Третья жертва - Лиза Гарднер

– Мы знаем, почему он выбрал именно тридцать восьмой и двадцать второй калибр? – спросил Куинси.

Сандерс посмотрел на Рейни. Та покачала головой.

– Он это никак не прокомментировал, а я спросить не подумала. Наверное, потому, что их было легче всего положить в рюкзак. Пронести скрытно.

– Но ведь Дэнни ходил на охоту, так? – спросил Куинси.

– Конечно. С детских лет.

– И с оружием много времени проводил?

Рейни задумалась. Тем временем им принесли заказанное. Салат Куинси выглядел свежим и аппетитным – как-никак все свое, местное. Заказанный Рейни куриный стейк лежал в густой подливке с тающим кусочком масла. От одного лишь запаха у нее заурчало в животе, но, вооружившись вилкой, она обнаружила, что разговор уже отбил аппетит.

– Шеп обычно травит охотничьи байки, – сказала она чуть погодя. – Я знаю, что у Дэнни есть какие-то награды, но, по-моему, за стрельбу из винтовки двадцать второго калибра.

– Первое место, младшая лига, – подтвердил Сандерс. – Мы изъяли кубок в спальне.

Рейни скривила гримасу. Ей не хотелось думать о том, что чувствовали Сэнди и Шеп, глядя, как комнату их сына обыскивают эксперты-криминалисты. Или о том, какое впечатление это могло произвести на Бекки.

– Итак, Дэнни гораздо комфортнее с винтовкой, – продолжал Куинси, – но он выбирает пистолет и револьвер. Со спортом у него отношения любви-ненависти, однако же он выбирает целью преподавательницу информатики, которую предположительно обожает. Он прячется в классе, чтобы никто не мог его увидеть, но так и не уходит из здания после стрельбы. Интересно… – Он снова повернулся к Сандерсу: – Насчет школьных компьютеров…

– Ими сейчас занимаются техники, – сказал Сандерс. – Похоже, там основной компьютер и три рабочих станции. В школе есть файрвол-сервер, поэтому хорошая новость заключается в том, что, возможно, удастся установить, какая станция и в какое время посещала те или иные интернет-сайты. Теоретически к концу этой недели эксперты составят для меня полный отчет обо всех посещенных сайтах. Сегодня мне уже звонили, сказали, что с компьютерами поработали – кэш-файлы очищены, история посещений веб-браузера удалена и так далее, – так что, похоже, кто-то пытался замести следы. Впрочем, особого беспокойства техники не проявляли. Как я понял, все это можно будет найти в «кукиз» или бог знает где там еще. Они обещали заняться этим завтра утром.

– Если возникнут проблемы, у нас в Бюро есть отличные спецы по восстановлению, – небрежно заметил Куинси.

– Ну да, ну да. – Сандерс неопределенно помахал рукой – делиться уликами он явно не собирался. – Уверен, мы и сами прекрасно справимся. Доказательств у нас уже предостаточно. На данном этапе информация с компьютеров лишь подтвердит общий психологический настрой.

– У нас нет ничего, что бы связывало Дэнни с Мелиссой Авалон, – указала Рейни.

– В таком случае окружной прокурор просто выдвинет обвинения в убийстве девочек. Как по мне, так этого будет достаточно. Больше одного пожизненного еще никто не отсидел.

– Ребенок может, – рассеянно заметила Рейни и, отодвинув свой стейк, прихватила листок салата с тарелки Куинси. – Ребенок может отсидеть несколько пожизненных.

Сандерс закатил глаза.

– Как будто возраст имеет в наше время какое-то значение… У нас и так уже скоро вырастет целое поколение несовершеннолетних психопатов. Или я не прав, Куинси? Семьи, в которых работают оба родителя, порождают кучу суперхищников, лишенных сочувствия и не знающих раскаяния. Пострелял в «Нинтендо» – пострелял на улице. Убил беременную женщину и побежал домой смотреть по телевизору «Багз Банни». В «Нью-Йорк таймс» была целая статья на эту тему.

– Я бы не стал верить всему, что пишут в газетах, – сказал Куинси.

– Почему нет? Я читал эту статью в начале девяностых – и сколько мы имеем с тех пор случаев стрельбы в школе?

– С полдюжины, не меньше, – мягко сказал Куинси, – но девяносто восьмой школьный год по-прежнему остается одним из самых безопасных в этом отношении.

Сандерс наградил Куинси скептическим взглядом, который агент ФБР выдержал с присущим ему спокойствием.

– В девяносто втором – девяносто третьем учебном году, – продолжал он, – который, я уверен, как раз таки и входит в указанные в статье временные рамки, число летальных исходов равнялось пятидесяти пяти. Но это до того, как в стране случился всплеск школьных расстрелов. В девяносто шестом – девяносто седьмом учебном году таких расстрелов произошло целых три. И тем не менее число летальных исходов за этот год составило сорок человек: налицо почти тридцатипроцентное снижение. По правде сказать, школьное насилие во многом схоже с авиапроисшествиями – событие трагическое, шокирующее, выходящее на первые полосы газет, но совершенно не индикативное в общей массе. Детям по-прежнему безопаснее находиться в школе – и в самолетах, – нежели в семейном минивэне.

– Но опять же чудесным образом, само собой, это никогда не прекратится, – возразила Рейни, забирая гренку из салата Куинси и отвечая ему твердым взглядом. – Вначале, возможно, такого рода инциденты можно было списать как некую фазу, но это длится уже несколько лет. Один расстрел – страшно. Но семь – это уже попросту ужасно.

– Ситуация тревожная, – согласился Куинси, – но нам не следует терять перспективы. Общее количество детских уголовных преступлений за последние пять лет заметно снизилось. А когда мы активизировали борьбу с наркотиками и бандами, в школах стало гораздо безопаснее. Это хорошая новость… С другой стороны, – добавил он, заметив скептицизм на лицах коллег, – среди тинейджеров встречаются ребята крайне жестокие и безжалостные. И к сожалению, СМИ извращают этот факт. «Нормальный парень застрелил десять человек». «Идеальная семья расстреляна четырнадцатилетним сыном». Это ведет нас к безудержной паранойе и, если мы не проявляем благоразумия, возникающему у всех без исключения детей страху. Правда, однако, заключается в том, что в подавляющем своем большинстве совершающие эти преступления дети отнюдь не являются «нормальными». Некоторые страдали известными психическими расстройствами и должны были проходить лечение. Даже те, кто не наблюдался у врачей, испытывали, вероятно, реактивное нарушение привязанности, что облегчало им планирование и совершение убийства.

– Что еще за нарушение привязанности? – спросил Сандерс.

– Отсутствие тесного эмоционального контакта с родителями, – тут же ответила Рейни, потом пожала плечами и забрала у Куинси еще немного салата. – В колледже изучала психологию. Еще кое-что помню.

– Очень хорошо, – одобрительно кивнул Пирс и, нахмурившись, пододвинул тарелку с салатом к себе. Рейни слямзила у него еще одну гренку. Он лишь вздохнул и пояснил:

– Всем нужен эмоциональный контакт. В теории, будучи детьми, мы тесно связаны с родителями. Мы плачем, наши родители отвечают на наш плач тем, что кормят нас, и мы решаем, что наши родители – хорошие люди и любят нас – вот и контакт. По мере того как мы взрослеем, наши контакты расширяются, распространяясь на все остальное общество, помогая заводить добрых друзей, соседей, супругов и так далее. К несчастью, наладить подобный контакт удается не всем детям. Ребенок плачет – его бьют. В этом случае, вместо того чтобы научиться доверять или заботиться о других, ребенок становится эгоцентричным, постоянно врет, манипулирует окружающими, оказывается не в состоянии испытывать эмпатию. Главным образом мы можем наблюдать этот феномен у оставленных детей или тех, что подвергаются жестокому обращению. Отсутствие эмоционального контакта, однако, случается и в «благополучных» семьях. Просто не столь часто.

– То есть у хороших родителей бывают плохие детки? – спросил Сандерс и закатил глаза, показывая, что он об этом думает. Куинси остался совершенно невозмутимым.

– Именно. Мать страдает от тяжелой послеродовой депрессии и не способна удовлетворить нужды младенца. Или же сам новорожденный страдает медицинским заболеванием, и мать опять же не может удовлетворить его нужды. Или же новорожденный просто-напросто не способен завязывать эмоциональные контакты. И тут уж как мать ни старайся, ответной реакции не последует. Такое бывает редко, но все же случается. Так что – да, и у хороших родителей может вырасти как очень социальный, так и крайне антисоциальный ребенок.

Сандерс одарил Куинси очередным скептическим взглядом.

– На это я не куплюсь, – отрезал он. – Вы утверждаете, что эти дети – маленькие капризные психопаты с самого рождения. Но если все обстоит именно так, почему тогда никто этого не замечает? Почему все заголовки трубят: «Нормальный парень застрелил десять человек»?

– Вспомните Теда Банди, – вторглась в диалог Рейни. – Все считали его привлекательным, обаятельным мужчиной. Единственная проблема заключалась в том, что он насиловал и убивал молодых девушек – это у него было что-то вроде хобби. Так-то вот!