Мисс Марпл из коммуналки - Оксана Обухова

Надежда Прохоровна не раз встречала соседа на площадке перед квартирой, куда выгоняла мужа некурящая супруга. Его манеру курить она знала преотлично…

А Нурали Алиев не мог видеть бабу Надю. У новообразовавшегося москвича еще не было привычки задирать голову к единственной прорехе в ветках. А с тротуара и проезжей части окон не видно…

Надежда Прохоровна мигнула, на секунду оторвала взгляд – призрак покойника исчез. Лишь занавеска колыхнулась и встала на место.

Как громом, карой небесной пораженная, застыла баба Надя на углу родимой улицы, не в силах оторвать глаз от соседского окошка. Все давешние планы: скорей прийти домой, напиться чаю и бежать к Алеше с докладом о странном пермском происшествии – единым мигом испарились из головы.

Зазеркальный призрак никуда не уходил.

Он перемещался вслед за бабой Надей и продолжал изводить не только в мыслях. Он обрел плотность и дурные привычки – стал ездить на сумасшедших грузовиках, курить, забираться с ногами на подоконник – и продолжал являться и гадить.

Да что ж за наказание такое!

Надежда Прохоровна крепко зажмурилась. Вновь открыла глаза.

Окно и вяз на месте. Апельсиновые клены все так же сверкают под солнцем, улицы курятся прогретыми лужами.

Пора, Надя, в Кащенко.

Или сразу на погост. Раз мертвые тревожат наяву.

Надежда Прохоровна перекрестилась неверной рукой и, шатко, едва переставляя ковыляющие ступни, поплелась к дому.

Уже не к приветливому, а – пугающему.

Софья Тихоновна увлеченно хлопотала на кухне. Пекла свой фирменный торт «Прага сметанная» (подразумевалось «низкокалорийная») и старалась ничего не перепутать в рецептуре, поскольку сегодня ее мысли были в приятном разнобое. Вчера вечером Софья Тихоновна пережила волнительный момент: спиритический сеанс.

Заняться столоверчением смеясь предложила Настенька, Вадим Арнольдович неожиданно идею поддержал и часа полтора трудился над выполнением реквизита: бумажного круга из целого листа кудрявившегося ватмана, расчерчивал его на дольки с буквенными и цифровыми обозначениями, со значками «да» и «нет».

Потом Настеньке позвонили с родины, и племянница вечерним поездом умчалась в Пермь.

Потом Вадим Арнольдович предложил – не зря же битый час трудился! – вызывать духов вдвоем.

Трепеща и сгорая от неведомого страха, Софья Тихоновна согласилась.

И была ночь. И была свеча, теплое, нагретое на ней блюдце, и дух Александра Сергеевича Пушкина.

Вначале классика спрашивали о всяких пустяках – растревоженный дух был очень недоволен вызовом и даже ругаться изволил, – о Натали, дуэли, няне, потом спросили (для проверки):

– Когда началась Вторая мировая война?

Блюдце легонько поехало по кругу и указало цифры 1-9-3-9.

– Ну! – фыркнула Софья Тихоновна. – Обманывает дух! Война началась в сорок первом!

Вадим Арнольдович, не убирая пальцев от блюдца, задумался на секунду и тут же треснул себя по лбу:

– Какие же мы глупцы, Софья Тихоновна! Вот скажите, о чем вы думали, задавая вопрос?

– О войне.

– О Великой Отечественной?

– Да.

– Но мы-то спросили – Вторая мировая! Она началась не в сорок первом, а первого сентября тридцать девятого, когда германцы вторглись в Польшу! Вспомните школьный курс…

– О-о-о-ой… – Какой конфуз. Два книжных человека смогли запутаться в ВОВ и ВМВ.

(Или не конфуз… А аура мерцающей свечи, волнительная близость, смятенье чувств и разума… Тут голова и в самом деле кругом…)

Но поразительная точность ответов духа – тут никакой подделки быть не могло, если уж два волнительных «медиума» дали маху, – заставила еще больше затрепетать и проникнуться доверием к ответам.

– Что нас ждет, Александр Сергеевич? – тихонько спросила Софа.

Блюдце побежало по кругу, а когда буквы сложились в слова, Софья Тихоновна покраснела и опустила голову. Ее пальцы продолжали легонько соприкасаться с пальцами Вадима Арнольдовича, свеча продолжала дрожать аккуратным розовым язычком и отбрасывать вычурные тени…

«Вы пара», – сообщило блюдце.

И больше его ни о чем не спрашивали.

…Софья Тихоновна порхала по кухне и чувствовала себя юной ветреной гимназисткой. Два яйца взбить, стакан песку, двести грамм сметаны – снова поработать венчиком. Просеять стакан муки, две с горкой ложечки какао «Золотой ярлык»…

Щепотку соды не гасить!

Котику тоже ложечку сметанки…

Семьсот грамм сметаны перемешать с двумя ложками какао и стаканом песку…

Два выпеченных в сковородке коржа разрезать надвое и сразу же, прямо горячими начинать пропитывать сметанным кремом…

Сверху потрем немного шоколадку. И на пропитку. Часов на шесть.

Ах, вчера вечером, на прощание, Вадим поцеловал ей руку!

Теплые губы его чуть подрагивали, длинный хвостик свесился с шеи и пощекотал запястье…

Сегодня кусочек этого торта растает во рту Вадима Арнольдовича.

Вы пара… Может быть, ошибся дух?

Но – нет же, нет! Про начало войны он все правильно сказал!

Софья Тихоновна подошла к кухонному окну и, стискивая кулачки возле груди, посмотрела на улицу.

Четыре грандиозных клена расправили аккуратные подолы крон, береза немного намусорила возле скамейки…

Вы пара… А вдруг – вы пара старых идиотов?! Дрогнули руки, отпустили блюдце и не закончил классик обидную фразу?

Нет, нет! Мы – пара!

Теперь точно понятно – пара!

Ах… торт забыла обмазать…

В прихожей хлопнула входная дверь, Софья Тихоновна выпорхнула из рукава длинного коридора, приготовила улыбку…

В квартиру зашла Надежда Прохоровна Губкина. С двумя сумками – дорожной и дамской, в старом пальто и новой кепке. Лицо подружки было несколько бледнее обычного, в глазах стоял мучительный, просящийся наружу вопрос.

Но Софья Тихоновна ничего не заметила. Вернее, заметила, конечно, но посчитала это странное, нетипичное для боевитой подруги выражение признаком усталости.

Надежда Прохоровна кивнула на «здравствуй», носком об пятку стащила новые(!) ботинки и прямо в пальто и с сумками потопала в комнату.

– А я торт пеку! – немного обескураженно крикнула вдогонку Софья Тихоновна.

– Для Насти? – раздался из-за неплотно прикрытой двери глухой вопрос.

– Нет! Настя уехала!

– Как уехала?! – Надежда Прохоровна высунулась в прихожую. На одном ее плече висело недоснятое пальто. – Куда?!

– В Пермь.

Баба Надя автоматически натянула пальто на второе плечо.

– Когда?

– Вчера вечером.

– Поездом?

– Да… Наверное…

– А почему? Зачем?

– Ей позвонили, – слегка удивляясь не столько расспросам, сколько странному выражению лица соседки, отвечала Софья Тихоновна. – С работы. Попросили еще на одну смену выйти, у них там кто-то заболел…

– А-а-а, – протянула Надежда Прохоровна, потом мотнула головой: – Ладно, – и скрылась в комнате.

– Наденька! Я торт пеку! Ему еще пропитаться надо, но часа через четыре уже можно по кусочку попробовать! – Софья Тихоновна топталась перед полуприкрытой дверью и не решалась войти в комнату, где переодевалась уставшая с дороги подружка.

Хотелось порадовать. Поделиться брызжущим во все стороны счастьем и рассказать о многом. Хотелось посмеяться и попросить совета. «Вы пара»!

Случается же такая белиберда?!

– А Вадим Арнольдович вчера…

Дверь внезапно распахнулась во всю ширь, и Надежда Прохоровна, обойдя соседку, как фонарный столб, прошлепала спадающими шлепанцами до входной двери. Прошлепала молча, сосредоточенно и целеустремленно, невзирая на явный беспорядок в одежде – ворот домашнего фланелевого халата одним концом торчал вверх, вторым уехал под планку на груди. Открыла дверь. Прислушалась. И вдруг, сделав два больших скользящих шага, склонилась у двери в сорок первую квартиру и… стала нюхать замок!

Софья Тихоновна, вытянув шею, застыла в прихожей, прижимая к горлу стиснутое в кулаке кухонное полотенце.

Полотенце несвеже попахивало прогорклым жиром, хотя кипятила его Софья Тихоновна совсем недавно…

– Наденька, что с тобой?!

Бабушка Губкина молча мотнула головой, призывая подругу подойти.

Софья Тихоновна на цыпочках, продолжая удивляться, подкралась ближе.

– Понюхай, – предложила Надежда Прохоровна. – Чем пахнет?

Софья Тихоновна покорно и оторопело склонилась к щели дверного замка.

– Ну?

– Луком пахнет. Подгоревшим.

– И все?!

Софья Тихоновна повторила попытку.

– Луком. И может быть, морковкой.

– А дымом?!

– Каким?

– Сигаретным! – прошипела Надежда Прохоровна. Глаза ее безумно выпучились, и Софа, не решаясь спорить, еще раз втянула ноздрями запах горелой сковородки.

– Только луком, – произнесла плаксиво и разогнулась. – Сигаретами не пахнет.