Мисс Марпл из коммуналки - Оксана Обухова

Сотовый телефон, что попутчик держал возле уха, весьма слышимо стукался об эти перстни, растянутые черные джинсы – как только на пол-то с тощей задницы не сползли?! – надежно скрывали половые признаки. Зверушка радостно хрюкала (смеялась) в телефон. Ловким пинком ботинка на толстенной подошве запихнула багажную сумку под сиденье.

«Мальчик аль девочка? – засомневалась баба Надя. – Борода вроде не растет, голос писклявый…»

Зверушка жизнерадостно хрюкала в телефон и делала вид, что в купе находится одна.

Слов нет, вполне современная (хоть и пожилая) москвичка Надежда Губкина на улицах столицы навидалась всякого: и стиляг, и хиппи, и прочих недоумков. И если говорить справедливо, относилась к ним философски – перебесятся, железо из носов повынимают и станут нормальными людьми. С пародонтозом, астмой и стенокардией. Все в жизни неизменно – девки пляшут, парни смотрят, старики в аптеку за лекарствами бегают. Никто с этого круга не сворачивает. Если только в монастырь иль в раннюю могилу.

Но длительное присутствие возле себя личности, хрюкающей на непонятном русском языке: «Кокарды полный мусоровоз сосок насобирали, дурцеллло не вставляло», – посчитала испытанием.

Поглядывая на болтливого юнца, Надежда Прохоровна поджала губы и, расстелив салфеточку, выложила на нее пирожки, вареные яйца и докторскую колбаску.

Зверушка дернула окольцованным носом и исчезла из купе до поздней ночи.

Возможно, в ресторане, возможно, в соседнем купе, где, кажется, играли в карты.

«Мечты, мечты, где ваша сладость…»

Перестук колес убаюкивал, попутчик прокрался в купе при полной темноте, пошуршал немного одеждой и, улегшись спать, захрапел так, что у бабы Нади исчезли последние сомнения – мальчик. Слегка выпивший и, несмотря на храп во сне, наивный.

Утром Надежда Прохоровна угостила его пирожками и с истинно русской бабьей жалостью смотрела, как худосочный парнишка, убрав за уши длинные прядки, уминает «совсем как бабушкины» пирожки.

Любую зверушку поскреби как следует, и в сердцевинке останется только мальчик, которого хочется накормить. Колечки и фенечки – это для девочек, для форсу, а покорми пацанчика – и ластится. Не хрюкает.

И имя у него окажется нормальное, людское – Митя. И разговаривать нормально он умеет. И есть у него всамделишный дед-генерал, который должен был ехать в этом самом купе на юбилей к какой-то тете Свете. И все так и было бы – купе, пирожки, неспешная беседа под перестук колес, – но занемог чего-то генерал, и в Пермь на уральский день рождения от московской родни делегировали внука Митю…

Небольшую сумку с дорожными вещами и остатками пирожков баба Надя сдала в камеру хранения, вышла, точнее, спустилась на привокзальную площадь, похожую на огромный окоп с бетонными брустверами, и, пройдя немного вперед, едва не попала под колеса бежевой «Волги».

Чертыхнуться и отчитать горе-водителя не успела. Из окошка высунулась патлатая голова и железный нос:

– Садитесь к нам, Надежда Прохоровна! Дядя Дима вас довезет куда надо!

Впервые за долгие-долгие годы, представляясь сопливому соседу по купе, Надежда Прохоровна произнесла имя и отчество, а не привычное «баба Надя». Хотела сначала по-простому, по-привычному. Но вдруг одумалась. «Какая я к чертям собачьим – баба Надя всем подряд – Надежда Прохоровна!»

Сказала и почувствовала себя соответствующей новому костюму, мягкому купе и генеральскому внуку. (Вот Софа никогда не говорила «тетя Соня» или, не дай бог, «баба». Она всегда для всех была только Софья Тихоновна. И эта манера представляться, как кружевные воротнички и манжеты, тоже очень нравилась Надежде Прохоровне.)

Название улицы, зачитанное по бумажке водителю дяде Диме, никаких затруднений не вызвало.

– Почти по дороге, – высказался он и прослушал, как непосредственно рекомендует новую знакомую племянник:

– Прикинь, дядь Дим. Надежда Прохоровна мне рассказывала, как Сталина хоронили. Говорит – плакали все. По ходу, типа, жизнь закончилась и солнце закатилось. Прикольно, да?

Водитель посмотрел на Надежду Прохоровну в зеркальце, и в глазах пятидесятилетнего мужчины не мелькнула даже тень насмешки. Глаза сказали: «Понимаю. А его простите – молод еще».

Надежда Прохоровна кивнула, поправила немного сползающую кепку и решила, что откровенничать в поездах все-таки не следует. Где недорослю Мите понять тогдашнее воспитание? Когда просыпались с именем Сталина – радио почти во всех домах заместо будильников было; в школах только об «отце народов» и слышали, на работе – куда взгляд ни кинь, одни усатые портреты…

Конечно, плакали. Как помер, так казалось – ближайшего родственника хороним. Наиглавнейшего для всей страны. Как дальше жить без его советов и мудрости?.. Не пропадем ли всей страной?

Улица, куда подвезла Надежду Прохоровну бежевая «Волга», оказалась очень похожей на все прочие улицы почившего Советского Союза: с типовыми домами брежневской застройки о девяти и пяти этажах. К ним надо было подниматься от трамвайной линии по лестнице, проложенной по откосу вдоль путей. Надежда Прохоровна поднялась на взгорок, сориентировалась по нумерации и, найдя нужный дом, прошла к подъезду.

Но сразу в дом не пошла. Болтливый Митя сбил ее с толку, не вовремя вернул в прошлое – немного рассмешил, чуть-чуть расстроил. А бежевый автомобиль, так кстати подвернувшийся на площади, уж очень быстро довез ее до места. И все под болтовню, все под болтовню…

Надежда Прохоровна смела с лавочки возле подъезда опавшие листья сирени, присела и некоторое время собиралась с мыслями. Дело, что затеяла пенсионерка-крановщица, шутейным не было. Тут как в разведке – потерял порядок в мыслях, и все насмарку. Или без толку.

Надежда Прохоровна отдышалась, набралась решимости и, поправив ставшую вдруг жутко неудобной кепочку, смело шагнула к подъезду.

Чего сидеть? Уже приехала. Уже здесь, рядом, в двух шагах от тайны…

Или очередной загадки?..

Настасьина квартира под номером восемь оказалась на третьем этаже. Узкие ступени типовой пятиэтажки легко ложились под ноги, подъезд был очень чистым и приятно пах: уютным жильем, сухими полами и обеденным супом. На узком окошке между вторым и третьим этажом светлая тюлевая занавесочка, чуть ниже, возле почтовых ящиков, расписание дежурства по подъезду – жильцы мели и мыли лестницы сами, по очереди. Подъезд был узнаваемым, таким как и везде, но все же чуточку другим. Каким-то особенным, уральским, что ли…

Надежда Прохоровна долго жала на кнопочку звонка перед дверью с номером восемь. Прислушивалась.

Потом сделала шажок вправо и позвонила к соседям.

«Ну, с Богом, Надя! Бог не выдаст, свинья не съест. За правое дело брехать собираюсь…»

Дверь плавно подалась назад – никаких настороженных вопросов «А кто, а вы к кому, зачем?» перед этим не последовало, – в дверном проеме показалась приятная, приветливая на вид ровесница-пенсионерка. В теплом вязаном жилете, накинутом поверх – такого узнаваемо-родного! – фланелевого халата в желтых лилиях по зелено-черному полю, в пушистых полосатых гольфах и клетчатых шлепанцах с меховой оторочкой.

Как будто из родного квартала баба Надя не уезжала!

Круглые, без одной дужки очки сидели на лбу, крепко прижатые бельевой резинкой.

– Здравствуйте, – ободренная увиденным, уверенно сказала Надежда Прохоровна.

– День добрый, – простосердечно поздоровалась пермячка.

– Я вот тут к вашим соседям приехала… Да второй раз дома застать не могу. Не знаете, не уехали ли? Звоню, звоню…

– А кто нужен-то?

– Марина Полуэктова, – назвала баба Надя имя покойной матушки Анастасии.

Соседка пожевала губами, вздохнула:

– А кто вы ей будете?

– Троюродная тетя. Из Саратова приехала.

Второй раз захожу, а дома все нет никого. Не знаете, не переехали ли? Или, может, на работе Марина…

Бабулька собрала морщинки возле губ в щепоточку, вздохнула еще протяжней и отступила в глубь квартиры:

– Заходите.

– А-а-а…

– Заходите, заходите, чего ж перед дверями разговаривать…

Именно на славное уральское гостеприимство, разнящееся от сумасшедшей нынче столицы, рассчитывала баба Надя, отправляясь в Пермь. В холодных северных краях гостей за порогом не держат. Даже чужих.

Надежда Прохоровна прошла в тесную прихожую, хозяйка закрыла дверь.

– А как вас звать?

– Серафима Яковлевна, – храбро представилась бабушка Губкина, уверенная, что паспорта в этой квартире от нее не потребуют. – Можно – Сима.

– А меня бабой Шурой все кличут. Ты проходи, Сима, в комнату, чаю попьем…

– А-а-а… – снова изобразила смущение «Серафима Яковлевна».

– Проходи, проходи, пальто скидывай, вон тапки стоят.

В комнату Надежда Прохоровна так и не попала. Баба Шура отправилась к плите, ставить чайник, гостья проследовала за ней, да там и остановились. У накрытого клееночкой стола, у теплой плиты, у горячего чайника, окруженного вазочками с печеньем и вареньем.