого – не уснуть. Без этого день – бессмыслен. Без этого – бессмысленно всё – и жертвы, и дела, и идеи…

Выходит, новое слово – это и молитва, без которой оно не имеет настоящего смысла. Для неё не нужно ничего – ни здоровья, ни этих листков, вообще ничего кроме неё самой, тяги к ней, и жизни с нею, и готовности к тому, что последует вслед за ней, благодаря ей – кому-то в тюрьму попасть, а кому-то и гораздо суровей.

По сути всё просто, всё просто и необъяснимо, всё безнадёжно и радостно, нам осталось только пройти вперёд, пройти как бы по воде из наших мыслей. Как? Даже если выйду, то вряд ли смогу объяснить, это надо пытаться осуществить, иногда молча, с любовью, с верой Богу, не останавливаясь ни на чём до конца, до цели, к которой ведёт длинная воля.

Лязг замка. Вечерняя поверка.

– Называемся!

– Такой-то такой-то (долгий кашель) статья такая-то (опять кашель).

– Год рождения!

– Такой-то (кашель на разрыв, с мокротой)

– Что, рудники проклятые?

Киваю головой.

– Жалобы, вопросы?

Отрицательно киваю головой.

– Заходим.

Через несколько минут кормяк откидывается:

– Кружки давай, кипяток прибыл. Что, как к вам в партию вступить? Надоело это всё…

Подаю кругали, свой и чисовский. Осторожно, чтоб не закашляться, говорю, вернее, сиплю – У нас не партия. За кипяток спасибо…

– Ну не в партию. А что у вас там, движение? Денег-то платят?

– Денег не платят. Мы за Россию. А у наемника нету родины.

– Ну, это ладно. Брошу все, приду к вам. Давай, освобождайся скорей…

Каюсь, раньше многое сказал про систему. Но русского человека сломать трудно. Он и здесь будет сострадать. Хотя, если заберётся повыше… Впрочем, этот не заберется – повыше сегодня русских нет. Там вот одни наемники и процентщики.

Две кружки кипятка, можно сутки продержаться, а там вновь СИЗО, там уже свои пропасть не дадут. Вот тебе и вариант "Ц", совсем неожиданный… Ну, теперь мы их!

# 9. Мелочи жизни.

Я уже говорил, что для арестанта самые мелочи иногда играют важнейшее значение. Порой для его сознания любой сбой в Матрице, микро-трещинка в обыденности выглядят судьбоносными, знаковыми, решающими какие-то особо важные тайные моменты будущего. С одной стороны, есть бытовые вещи, от которых просто-напросто зависит самочувствие: хотя бы раз в неделю – буханка вольняшки, вольного хлеба, запах элитного туалетного мыла, иногда даже возможность сварить кружку кипятка может сильно поднять дух, не говоря уж о том, чтобы шумануть своим на волю о своём состоянии, или новых мыслях по делюге, что и как устроить.

Наконец-то покидаю ИВС. Напоследок следак устроил очередной "подарок", очередной презент – меня должны были отправить в пятницу, поскольку всё что нужно по следствию мы прошли: ознакомку, ходатайства, и прочее. Подстраиваясь под это и мама, и друзья – натащили передач, чтоб ехать обратно на СИЗО не пустым. Но с другой стороны следак шуманул ИВС-овским, чтоб меня не отправляли, что я ему еще очень-очень нужен, поставить какую-то подпись. И я завис до понедельника (следака с тех пор и не видел несколько месяцев). Завис на три лишних дня. За которые без холодильника половина того, что я приготовил везти с собой – испортилась. Мелочь, а цель следака насолить еще раз – достигнута, не достигнув основного, впрочем – чтоб я был не в том состоянии духа, и чтоб мои дела были расстроены максимально – красная цель красной идеи всё же не прошла.