Прихоть мажора - Агата Лель

— А чего он тебе — вес? Сила, она не там, а здесь, — стукнул себя указательным пальцем по виску и достал из кармана ключи от машины. — Пошли уже.

Высадив Игорька у нужной хрущевки, Артур, прежде чем снова завести мотор, обернулся на Веснушку. Дурацкое платье у нее, безвкусное, но вот почему-то не выглядит она в нем глупо. И бабочки даже вроде как… милые.

Милые? Он на самом деле так подумал?

Этим самым словом?

— Спасибо тебе еще раз, — проговорила она, мило улыбнувшись. — Игорь сказал, что хочет на тебя быть похож.

— На меня не надо, это он зря, — серьезно ответил Артур, нисколько не кокетничая. — Характер у меня сложный, не вытянет. Так что пусть уж лучше свои бубенцы отращивает.

Завел мотор, поехал. Куда? Да он сам не знал. Просто куда-то. И то, что она сидела с ним рядом — со своими целомудренно торчащими острыми коленками, растрепанными рыжими волосами и веснушками — казалось таким правильным. Вот как будто именно она и должна сидеть здесь. Рядом с ним. Она, а не Рита или кто-то еще.

Осознание этого его озадачило и даже немного напрягло. Не должно быть так, вот таких мыслей о ней.

Никаких привязанностей, никаких обещаний и девственниц.

Снова посмотрел на нее, утопая в разрозненных мыслях.

— Есть хочешь?

— Хочу.

И ох, как она это сказала. Так, что у него участился пульс.

— Заедем куда-нибудь? В ресторан.

— А может, поедим дома?

— Дома? У тебя или у меня? — улыбнулся.

— Кстати, мама осталась у тети Ларисы ночевать.

Угу, а тетю Ларису, наверное, зовут Иракли. То, что они крутят, он знал и видел давно, но Веснушка, по ходу, ни сном ни духом. И ладно, не его дело. Сама узнает, когда время придет.

— Ну о'кей, дом так дом, — стараясь не думать о том, что ждет их там, дома, он свернул с шоссе в сторону коттеджного поселка.

Глава 20

— Салат есть, котлеты. Будешь? — рыжая голова вынырнула из-за раскрытой двери холодильника. — Суп еще. Но для супа поздно, наверное…

— Я ничего не хочу, — ответил Артур, восседая за столом в гостевом доме Игнатовых. Вот странно, вроде бы это был их дом, но чувствовал он себя здесь неуютно, как будто вторгся на чужую территорию. Да по сути так и было — конкретно здесь, в их царстве, он гость.

Что он вообще здесь делает? Почему не пошел к себе домой? Не поехал куда-то отвести душу?

Почему он сидит здесь и смотрит на нее, ту, что вот ну совсем ему не подходит. Или даже не так — он не подходит ей. Ну не даст он ей ничего хорошего, слишком разные.

Вспомнились вдруг строки из услышанной когда-то песни.

— Тогда и я ничего не буду, — вдруг погрустнела она, засовывая все обратно в холодильник. Наклонилась, конечно же не специально обнажая бедра. А он лишь сильнее сжал руки в замок, не сводя глаз с ее ног.

Надо уходить. Прямо сейчас. Это будет самое правильное и взвешенное решение. Так надо. Только вот никак не уходилось.

Каким-то совершенно непонятным для него образом эта маленькая рыжая пигалице держала его бубенцы в своих крошечных ручонках. Неосознанно. И по-прежнему она не в его вкусе, ничего не изменилось, только вот почему-то смотреть он начал на нее совершенно по-новому и замечать то, что не замечал раньше.

И это ему не нравилось тоже.

Все происходящее смущало и вселяло в душу непонятную смуту.

Он расцепил пальцы и, установив локти на стол, устало провел ладонями по лицу. Шумно выдохнул.

Просто уходи и все, дурень. Беги.

— Ладно, — ударив ладонями по скатерти, поднялся. — Мне пора.

— Пора? — она растерянно моргнула. — А я чайник поставила…

Чайник?

Он перевел взгляд на аккуратный рядок вымытых чашек и увидел… кружку. Свою. Ту, которую он разбил. И которая сейчас была склеена из десятка кривых осколков.

Оставила. Не выбросила. Собрала каждый кусочек… Его чертовой забытой на ее окне кружки…

Она заметила куда он смотрит и взяла ее в руки.

— Надеюсь, ты не против, что я ее украла?

Он едва не зарычал о всего происходящего. Даже не так — завыл, долго, протяжно и горько.

Быстро подошел к ней и заключил веснушчатое лицо в свои ладони, от чего ее губы приобрели форму причудливого бантика.

— Веснушка, Веснушечка, что ж ты дурочка-то такая? Я же тебя проглочу и не подавлюсь, а потом выплюну горсточку костей, перешагну и пойду дальше. Потому что это я, я не умею, как ты… Не знаю как, понимаешь?

— Так можно же научиться.

— Можно, вопрос — надо ли.

— А вот это нужно у тебя спросить.

— Я совсем не то, что тебе нужно, это точно. У меня дрянной характер, куча загонов, дурацких правил. Я нудный, я не умею любить. И все, что ты там себе нафантазировала, этого тоже не будет. Я просто жизнь тебе сломаю, вот и все. Ты этого хочешь?

Она молчала, пристально глядя на его лицо. Где-то за спиной забурлил, а потом с тихим щелчком отключился электрический чайник, повисла абсолютная тишина, нарушаемая лишь стрекотом сверчков из открытого окна и шумным дыханием обоих.

Она по-прежнему смотрела. И молчала. Молчала. Молчала…

— Я спросил — ты этого хочешь? — теряя связь с реальностью, переспросил он.

— Хочу.

Сердце совершило кульбит.

— Чего именно ты хочешь?

— Я хочу, чтобы ты остался, — доверчиво прошептала она бантиком губ, и крыша Вишневского съехала напрочь.

Сначала он поцеловал ее, снова, как и в прошлый раз, го́лодно и нетерпеливо. Несдержанно. Понимал ведь головой, что нельзя