Разорванная пара - Маргарита Дюжева

каким-то чудом уцелевший ноутбук, вставил флешку. На ней одна папка с циничным названием "для самого умного", а в ней – десяток видео. Я смотрел каждый из них, не позволяя себе прикрыть глаза, отвернуться.

Вот они зашли в убогую халупу. Старуха кряхтела и охала очень натурально, а Таня вокруг нее суетилась: сумку перехватила, тапки вонючие подала, в кухню проводила.

Затем видео, как на кухне сидели. Таня ела неспешно – видно, что невкусно, но воспитание не давало поморщиться и отказаться. Так и хотелось заорать: брось это немедленно! Наверное, даже заорал…

Следующий ролик. Другая комната. Бабка, которая до этого едва передвигала ноги, прошла мимо камеры бодрым, легким шагом. Открыла старый секретер, достала пузырек типа того, который лежал сейчас рядом со мной, откупорила его и, отсалютовав мне в камеру, будто бокалом вина, сделала несколько глотков. Сморщилась, зажмурилась – ее передернуло неслабо, вытерла тыльной стороной ладони бледный старческий рот, сжала пузырек в руке и вернулась обратно.

В очередном ролике крупным планом увидел, как она вылила это дерьмо в Танину кружку.

Проклятие, как же хреново наблюдать за тем, как она себя губила, ничего не замечая, не чувствуя подвоха. Какая же она доверчивая! Зачем пошла с этой тварью?

Остальные ролики вымораживали циничной безжалостностью. Смотрел их и от собственной беспомощности удавиться был готов. Оборотень пришел молодой, но уже какой-то обрюзгший, неприятный. Взглядом у старухи спросил, все ли в порядке, и та с довольным видом показала большой палец и громко произнесла: «Тут твой муж пожаловал». Растерянность Тани, когда его увидела, ее изумленное «Руслан, что ты здесь делаешь?», и меня словно огнем опалило. Господи, она действительно не видела подмены, не понимала, что перед ней кто-то другой. Неужели оно вот так действует? Достаточно слов, чтобы перестать соображать?

Еле дыша, открыл следующий ролик и, закусив кулак, смотрел на то, как этот м*дак тянет к ней лапы, а она, как ребенок, смотрит на него влюбленными глазами, называет моим именем. Дальше смотреть не смог. Слабак! Затошнило, потому что знал, что там будет. Они вместе. Моя волчица, уверенная, что с ней родной муж, и неприятного вида оборотень, который с самого начала ее лапал сальными взглядами.

Сука!

Оскар за лучшую режиссуру и сюжет. До печенок пробирало необратимостью, невозможностью ничего изменить. И мне медаль с титулом "долбо*б года". Надо же так налажать!

Последний ролик все же открыл, справедливо полагая, что там должно быть финальное послание, финальные аккорды драмы. На камере постель со спящей довольной Таней. Урода уже нет, зато в поле зрения появилась страшная растрепанная волчица. Она с наигранной заботой поправила одеяло на худеньких плечиках, с циничным умилением погладила Татьяну по щеке, а потом направилась к камере. Склонилась, демонстрируя свою опухшую уродливую физиономию, и голосом, похожим на воронье карканье, произнесла:

– Надеюсь, ты сдохнешь, когда увидишь это, – потом рассмеялась гадким бл*дским смехом и выключила камеру.

Сидел, смотрел на черный экран, и не мог пошевелиться. Я не то что сдох, а развалился на кровавые ошметки, нырнул с содранной кожей в чан с кипящей щелочью.

Проклятье. Рукой зарылся в волосы, зажмурился изо всех сил, пытаясь избавиться от картинки в голове, от Таниного нежного "Руслан, что ты здесь делаешь?"

Бедная моя…

А потом темный лес перед глазами, моя погоня, огненная лава вместо крови и желание расправиться, причинить столько боли, сколько и она мне. Крики и вкус ее крови. Такой сладкий, что хотелось выпить до самого конца.

С рычанием вскочил, отшвырнув от себя ноутбук. Он отлетел в стену, упал на пол и рассыпался грудой обломков.

– А-а-а-а! – вырвался из груди крик, и хотелось самому себе перегрызть горло.

Схватив чертов пузырек, выскочил из дома и, запрыгнув в машину, погнал в Синеборье. Эта сука мне за все заплатит.

* * *

Волчица сидела в подвальной камере на полу, привалившись спиной к кирпичной стене. Она встретила меня насмешливым взглядом победителя, вызывая только одно желание – разорвать в клочья. Но я сдержался. Это была бы слишком легкая смерть, а я хочу, что бы она подыхала долго, пройдя все круги ада.

– О, великий и ужасный рогоносец пожаловал! – просипела она и засмеялась.

Дернулся, еле волка своего сдержав – он слишком скор на расправу. Снова, как удар под дых. Почему тогда в лесу не сдержал его? Какого хрена позволил разорвать ту, которую любил?

– Пришел убивать меня? – в тусклых глазах вызов светился. – Ты опоздал. Я уже мертва!

– Я тоже…

Схватил ее за горло, поднял рывком с пола и в распахнувшийся рот влил все содержимое пузырька. Ладонью зажал, не позволяя выплюнуть. Глотай, дрянь! Глотай!

Она захрипела, закашляла, начала давиться от горечи, но проглотила все до последней капли. Я оттолкнул ее в сторону и непроизвольно вытер руку о брюки, словно к дерьму прикоснулся. Она побелела, как полотно, дрожащей рукой губы со смазанной рыжей помадой вытерла и по-мужски расхлябанно на пол сплюнула. А я наблюдал за ней, с удивлением замечая, как ее запах пропадает. Как для моих инстинктов, для моего обостренного волчьего чутья она превращается из оборотня в обычного человека. Не мог поверить. Смотрел на нее во все глаза, жадно воздух полной грудью втягивая. Чертовщина какая-то! Пусто! Если кто зайдет в камеру, то обнаружит только одного оборотня – меня. Невероятно.

У Тани не было шансов их учуять! Они все пили эту бурду, чтобы скрыть свою истинную природу!

Отдышавшись, посмотрела на меня, как на воплощение зла на земле. Чем я эту суку зацепил, чтоб вот такую ненависть заслужить?

– За что мстишь, старая? – сложив руки на груди, смерил ее тяжелым взглядом, накрывая волей прайма.

– Ты не помнишь? – она дернулась, пытаясь освободиться, но шансов не было.

– Нет привычки хранить в памяти всякое дерьмо, – отрезал, подчеркивая ее никчемность.

От этого она вспыхнула еще сильнее, на глазах становясь еще больше похожей на старую ведьму.

– Ты! Убил! Моего! Мужа!

– Конкретнее, – хмыкнул равнодушно, – я на своем веку многих отправил к праотцам.

– Вы пришли за нами на заброшенные склады! Напали! Истребили всю стаю! А моего Мирона ты сам лично прикончил, заставил на полу корчиться в агонии.

Перед глазами полыхнула картинка: полупьяный обрюзгший оборотень, толкавший речь перед своими шавками, и размалеванная потаскуха, висевшая на его руке, похабно ржавшая, хватавшая его за хозяйство. Только теперь узнал ее. В этой опустившейся, неопрятной, постаревшей на десяток лет тетке с трудом можно было узнать ту прожженную курву, размалеванную, словно попугай! Мы же всех убрали! Всех! Проверили каждую