Царственная блудница - Елена Арсеньева

– Ну что, – с издевкой спросил молодой Гембори, – что вы сделаете?

– А вот что!

Раздался звон шпаги, потом жалобный визг. Лия, терзаемая любопытством, на полдюйма приотворила дверь, приникла к малой щелочке и увидела, что ее спасительница наступает со шпагой на Брекфеста, который, огрызаясь, пятится к двери.

– Чертова девка! – крикнул молодой Гембори. – Если бы не дядюшкин приказ, я бы на вас ни за что не женился, уж лучше в Индию к туземцам, чем с вами под венец!

– Можно подумать, я уж так жажду выйти за вас замуж! – выкрикнула девушка. – Если бы не жизнь моих родителей, только бы меня здесь и видели! А впрочем, наш разговор бессмысленно затянулся. Вы бы лучше поторопились, Гарольд, не то женщина, которую вы ловите, непременно стащит столовое серебро вашего дядюшки!

– Oh, damn! Черт возьми! – всполошился Гарольд. – Брекфест, ищи! Туда, туда, глупый пес! Скорей!

Хлопнула дверь, и Лия поняла, что ее преследователи отправились искать то, чего невозможно найти.

В щелочку она увидела, что невеста Гембори сунула шпагу в стойку и торопливо заперла дверь зала. Потом вернулась к тому шкафу, где пряталась Лия, и отворила его:

– Вы можете выйти, сударыня.

– Благодарю вас, миледи, – сказала Лия. – Но, может быть, вы говорите по-французски? Что-то подсказывает мне, что английский язык вам так же неприятен, как мне.

– Вовсе нет, – ответила девушка на столь свободном французском, что Лия де Бомон могла бы подумать, что говорит со своей соотечественницей. – Мне все равно, на каком языке говорить: по-французски, по-английски, по-русски – ведь все эти три языка для меня родные, во мне течет и та, и другая, и третья кровь. Конечно, русской больше всего, именно поэтому, хоть зовут меня Атенаис Сторман, я предпочитаю зваться Афонею и говорить по-русски. Но вы, кажется мне, этого языка не знаете?

– Да, вы угадали. Я полька, – вспомнила свою легенду Лия, понимая, что сейчас последует неизбежный вопрос: «Что вы здесь делаете и как сюда попали?» Потому она решила перейти в наступление: – А мне кажется, вы не любите своего жениха...

– Да, вы тоже угадали, – сдавленно выговорила девушка – и вдруг разрыдалась так, что даже покачнулась и упала бы, если бы Лия с сестринской нежностью не обняла ее. Девушка была чуть выше Лии, и ей пришлось пригнуться, чтобы уткнуться в плечико шпионки французского короля.

Лия поглаживала пышные русые волосы и размышляла, что женщина, даже если она переодета в мужское платье, всегда остается женщиной, ибо чуть что – ударяется в слезы, ну а мужчина, к примеру, даже если он окажется переодет в женское платье (это трудно представить, конечно, однако всякое в жизни бывает... ну мало ли зачем мужчине вдруг понадобится переодеться в женское платье!), всегда будет стараться ее утешить.

Конечно, Лия была очень склонна к философским размышлениям, однако они оказались прерваны новыми словами ее спасительницы.

– Я его терпеть не могу, я другого люблю! – прорыдала Афоня отчаянно. – Но он для меня так же недоступен, как звезда на небе! А ужасней всего, что он и сам влюблен в такую же далекую, недоступную звезду!

– Милое дитя, – сочувственно вздохнула Лия, сердце которой тоже не раз бывало поражено безнадежной любовью, – мы не властны в своих страстях!

– И очень плохо! – строптиво выкрикнула девушка. – И очень глупо. Ничего не придумаешь глупее, чем сто лет любить женщину, которая причинила ему одно только зло!

– Сто лет?! – ужаснулась Лия.

– Ну пять, какая разница?! – всхлипнула Афоня. – Все равно глупо – отказываться от своего счастья и делать несчастной меня! Ох, как я ее ненавижу! Если бы могла ей навредить, я сделала бы это! Душу дьяволу продала бы!

– Кто же она? – прошептала Лия, пораженная ненавистью, которой был проникнут голос девушки, но та угрюмо качнула головой:

– Я этого никому не скажу, даже вам, хотя чувствую, что могла бы вам совершенно доверять!

– Мне приятно это слышать, – ласково сказала Лия, – тем паче что я и сама чувствую к вам огромное расположение. Но пора, пожалуй, уходить. Как бы ваш жених не вернулся!

– Да, – отерла глаза Афоня. – Вы правы. Этот его ужасный Брекфест... на самом деле я очень люблю собак, но только не таких безволосых бледных уродов, как английские доги!

– Согласна с вами, – прочувствованно поддержала Лия.

– Спуститесь с галереи и идите вон туда, налево, – указала невеста Гарольда Гембори. – В заборе есть калитка для садовника...

– Я знаю, – улыбнулась Лия. – Именно через эту калитку я и попала сюда. Но... – Она предостерегающе подняла палец. – Но умоляю вас, не спрашивайте зачем. А я не стану спрашивать вас, что означает тайна вашей помолвки с молодым Гембори и кто та дама, которую вы так ненавидите. Но даю вам слово: если бы я могла разрушить вашу ненавистную помолвку и повредить той даме, я бы сделала это без раздумий!

Девушка только вздохнула в ответ – так вздыхают о несбыточном счастье...

Взгляд в прошлое

Возлюбленного, которого Елизавета потеряла на сей раз, звали Алексей Шубин. Встретился он на пути рыжей красавицы именно тогда, когда она вела себя тише воды, ниже травы. После воцарения Анны Иоанновны тем, кто остался в живых и не разделил участь Долгоруких, пришлось притихнуть – так притихают шаловливые птички, когда на ночную охоту вылетает из гнезда огромная, свирепая, громко ухающая сова с неподвижным взором больших желтых глаз.

Правда, глаза у новой императрицы были не желтые, а карие – маленькие, исподлобья. Но сути дела это не меняло.

Притихла и Елисавет. Конечно, она была очень легкомысленна, однако не настолько, чтобы не понять: малейшая оплошность, малейшее подозрение в том, что она лелеет какие-то честолюбивые замыслы, что помнит о своем происхождении и праве на престол, – и все! Либо клобук, либо виселица. Наилучшим выходом представлялось замужество, однако Елизавета заранее содрогалась, воображая, какого супруга ей, цветущей, легконогой, изящной, прельстительно-полноватой, голубоглазой и рыжеволосой хохотушке, сможет сыскать неуклюжая, громоздкая, мрачная, с тяжелым подбородком и нечистой кожею кузина Анна.

Поэтому Елисавет всячески уверяла, что замуж не хочет, что вообще никуда не желает уезжать из России, а вполне счастлива той жизнью, которую ведет: жизнью веселой девицы.

Благодаря неунывающему нраву, унаследованному от матушки Екатерины, точнее говоря, Марты Скавронской, ничто Елисавет (в кругу императрицы ее пренебрежительно кликали Елисаветкой) и в самом деле особо не заботило.

Нет денег на туалеты – ладно, станет круглый год ходить в легком белом платьице с подкладкой из темненькой, немаркой тафты («Чтоб не делать долгов, – объясняла она, – потому что, если бы я делала долги, я могла бы погубить свою душу: если бы умерла, никто не заплатил бы моих долгов, и я попала бы в ад, а я этого не хотела!»).