Спорим, она будет моей - Агния Арро

и вхожу. Никого. Неужели пронесло? Сверху музыка орет. Тяжелое что-то, аж сюда пробивает. Ставлю ногу на ступеньку…

— Ник, — зовет дед.

Делаю вид, что не услышал. Музыка же.

— Никита! — старый генерал повышает голос.

Приходится оглянуться и спуститься обратно.

— Что с твоим братом?

— Не понимаю, о чем ты, — делаю вид, что мне все равно, раскачиваясь с пятки на носок и обратно.

— Прекрати паясничать! Что произошло между вами? — хмурит свои густые брови.

— Ничего, — улыбаюсь, облизывая губы. — До него просто не доходит, что Амелина моя. Пришлось доходчиво объяснять.

— Опять девки… — вздыхает дед.

— Она не девка, — раздается у нас за спинами, и тихо жужжа автоматикой инвалидного кресла, к нам подъезжает Ян.

Я думал, братишка наверху. А он здесь, смотрит на меня с вызовом.

— Ты прав, брат. Только тебе все равно не светит, ты же понимаешь, — цепляю его.

Несет меня не по-детски. Я же пожалею потом. Но это будет потом, а сейчас тормозить уже некуда.

— Я встану отсюда! — рычит мой близнец.

— Вот когда встанешь, тогда и поговорим. А пока извини, Василина моя.

— Это мы еще посмотрим!

— А чего тут смотреть? — демонстративно провожу пальцем по губам. — Она ответила на мой поцелуй. Ты сам видел.

Глава 22

Ян

Сейчас я бы дал ему в морду. Ответила она ему. Может так и есть. Логичный же выбор — здоровый брат. Какая разница? Внешне мы одинаковые.

Накручивая себя, не слушаю их больше, поднимаюсь к себе и погружаюсь в тяжелые рифы гитары и отличные басы, долбящие из колонок. От них все органы пульсируют и подпрыгивают.

Я ошибся? Да нет, не мог. Я видел симпатию в ее глазах! Или выдал желаемое за действительное?

Все мои мысли заняты Амелиной, девочкой-потеряшкой, которую все время хочется защищать. Только на деле все выходит через задницу! Это Ник заставил Соболеву извиниться. Ник поехал к Василине вечером, чтобы поговорить, а я всего лишь позвонил!

Конечно! Зачем я ей? Что дает этот поход в театр? Да ни хрена! Никита все время где-то рядом. Я ощутимо проигрываю, мои возможности слишком ограничены.

На виски давит. Я уже не слышу музыку, только фоновый, раздражающий шум. Меняю ее на другую, разгоняющую пульс для тренировок. Никогда не сдавался и сейчас не собираюсь.

Я отказываюсь верить в то, что Вася ответила на поцелуй Ника. Я видел сегодня, как она смотрела на меня там, на скамейке. Как убирала упавшую челку и смущенно улыбалась. Мне есть за что побороться!

Закрываю глаза, считаю. Пульс шикарен. Поднимаю гантели и, постепенно увеличивая нагрузку, делаю комплекс упражнений. Во мне горят эмоции и злость на брата. Я сливаю это все в каждое упражнение, в каждый рывок. Спину стреляет, выдыхаю и делаю новый подход.

— Ян, остановись! — рявкает дед, а у меня руки дрожат от перегруза, но я продолжаю тягать эти чертовы гантели, чтобы укрепить мышечный корсет спины, как говорит врач.

— Дай сюда! — Дед выбивает их из моих рук. Инвентарь с грохотом падает на пол. — Хочешь еще одну операцию?! И ещё год не вставать с этого чертова кресла?!

— Ты не понимаешь… — тяжело дыша, смотрю перед собой.

— Чего я не понимаю?! Что мои внуки девчонку поделить не могут?! Неужели она стоит того, чтобы опять себя ломать?

— Она стоит больше. Сильно больше, чем я могу сейчас дать. Я должен быстрее встать на ноги, дед! Должен! — сжав зубы, поднимаю на него злой, упрямый взгляд.

— Чего ты тут орешь, братишка? — заглядывает в мою комнату Никита.

Его только не хватает! Решил окончательно меня достать сегодня?!

— Выйди! — требую.

— Ян, да хорош, ты чего бесишься? Я же говорил, что тебе там не светит. — напоминает он только за сегодня во второй раз, — Извини, — разводит руками. — В лицее кроме Василины много симпатичных девочек. А эту оставь мне.

— Все! — осаживает нас дед. — Старый дурак! Послушал психологов и вас, засранцев. Завтра же переведу тебя, — тычет в меня пальцем, — обратно на домашнее.

— Не надо.

— Надо! И не спорь со мной! Пока твердо на ноги не встанешь, будешь учиться дома.

— Это последний год, дед. Там экзамены, поступление…

— Сдашь экзамены. Проблема?

— У меня социальная адаптация после травмы, — говорю словами психолога.

— У тебя гормоны в голову бьют и думать нормально мешают! А ты, — поворачивается к Нику, — помогать ему должен!

— Я помогаю. Избавляю его от сердечных ран. Он у нас и так раненый… — и пока я не швырнул в него гантелей, прячется за дверь, всунув в щель свою наглую морду. — Я это, чего зашел-то, — ухмыляется он. — Дед, мне позарез отъехать надо. Не теряй. Я на такси туда и обратно.

— Стоять! — рявкает старый генерал, но судя по топоту, Ник уже сбежал. — Выпорю! Вашими же стропами выпорю! Обоих! — распахивает дверь моей комнаты, грохая ею об стену.

— Дед, — успеваю поймать его за рукав рубашки, пока не ушел.

Останавливается, тяжело, раздраженно дыша.

— Дед, пожалуйста, не закрывай меня дома. Я свихнусь тут один.

— Ты в лицее почти ни с кем не общаешься, — и все-то он знает.

— Это не важно. Там люди, я меньше думаю. Отвлекает.

— Ян, — дед разворачивается ко мне, наконец. Смотрит с тоской. — Я поставлю тебя на ноги. Если не здесь, я найду еще врачей, но ты встанешь и пойдешь! Если не угробишь себя из-за девчонки. Тебе сейчас о здоровье надо думать.

— Да я не могу больше о нем думать! Вася, она… У меня похоже серьёзно к ней, дед, — признаюсь ему и себе заодно.

— У Никиты?

— Не знаю…

— Ох, и достали же меня ваши девки, — улыбается он одними глазами.

— Она не…

— Да помню я, — машет на меня рукой, — что не девка. Только зачем она тебе, если с братом целуется? Ну глупо же и неправильно из-за такой ссориться.

— Дед! — раздраженно. — Просто не запирай меня здесь. Я дальше сам разберусь. Честно.

— Разберётся он. Что я родителям вашим скажу, — поднимает глаза