Клиника Сперанского - Дмитрий Баюшев

   - Боитесь? - простодушно спросил Новиков. - Нас никто не слышит. Если это такая тайна, то напишите. Я прочту, а вы бумажку сожгите. А, Николай Карпович?

   - Вы не понимаете, забормотал Моллюсков из своего кресла. - Они приходят, и вскипают мозги, а из ушей льется кровь. Это не просто больно, это чудовищно больно. Оставьте, забудьте это, бегите из Москвы, пока они к вам не пришли.

   - Может, вызвать врача? - озабоченно сказал Новиков, вставая. - Вам надо меньше пить, Николай Карпович.

   - Если не пить, еще хуже, - глухо отозвался Моллюсков. - Рано или поздно они придут. Все мы у них на крючке, особенно те, кто знают.

   - Бред какой-то, - сказал Новиков, понимая, что своими вопросами стронул в тайных глубинах сознания Моллюскова некие рычаги, как бы перевел стрелку, и поезд несчастного Карповича помчал в полную страха и отчаяния черноту.

   Бедный, бедный Моллюсков.

   - Успокойтесь, - сказал Новиков. - Никто к вам не придет. Все будет хорошо, завтра приезжает ваша жена, у вас крутой сын Вовка, который вас в обиду не даст. Я ничего не спрашивал, вы мне ничего не говорили. Что еще? Пореже увлекайтесь спиртным, даже если компания очень хорошая. А в одиночку вообще завяжите, это плохо кончается.

   - Бросьте это дело, - тихо ответил Моллюсков. - Бегите куда-нибудь в Сибирь, пока вас не зацепили. Вы еще молодой человек, это мне всё равно. В Москве вас быстро вычислят, если уже не вычислили.

   - К сожалению - это моя работа, - сказал Новиков. - Больше я вас не побеспокою.

   Он ушел со смешанным чувством удовлетворения и горечи. Пожалуй, эти странные, метафизические "они" как нельзя более полно объясняли всё, что происходило по делу Лопатина. Это вызывало удовлетворение, хотя никаким образом не укладывалось в рамки стандартного рапорта. Горечь же возникала оттого, что "они", кто бы это ни был, сломали пусть незнакомого, но вызывающего сострадание Моллюскова. У него был такой затравленный, такой беспомощный взгляд. Нет, этого человека трогать нельзя, это не свидетель, хотя знает он побольше сотни других свидетелей.

   Итак, что мы предположительно имеем?

   Существует некая международная организация, которую активно подпитывают уворованными у русского народа миллиардами отечественные подлецы. Организация эта закрытая по типу масонской ложи и снабжена мощными защитными структурами, которые неусыпно следят за её неприкосновенностью и неприступностью. Горе тому, кто узнал хотя бы миллиграмм тайны. Приходят "они", ну и так далее. В таком, примерно, аспекте.

   Загрицын бы сказал: "Тут нам делать нечего, пусть этим занимается Явкин". Для сведения: Явкин - известный пензенский нарколог, кандидат медицинских наук, большой спец по сумеречным зонам сознания. Короче, врач, всю жизнь посвятивший алкоголикам и психам.

   "Вот так полегоньку, понемножку топаем фиг знает куда, - сказал себе Новиков, испытывая некоторое смущение и неуверенность от того, что взялся за непосильную ношу. - Пожалуй, еще недельку повожусь, а там придется признаться - извините, мол, господин хороший Уханов, но дело абсолютно безнадежное. Против танка с кулаками не попрёшь. Чувствуется, там такая махина, такой слоняра, что стопчет в труху и даже не заметит"...

   "Ну, хорошо, - подумал он чуть позже, погрузившись в набитый автобус. - Ну, скажу я это Уханову, а что дальше? В Пензу дорога заказана, к Кузнецову на работу не попадешь - московской прописки нет. В дворники? В охранники? В гас-тарбайтеры? Не=ет, парень, не гони лошадей. Что-нибудь да всплывет, не может быть, чтобы не всплыло. Там, где вода мутная, где нечисто, много всякой дряни водится. Подождем пока"...

   Поэтому вечером Уханову он ничего не сказал, тем более, что тот пришел не один.

Глава 23. Вечер четверга

   Ровно в шесть, едва закончился рабочий день, ливанул дождь. Именно на этот случай, хотя до дома была пара шагов, в шкафу хранился старенький замызганный зонт, с которым еще старший Кислов ходил на работу.

   С зонтом под мышкой Игорь вышел на крыльцо. Под козырьком, засунув руки в брюки и съежившись, стоял какой-то приблатненный пацан. Всех их, которые с понтом, видно за версту. Актеры аховые, не игра, а сплошные ужимки, зато гонору-гонору.

   Парень перегораживал дорогу.

   - Извини, - сказал Кислов.

   Обернувшись, тот расплылся в широченной улыбке и объявил:

   - Привет. Провожу до дома.

   - Ты кто? - строго спросил Кислов.

   - Твоя охрана.

   - Я ж тебя одним мизинцем, - сказал Кислов.

   Парень был не Геракл. Жилист, конечно, но легковат, такие далеко-о летят, когда их зашвырнешь хорошим приемом.

   - Обделаешься, - миролюбиво ответил паренек. - И потом, меня все блатные знают, со мной тебя никто не тронет.

   - Хм, - сказал Кислов. - Охрана. А где спать будешь - на половичке? Чуть что - тяв, тяв, тяв.

   - Не гони пургу, начальник, - процедил паренек и презрительно сплюнул. - Давай, топай, а то мне некогда. Я присмотрю.

   - Обиделся, - примирительно сказал Кислов, раскрывая зонт. - Я, может, специально, чтобы тебя узнать. Иди под зонт, охрана. Тебя Гордеич, что ли, прислал?

   - Ага, - ответил паренек, пристроившись рядом и стараясь идти в ногу.

   - Сколько тебе?

   - Скоро двадцать.

   - Лет этак через пять, - съязвил Кислов.

   - Ладно пургу-то. Через два.

   - Как звать?

   - Романом. Так себе имечко, графом попахивает.

   - Каким графом?

   - Естественно, Толстым. Он же у нас романы кропал, как помешанный.

   Вот тебе и уличный урка, Льва Николаевича знает.

   - Читал? - спросил Кислов, чувствуя себя этаким папашей, который экзаменует сына-недоросля.

   - Читал, - ответил Роман и снова сплюнул. - Длинно, скучно. Мне у него "Севастопольские рассказы" нравятся. Тут я согласен с Хемингуэем.

   Ёксель-моксель, ну надо же.

   - Всё, - сказал Кислов. - Пришли. Дальше можешь не провожать, я сам поднимусь по лестнице. Там пусто, как видишь - кодовый замок. Держи зонт, пригодится.

   Действительно, дождь припустил еще пуще.

   - Я на помойке лучше найду, - пробормотал Роман, но зонт взял. - Стало быть, если куда вечером намылишься, звони Гордеичу, он пришлет охрану. А я завтра с утречка буду ждать. Ко скольки приходить?

   Ага, спохватился, вновь перешел на простонародную речь. Занятный парень.

   - Если дома делать нечего, приходи без десяти девять, - ответил Кислов. - Ну чего, Рома, давай пять, рад был познакомиться.

   - Дык и я, - расплылся Роман, пожимая ему руку...

   Из дома уже, чтобы не откладывать дело в долгий ящик, Кислов позвонил Фадееву. Сказал: