Рука майора Громова - Михаил Бойков

— А зачем в чекистские дела влез? Надо было отказаться.

— Но тогда бы меня расстреляли.

— В конце концов и расстреляют. Без этого не обойдется.

— Бежать нужно, пока есть возможность.

— Но ведь «дело руки майора Громова» очень уж интересное. Хотелось бы его расследовать до конца.

— «Руку» найдешь, а голову потеряешь. Вот и будет тебе расследование…

У героев произведений некоторых писателей иногда происходит этакое внутреннее раздвоение личности. Внутри одного человека вдруг начинают разговаривать двое разных людей: один что-нибудь утверждает, другой не соглашается и возражает. В некоторых случаях это тянется долго, на протяжении нескольких глав, нестерпимо надоедая читателю.

У Холмина, в отличие от вышеприведенного литературного шаблона, произошло «рязпятерение личности». В нем разговаривали сразу пятеро: один утверждал, другой отрицал, третий обвинял, четвертый оправдывался, пятый ехидничал и называл остальных дураками. После долгих разговоров, на которых автор не рискует останавливать внимание нетерпеливого читателя, все пятеро пришли к такому компромиссному решению:

— Искать «руку майора Громова» не для энкаведистов, а для себя. В случае ее нахождения бежать немедленно…

На телеграмму Бадмаева, из карагандинского концлагеря был получен неожиданный короткий ответ:

«Заключенный Беларский к месту заключения не прибыл».

По настоянию Холмина, начальник отдела сделал несколько телеграфных запросов в разные инстанции НКВД. В результате выяснилось, что по пути в концлагерь, Беларскому удалось бежать и он не разыскан.

— Как же это вы до сих пор не знали о бегстве вашего заключенного? — не без удивления осведомился у Бадмаева Холмин.

Отмахнувшись от него подбородком, начальник отдела ответил спокойно и равнодушно:

— Не знали просто потому, что не интересовались. С момента отправки на этап он перестал быть нашим заключенным. Так что пускай его разыскивают начальник этапа и уполномоченный НКВД соседнего с нами района, где сбежал Беларский. Хотя уполномоченному заниматься поисками беглеца, тоже не интересно. Беларский и для него — чужой заключенный…

К концу недели городской отдел НКВД опять охватила паника. Вызванные Бадмаевым из санатория телемеханики Птахин и Черных, были убиты в купэ спального вагона. Их трупы обнаружили кондукторы, проверявшие билеты на последнем перегоне до степного города.

Узнав об этом, Бадмаев и Гундосов, вместе с Холминым, сейчас же отправились на место происшествия. В залитом кровью купэ вагона они увидели трупы двух энкаведистов с простреленными головами: оба были убиты выстрелами в Затылок.

— А где же… записка? — дрожащими губами прошептал начальник отдела, вглядываясь в трупы.

Знакомых записок, которые ожидал увидеть и Холмин, на трупах не было.

— Может, их убил кто-то другой. — предположил Гундосов, с полуслова поняв вопрос Бадмаева.

— Кто же? — спросил Бадмаев.

— Кто-нибудь из ихних бывших подследственников.

Глаза обоих энкаведистов обратились на Холмина, как бы ожидая от него ответа. Он подумал и сказал:

— Мое мнение несколько иное. По-моему они убиты тоже «рукой майора Громова».

— Почему так думаешь? — спросил Гундосов.

— Во-первых, они убиты тем же способом, что и предшествующие жертвы «руки», во-вторых, убийца, — как вы сами видите, — не оставил никаких следов. Наконец, в-третьих, телемеханики были вне опасности до тех пор, пока вы, гражданин начальник, не вызвали их из санатория в отдел. Есть все основания предполагать, что они видели преступника раньше, и он боялся повторения случая со следователем Якубовичем, боялся быть ими узнанным при встрече.

— Но где же записки? — повторил свой вопрос Бадмаев.

— Сейчас я подумал об этом и вспомнил ваши слова, сказанные мне в самом начале моей сыскной работы у вас, — ответил Холмин, — Вы мне сказали тогда, что Громова телемеханики «не катали на конвейере». Так?

— Так, — подтвердил начальник отдела.

— Следовательно, «рука» не считает их убийцами майора Громова. Но кого из громовцев допрашивали теломеханики Черных и Птахин?

Бадмаев наморщил лоб, припоминая.

— Кажется… Да, конечно, Беларского.

— А еще кого?

— Фамилию другого не помню.

— За последнее время фамилия Беларского стала повторяться слишком часто. Я бы очень хотел его найти, — произнес Холмин в раздумье…

В тот же вечер, выйдя из отдела, НКВД, Холмин встретил на улице Сержа Вовушева. «Доктор магических наук» был неузнаваем. Костюм из светло-фиолетового коверкота, ядовито желтые остроносые туфли, очень пестрые, и еще более пестрый, небывало крупных размеров, галстук бантиком, красовались на нем. Только его лицо было по-прежнему мятое, хотя и гладко выбритое.

На приветствие Холмина он ответил высокомерно-снисходительным кивком. Холмин бесцеремонно окликнул его:

— Эй, вы! Подите сюда! Есть дело.

— Попрошу вас быть повежливее, — надменно произнес «доктор», подходя в нему. — Какое дело?

— Прежде всего, не пылите и не лезьте в бутылку, — оборвал его Холмин, намеренно выражаясь на воровском жаргоне.

— Как вы смеете?! — возмутился Серж.

— Смею в ваших интересах. Вам грозит шлепка.

Серж, сразу увял, побледнел и пролепетал, шепотом:

— Да что вы?

— Скажите, вы знали такого капитана Шелудяка? — спросил Холмин.

— К сожалению, нет, — ответил Серж.

— Не к сожалению, а к счастью, — поправил его Холмин. Затем он вкратце рассказал ему историю гибели Шелудяка, попутно сообщив о плачевной судьбе людей, рискнувших вызвать недовольство Бадмаева. Свое повествование он закончил советом:

— Постарайтесь, пока вас не разоблачили, отсюда смыться. До вас доходит такое выражение?

— Вполне, — ответил Серж. — Я слышал его в тюрьмах.

— Ах, в тюрьмах? Значит, вы уже побывали в нескольких? Так не лезьте еще в одну…

На, следующий день от «доктора магических наук» в городе тоже не осталось никаких следов.

Глава 8

Сгоревшее лицо

Бадмаев был взбешен. Секретарь только что доложил ему об исчезновении Сержа Вовушева, высказав предположение, что «доктор магических наук», по-видимому, сбежал.

Ожесточенно мотая подбородком и ругаясь, начальник отдела просматривал и подписывал лежавшие перед ним на столе бумаги. По другую сторону стола сидел и молчал Холмин, по обыкновению погруженный в раздумье о «руке Майора Громова».

Под руки начальника отдела попалась ежедневная сводка из Уголовного розыска. Он пробежал ее глазами и раздраженно отбросил в сторону.

— Вот тоже работнички. Присылают мне всякую чепуху. Обнаружен труп с обгорелым лицом. Кому это нужно? Вместо того, чтобы помочь нам в борьбе с врагами народа, они занимаются исключительно уголовщиной.

Холмин протянул руку к сводке.

— Разрешите взглянуть?

— Пожалуйста, если вас интересует эта галиматья…

В сводке, среди сообщений об арестах, кражах, драках и случаях хулиганства, было и краткое описание не совсем обычного убийства, вызвавшее недовольство Бадмаева. Колхозный пастух, разыскивая отбившуюся от стада корову, обнаружил труп человека в лесу, близ железной дороги, в шести километрах от города. Труп лежал вытянувшись вниз лицом, причем его голова и прижатые к подбородку руки были вдавлены в золу давно погасшего костра. Об этом колхозник заявил милиции и был ею арестован «впредь до выяснения».

Прибывшие к месту нахождения трупа, агент. Уголовного розыска Ковалев и судебно-медицинский эксперт, установили следующее: Человек, в карманах одежды которого не оказалось никаких документов, удостоверяющих его личность, был задушен, а затем положен лицом в костер. Его лицо обгорело до неузнаваемости; сильно обгорели и кисти рук. Верхняя одежда на трупе старая, потрепанная и грязная, но белье дорогое и ни разу не стиранное. С момента убийства прошло не меньше двух недель, что определяется степенью разложения тела.

— Интересное дело, — сказал Холмин, возвращая сводку Бадмаеву. — Следовало бы осмотреть этот труп.

Начальник отдела с досадой отмахнулся от него.

— У меня и без этой уголовщины дел хватает. Да и вам не советую в нее впутываться… Ищите мне «руку»! И не вздумайте сбежать, как этот растреклятый Вовушев.

— Не беспокойтесь. Пока по вашему отделу бродят призраки, я только за ними стараюсь бегать. Не дальше. — заверил его Холмин…

Полковник Гундосов, которому Холмин сообщил о страшной находке в лесу, заинтересовался ею. Даже глаза его на миг стали менее холодными, загоревшись, — как показалось Холмину, — каким-то напряженным и беспокойным любопытством.