Тени Былого - Андрей Васильев

Валентина садилась на строжайшую диету, которой придерживалась месяца полтора, от силы — два. Потом приходило лето с его жарой, когда мороженое всех сортов так и манит своей сладостью и прохладой, так и манит. Валентина сначала разрешала себе немного клубничной вкусняшки раз в неделю, потом увеличивала порцию еще на чуть-чуть, при этом снижая временной отрезок, после еще, еще… И на этом истязания плоти заканчивались до следующей весны.

Но сейчас был тот самый момент, когда верными друзьями демонолога являлись спаржа и шпинат, семечки же входили в группу злейших врагов. А ведь она так любила их лузгать!

Само собой, она жутко разозлилась после того, как к своим московским коллегам наведался водитель Леша из Сергиева Посада. Нет, против этого улыбчивого парня Тицина, конечно, ничего не имела, но он приехал не просто так, он кое-кому из сотрудников отдела подарки привез. Ровнину перепала четвертная бутыль фирменного первача, который гнал подполковник Кеша, Коле заверения в том, что представление к обещанной медали уже ушло «наверх», а перед Мезенцевой Леша бухнул на пол здоровенный мешок, в котором оказались семечки. Самогон и награда Валентине были безразличны, но семечки! Хрусткие, чуть солоноватые, с тугими поджаристыми ядрышками, они ей иногда даже ночью снились, причем еще до явления мешка народу.

Ясное дело, что Мезенцева в одну мордашку это дело употреблять не стала, потому уже на следующий день все в здании аппетитно щелкали дары подполковника Суворова. Ошалевшей от постоянного чувства голода и подсолнечного запаха Валентине как-то раз показалось, что даже Тит Титыч, который по определению ничего есть не мог, тоже влился в общую вакханалию.

Потому она жутко обрадовалась, когда ее командировали в Петербург, где какие-то неумехи-студентки умудрились сдуру вызвать из небытия довольно опасную тварь. Проведя там две недели, она более-менее успокоилась, но душевное равновесие рухнуло сразу же по возвращении, как только перед ней предстала бесстыдно стройная Мезенцева, греющаяся на солнышке и щелкающая семечки.

— Вот что ты ее из себя выводишь? — спросил у Женьки Коля, дымящий сигаретой неподалеку. — Оно тебе надо? Тем более, когда Валька бесится, это добром редко заканчивается. Не забывай про ее специальность.

— Можно подумать, мне больше делать нечего, кроме как ее бесить! — возмутилась Мезенцева. — От чистого сердца ведь семки ей предлагаю. И потом — я виновата, что она со своим похудением скоро совсем свихнется? Вбила себе в голову, что толстая, и мается дурью с этими диетами. Никакая она не толстая, между прочим. Вот у меня в группе была девка одна, вот там — да. Вокруг нее дошкольники спокойно могли хороводы водить, всей детсадовской группой. Она сейчас в прокуратуре работает, в ЗАО. Мне рассказывали, что карьера у нее прет как из пушки. Ну оно понятно — когда нет личной жизни, со служебной всегда все в порядке.

— Господи, вот зачем мне вся эта информация? — поинтересовался у небес Нифонтов, туша окурок о край урны.

Небеса ему ответа не дали. Они безмолвствовали. Зато прозвучал голос из района чуть пониже, а именно — из кабинета Ровнина, из открытого по случаю теплого времени года окна.

— Николай, ко мне поднимись, есть разговор.

Надо заметить, что в отличие от того времени, когда Нифонтов только начинал свою службу в отделе, теперь визиты в кабинет шефа стали регулярными. Впрочем, оно понятно — раньше Коля был на подхвате, помогая Герману и Пал Палычу, которые всегда являлись «первыми скрипками». Теперь он все чаще солировал сам, а потому и получал приказы из первых рук, как, впрочем, и тумаки. Если вспомнить все ту же мартовскую историю под Сергиевым Посадом, то Мезенцевой Олег Георгиевич и слова не сказал, а вот Коля огреб от него крепкий нагоняй. За что? За нарушение приказа. Ему же никто не велел влезать в драку, напротив, было велено сидеть и не высовываться.

Впрочем, кое-кто из остальных коллег сделанное одобрил. Тетя Паша его по плечу потрепала, и Пал Палыч дружеский подзатыльник отвесил, добавив фразу про то, что подрастает надежная смена.

Одно плохо — кое-какие загадки таковыми и остались. Личность того, с кем полицейские сцепились в ночном лесу, так и не прояснилась, и то, зачем ему была нужна карта Москвы и области, осталось тайной. Может, какие версии и звучали за закрытыми дверями, но Коле про это ничего известно не было.

— Ты отчет по таможенным делам написал? — осведомился у оперативника Ровнин, сидевший за столом и выбивающий трубку в пепельницу. — Или нет?

— Написал, — покивал Коля. — И в папку подшил.

— Это хорошо. — Начальник отдела поднялся с кресла. — Тогда со мной поедешь. Дело, как мне думается, ожидается не слишком сложное, но любопытное.

— Есть! — бодро рявкнул Нифонтов. — А куда едем?

— Куда? — Ровнин снял с вешалки щегольской пиджак. — В мир прекрасного, друг мой, в мир прекрасного. Ты как относишься к живописи?

— Положительно, — уклончиво ответил Коля, который, признаться, к живописи вообще никак не относился, по причине того, что последняя ему была безразлична. — Репин там, Суриков. Крамской еще.

— Да ты эстет! — усмехнулся Ровнин. — Отрадно это видеть! Культура — это важно. Культура — лицо нации. И наша задача, как представителей органов правопорядка, обеспечить как ее сохранность, так и безопасность лиц, этой культурой занимающихся. Что ты так на меня смотришь? Ничего не понял?

— Все понял, кроме одного — куда едем-то? В музее каком чего случилось?

Коля оказался отчасти прав — кое-что на самом деле случилось, правда, не в музее, а в частной квартире. Хотя, если начистоту, та квартира от вышеупомянутого музея не сильно отличалась, Коля в таких раньше ни разу не бывал. Огромная, многокомнатная, вся завешанная картинами, обставленная старой и, несомненно, дорогой мебелью, она чуть не заставила оперативника с удивлением разинуть рот.

— Живут же люди! — тихонько сказал он Ровнину и, признаться, сначала не понял, отчего тот невесело усмехнулся.

Но через минуту ясность появилась. Слово «живут» в данном случае было точно неуместным. Верным было — «жили», поскольку хозяин квартиры валялся на полу одной из комнат, прикрытый цветастым шелковым покрывалом.

— Наконец-то приехали, — без приветствий обратился к Ровнину коренастый мужчина лет сорока с рыжими густыми усами, явно приходящийся коллегой сотрудникам отдела. — Чего так долго? Час уже как мы отсюда должны были уехать. Час! У нас вон «спящая красавица» в другом адресе лежит, остывает, а мы вместо этого тут сидим, вас ждем.

Коля не удержался от ухмылки. Давно он подобных выражений не слышал, отвык даже. «Спящая красавица» — это о какой-то малолетней дурехе речь идет, которая по слабости женского