Фокус - Артур Миллер

- Что...

- Тс-с-с!

Шли минуты. Из дома Фреда ничего не было слышно. По-видимому, они спустились в подвал. Она пошевелила ногой по каменному полу.

- Это не вечеринка, - прошептала она тоном обвинителя. - Там нет ни одной женщины. Это собрание.

- Похоже. - У него сильно колотилось сердце, и он пошевелился в кресле, чтобы успокоиться. - Ну и что? - сказал он беззаботно.

Она не ответила. Он прислушивался вместе с ней. Из дома Фреда не доносилось ни звука.

- Ну и что, Гертруда? - настаивал он.

Через мгновение она посмотрела на угол, затем глянула на другой и перевела взгляд вниз на автомобили. Она поднялась и, не дожидаясь его согласия, пошла к дверям дома.

- Поднимись наверх, - спокойно сказала она и вошла в дом.

Он встал и хмуро поплелся за ней.

Он сидел в маленьком обитом сатином кресле в метре от кровати, наблюдая за тем, как она болтала одной ногой присев на краешек в изголовье. Был включен лишь маленький ночник возле ее лица. Она сидела так довольно долго, ее грудь вздымалась и опадала в соответствии с мучительным ритмом ее мыслей. Он глядел на ее прищуренные глаза и видел ее отстраненно, как через окно.

- Лалли, спокойно начала она, - вот что я должна сказать. Может, мне нужно было рассказать это с самого начала, а может, и нет. Но ты тоже мне кой чего не рассказал, так что может это просто отплата.

- Что я тебе не рассказал?

- Про мусорный бак. То, что вокруг действует Фронт.

- Это не показалось важным. Я не понимаю, почему это важно сейчас.

- Хорошо, давай я продолжу. Перво-наперво. - Она остановилась, посмотрела на него как будто чтобы проверить, сердит ли он, а потом продолжила, смотря перед собой задумчивыми прищуренными глазами. Перво-наперво ты должен прекратить валять дурака. Или ты идешь к Фреду и вступаешь во Фронт, или мы выезжаем отсюда и делаем это как можно быстрее.

Он почувствовал, как земля уходит у него из-под ног. - Что... Что? запнулся он.

- То, что я сказала, а ты услышал. - Она не смотрела на него. - В следующий четверг вечером они проводят большое собрание. Ты пойдешь туда.

- Откуда ты узнала, что у них в следующий четверг собрание?

- Я хожу за покупками в здешние магазины. Там полно их объявлений. Ты и сам видел.

Своим молчанием он подтвердил это.

- Ты пойдешь?

- Не знаю.

- Почему не знаешь?

- Когда-то давно Фред говорил мне о таком митинге.

- Ну? - помогла она.

- Но он никогда не заговаривал о нем снова. Я хочу сказать, что не знаю, как меня там примут.

- Так ты пойдешь, и тебе там будут рады.

- Не уверен.

- Лалли, ты пойдешь туда. Они затягивают вокруг нас петлю. Ты должен вырваться сейчас или у тебя это никогда не получится.

Он долго смотрел на нее. - Откуда ты так много знаешь о Фронте? спросил он, не желая этого спрашивать.

Она подумала. - Неважно, - встряхнув головой, сказала она. - Ты пойдешь.

- Почему ты испугалась того толстяка?

- Я никого не испугалась.

- Ведь ты же знаешь его?

- Нет.

Он встал. - Ты знаешь. Герта, пожалуйста, скажи мне правду. - Он подошел к кровати и сел на край лицом к ней.

Она смотрела мимо него. Он не смог бы сказать наверняка была ли она готова расплакаться сию же минуту или разразиться гневом, но внутри нее явно что-то клокотало, и она сдерживала себя.

- Герта, нет смысла утаивать от меня правду. - Он поднял ее руку и погладил. - Прошу тебя. Расскажи мне, пожалуйста.

У нее вырвался легкий вздох. Она посмотрела в его глаза как будто чтобы оценить его. - Я расскажу, - сказала она.

Он подождал, а она облизнула губы и посмотрела на платье. - До войны я жила с одним человеком.

- Жила с ним?

- Да. Ты ведь предполагал о чем-то подобном?

- Да.

- Ну вот, так это и было. В Калифорнии.

- В Голливуде?

- В окрестностях.

- Он был актером?

- Нет, у меня никогда не было никаких актеров. Я все придумала про актера.

- Зачем?

- Не знаю. Я всегда что-нибудь сочиняю.

- Не плачь. Продолжай. Герта, не плачь, пожалуйста.

- Я не плачу.

- Что произошло? Кем он был?

- Он был хозяином того маникюрного салона для собак, о котором я тебе рассказывала.

- Это тот, который так хорошо к тебе относился?

- Да.

- Сколько вы прожили вместе?

- Около трех лет. Немного меньше.

- После того как ты пыталась петь в кино?

- Я никогда не была певицей. Не была настоящей.

- Кем же ты тогда была?

- Я была машинисткой в студии. Секретарь-машинистка. Я брала уроки вокала, но у меня ничего не вышло.

- Я удивлялся, почему ты никогда мне не пела.

- Я не умею. Не могу хорошо. Всю жизнь я хотела стать певицей. Это было единственной возможностью попасть в кино. Я имею в виду, что у меня не сногсшибательная внешность.

- Да ты рассказывала мне о прослушивании.

- Я никогда не была на прослушивании.

- Ох.

- Однажды я пробовала, но я была машинисткой, и тамошние евреи решили, что я должна оставаться машинисткой.

- Ох.

- Ну вот, больше я уже не могла это выносить. Потом я встретила этого человека, и мы подружились, и я бросила работу и мы жили вместе.

- Что же случилось?

- Какое-то время все было нормально.

Он взял ее руку по-другому. - Что же случилось? - спросил он.

Она снова оценивающе глянула на него, и снова перевела взгляд на свое платье. - Он был в порядке. Я имею в виду, что он знал толк в развлечениях. Знаешь, парень для вечеринки. Я не делаю из этого тайны, он был очень мил и у него было хорошее дело. Потом он связался с этой организацией. Там она называлась по-другому, но смысл тот же. Там существует миллион таких организаций. Против евреев. Ты же знаешь.

- Да. Как здешний Фронт.

- Правильно. Естественно, сначала я не обращала на это особенного внимания, хотя это была хорошая организация. У них было много хороших идей, которые любой поддержит.

- Что ты имеешь в виду.

- Ну, знаешь, как у Фронта. Они хотели, чтобы в Голливуде снова не было евреев. Выгнать оттуда евреев.

- Ох, - тихо сказал он.

- Но через некоторое время он дошел до того, что не мог говорить ни о чем другом, так что мне самой пришлось во всем разобраться. Он начал приводить домой разных людей, и они проводили ночи за разговорами.

- О чем же они говорили?

- О путях и средствах. Соберутся вместе после радиопередачи Кафлина и обсуждают его выступление. О таких вещах.

- Что же случилось потом?

- Ну, когда он только начал заниматься этим серьезно я не придала этому значение, но через несколько месяцев я поняла, что они берутся за дело по настоящему. Он стал у них очень большой шишкой. Когда мы бывали в тех местах, куда ходят все эти люди, они все поворачивались, когда мы входили. Я начала ходить на эти собрания вместе с ним, печатала для него письма и превратилась в его секретаря, что-то вроде этого. Он иногда получал до полутора сотен писем в неделю, на которые нужно было отвечать. У нас появился еще один новый автомобиль...

- Ему платили за это?

- Да, конечно, там крутились настоящие деньги. Я наняла прислугу. Но не кухарку. Я всегда люблю есть то, что готовлю сама. Какое-то время мы жили хорошо. Но затем в наши дела начали вмешиваться другие. Я имею в виду другие партии. Он делал все что мог, но остальные не могли собраться вместе и объединиться. Некоторые из них совсем рехнулись. Могут только твердить еврей, еврей, еврей и никакого дела. Понимаешь?

- Угу.

- Естественно, рядовые члены начали путаться в том, какая партия лучше и вскоре было так, что на одно собрание к нам приходило две тысячи человек, на другое едва пятьдесят, на следующее три тысячи. Что-то вроде этого. Мы больше никогда не знали нашей настоящей силы. Естественно сборы уменьшились, потому что рядовые члены не знали, будем ли мы существовать на следующей неделе. Как бы то ни было, кончилось это тем, что он решил, что его партия должна измениться. Он взялся за новое дело - боевые отряды. Как раз для молодых ребят, которые подходили для таких дел. Они патрулировали округу, выслеживали какого-нибудь еврея и избивали его. Они подражали Фронту. В этом они тоже добились результатов. Некоторое время я думала, что они запугали всех евреев Лос-Анджелеса. Хотя, конечно, из-за жалоб начали появляться легавые. Так что все дошло до того, что нам приходилось задерживаться в гостях допоздна только, чтобы быть уверенными, что они к нам не заявятся. Я стала очень нервной и чувствовала отвращение ко всей затее, потому что реально она ни к чему не привела. Все было очень хорошо на протяжении месяца, но как только он отменил драки, отряды начали распадаться. Они рвались в бой, а он едва ли мог позволить им это каждый вечер. Понимаешь. И все это время он боролся с другими партиями и спорил и строил планы, как опозорить их и все такое прочее. А в итоге я заработала от всего этого сильную головную боль и, в конце концов, все ему высказала.

- О, ты хотела, чтобы он прекратил это.

- Правильно. Я сказала, или бросай все или я ухожу. Понимаешь, с ним больше не было интересно. Я понимала, к чему это все ведет. Прямо в тюрьму. А это не для меня. Ну, а он не захотел бросать, мы сильно поссорились, и я ушла.