Последний день лета - Андрей Михайлович Подшибякин

Биба и Слон взорвались глумливым хохотом.

— Ебешь его?

— Или брательник его, понял!

— Одно другому не мешает!

Шварц дал себе обещание научить тупое бычье уважению, вышел наружу и грохнул за собой дверью, скрежеща зубами от бешенства.

— Ты еще кто? — прошипел он, оглядывая тихий двор. На улице никого не было, и это Шварца вполне устраивало.

— Я Питон, — сказал Питон.

— Нет, с сегодняшнего дня будет новое погоняло у тебя — Калека.

— Я просто… ну, это… — выдавил гость.

Скалиться он перестал, а вот втягивать сопли — нет; школьный фельдшер считал, что у него хронический насморк, и однажды даже написал по этому поводу тревожную записку родителям Питона. Тот ее поскорее порвал и смыл клочки в школьный унитаз: сопли были важным ингредиентом некоторых шуток. Не таких, конечно, смешных, как сегодняшняя, но тоже вполне удачных.

— Я тебя сейчас научу, — вдруг спокойно сказал Шварц.

— Это, я просто хотел что-то важное рассказать, — пролепетал насмерть перепуганный Чупров. — Но если не надо, то я не буду, в общем, я пойду.

— Что сказать хотел?!

Питон понял, что сейчас произойдет что-то непредвиденное и, скорее всего, кошмарное. Заикаясь и глотая сопли, он зачастил:

— Короче, те лохи, которых вы с пацанами за гаражами, ну… Они теперь всем говорят, что Шварц как баба, зассал восьмиклассника, — Чупрова понесло. — И гонят, что отловят Шварца, ну, то есть, тебя, и в рот нассут! Но они просто дураки и лохи, ты не думай, они ничего такого…

— Что-то еще? — перебил Шварц. Он звучал абсолютно спокойно и зубами больше не скрежетал, зато на его щеках выступили свекольные пятна румянца.

— А еще они, ну, то есть, мы, сегодня едем на экскурсию, так что мне надо бежать!

Он развернулся и, действительно, пробежал полтора шага — дальше не получилось, потому что Шварц схватил его за воротник футболки.

— Помогите! — вякнул Чупров.

— Куда. Они. Едут, — раздельно сказал Шварц, с каждым словом наматывая футболку на кулак. — На. Ебаную. Экскурсию.

Питон захрипел и заскреб носками сандалий об асфальт — он отрывался от земли, не в силах вырваться из железной хватки.

— Танаис!.. В Танаис!

Шварц отшвырнул кашляющего Питона в сторону, как куклу.

Самая Смешная Шутка в Мире становилась всё смешнее.

24

Речной трамвай полз по Дону мимо Зеленого острова: пологие берега, ивовые рощи и забывшие пожелтеть деревья, светло-серые песчаные пляжи — пустые, несмотря на аномальную жару. Речная вода, на которую Пух смотрел с палубы, была вязкой и зеленой, как варенье из крыжовника.

Он вяло почесал порезанную руку и попытался понять, почему ему хочется оказаться как можно дальше от речного трамвая, от Дона и от Танаиса. Никаких формальных поводов для этого не было, а домой совершенно не хотелось — Взрослая Хренотень достигла эпических размахов, папа иногда забывал побриться, а мама… Пух вздохнул.

Из-за спины донесся взрыв девичьего смеха. Аркаша обернулся: Аллочка рассказывала своей свите что-то ужасно смешное, вскидывая голову и тряся блондинским хвостом, перевязанным несколькими разноцветными резиночками. Обычно она не обращала на Пуха внимания, но тут поймала его взгляд, оскалилась и показала ему средний палец — так называемый «фак». Подруги зашлись хохотом; Юбка тоже начала было тянуть руку с пальцем, но встретила Аллочкин взгляд и отказалась от этой идеи.

Пух отвернулся и злобно плюнул за борт. Получилось не очень: вместо того, чтобы резко отправить плевок в Дон по красивой траектории, Пух обслюнявил весь подбородок и начал истерически его вытирать, в результате перемазав еще и руки. Очень хотелось выкрикнуть несколько матерных ругательств, но воспитание не позволяло — поэтому Аркаша только зашипел.

Через палубу от него на поручень опирался Шаман, разглядывающий громаду Зеленого острова. За последние пятнадцать минут к нему подходили Костя Каратист, кто-то из девочек и малознакомые пацаны из параллельного класса, но разговоров не получалось — Саша отвечал односложно, смотрел сквозь собеседников и невпопад хмыкал. Обычное лучезарное настроение снова его покинуло.

Шаман избавился от очередного одноклассника, раздраженно побарабанил пальцами по теплому дереву поручня и выудил из кармана небольшое яблоко и складной перочинный нож. Он обожал яблоки, но с детства боялся съесть вместе с яблоком червяка — этот страх не покинул его, перворазрядника по боксу среди юниоров, и сейчас.

По лестнице с нижней палубы поднялся Крюгер, прищурился на солнце и боцманской походкой (так он, по крайней мере, ее себе представлял) направился к Саше, насвистывая какую-то мелодию.

— Че надулся, братан? — крикнул он и со всей дури хлопнул Шамана по спине.

От неожиданности тот дернулся.

Нож соскользнул с яблока и впился ему в указательный палец.

Когда Шаман обернулся с перекошенным от ярости лицом и пылающими глазами, его невозможно было отличить от старшего брата.

— Ты охуел, скотина, — прошипел он, сжимая кулаки.

Крюгер затрясся.

— Братан, братан, да я ж, понял, нечаянно…

— Какой я тебе братан, сука?! Еще раз так меня назовешь — разломаю.

Витя отшатнулся — не иносказательно, а вполне буквально попятился. Он пытался что-то сказать дрожащими губами, но связных слов не получалось: ярость Шамана была куда более осязаемой, чем приблатненная бравада Сиси и его друзей.

— Ребята, что случилось?! Вы чего? — Пух бежал к ним через палубу, выпучив глаза.

Шаман взял себя в руки и, казалось, сразу уменьшился в размерах. Спутать его с братом было больше невозможно.

— Да нет, ничего… Быканул не по делу. Витяй, прости. Яблоко это ебаное, — он посмотрел на свою окровавленную ладонь и перепачканную алым антоновку, и швырнул яблоко за борт.

Крюгер моментально переключился в свой обычный режим.

— Санек, ты чего дерганый-то такой? Не с той ноги встал? Хотя, по ходу, со всеми бывает — даже я, понял, сегодня у Нового покоцался!

— «Даже», — саркастически (но очень тихо) повторил Пух, пока его друг закатывал штанину и показывал Шаману результаты утреннего столкновения с кочергой.

— Почему кровища до сих пор? — спросил Шаман, складывая ножик и убирая его в карман. — Ты же когда, часов пять назад ободрался?

— А я, понял, расчесываю! — гордо сказал Крюгер и подкрепил слово делом.

Шаман скорчил неопределенную гримасу, подошел к лестнице, ведущей на нижнюю палубу, и крикнул:

— Дядя Степа!

Его друзья ошалело переглянулись.

— Какой еще дядя? — громко прошептал Крюгер. — Я думал, он палец порезал, а он, короче, головой ебанулся.

По лестнице, пыхтя, взобрался физрук Степан Степаныч. Он отдышался, осклабился и обратился к Шаману:

— Что случилось, Санчо? Пожар на воде, епта?

— Да не,