Родовые сны - К Столяров

На ночь у своего места, отмеченного колышком в воде, Николай Афанасьевич в последний раз забросил донку. На следующий день утренняя съемка была сорвана громким криком Крючкова. Он стоял в новом темно-синем двубортном костюме по колено в воде и прижимал к груди огромного золотого леща. И, совершенно не обращая внимания на то, что рубашка и пиджак были покрыты тиной и слизью, издавал пронзительный победный клич. Мхатовцы были посрамлены.

Позже, по секрету, он открыл мне, в чем тайна рыболовной "системы Крючкова". Как только приехал на съемку, он сразу выбрал место на берегу недалеко от декораций, вбил в воде колышек и установил самые близкие отношения с пищеблоком. Каждую ночь он брал там ведро с отходами и на лодке эту подкормку аккуратно вываливал в воду у своего колышка. "Система" блестяще сработала.

Мы с отцом много раз бывали в Монголии. Он очень любил эту прекрасную страну, ее первозданную природу и добрый, гостеприимный народ. Афанасьевич как-то поинтересовался: а как там, в Монголии, рыбалка. И тогда мы с восторгом рассказали о великолепной рыбалке на реке Орхои под Улан-Батором, о ловле тайменей на Селенге. Крючков помолчал и перевел разговор на другую тему.

Надо сказать, что у Николая Афанасьевича была своя "система" и по выбору сценариев для съемок, и он кратко объяснил нам, в чем ее принцип: "Читаю: кипит огромная стройка, мелькают подъемные краны, самосвалы и так далее. Стоп! Минуточку, это не для меня! Следующий: дымится могучая домна, льется сталь... Стоп! Мимо... Следующий: бескрайнее широкое море... Вот это уже годится. Интересно..."

Наверное, после наших рассказов он и согласился на съемки в "Монголкино" в каком-то очень слабом фильме - так велико было искушение поймать настоящего тайменя. К сожалению, оказалось, что работать было трудно: сценарий слабый, условия съемок тяжелые, высокогорье, вода кипит при 60 градусах, мясо не проваривается, санитарно-гигиенические условия тяжелые.

- Ну и как же ты питался?

- А вот как!.. Рубаю баранью костяру.- И он показывает размер кости.Я здесь, а мухи там, потом наоборот: я там, а мухи здесь. После такого корма слабит "легко и нежно, не нарушая сна".

Рыбу Николай Афанасьевич никогда не ел, хоть и считался заядлым рыболовом. Поймает если - подарит.

- Зато тайменей таскал! Красавцы! Я его на берег, а он меня в реку... Просто крокодил.- И шел рассказ, подобный хэмингуэевскому "Старик и море".

Фильм вышел, к сожалению, слабый, на премьеру Крючков не пошел и режиссерам заявил следующее:

- Вот что я вам скажу, ребята: вы еще на дереве триста лет не досидели.

Когда отец заболел, Афанасьевич стал ко мне особенно внимателен. Спрашивал: "Как здоровье Сереги?" Я отвечал, что все нормально. Он кивал головой, но по печальным глазам было понятно, что он знает нашу трагическую тайну.

В 70-м году, после смерти отца, я снимался вместе с Николаем Афанасьевичем в кинокартине "Морской характер". Съемки проходили в Одессе, и каждый вечер после работы он звонил мне в номер и приглашал зайти:

- Будем готовиться к рыбалке. Ты мне поможешь леску мотать.

Это был, конечно, предлог - он понимал, что мне тяжело и пытался чем-нибудь меня отвлечь. Рассказчик Афанасьевич был великолепный, и беседы затягивались далеко за полночь.

Однако теория рыбалки мне надоела, и я предложил Афанасьевичу спуститься к морю, благо оно около гостиницы, и половить ставриду.

- О чем ты говоришь, старик! Какая ставрида - на море накат.

- Ну, тогда хотя бы выйдем на пляж, посмотрим на замечательных одесских женщин.

- Какие женщины? - удивился он.- Они для меня теперь только как пейзаж.- И тут же рассказал печальную историю про то, как два года назад позвонила ему одна старая знакомая и предложила встретиться, "пошалить".- Я ей отвечаю: какие шалости, я об этом давно забыл!.. Приезжай, говорит, вспомнишь. На что хочешь спорим, у меня и мертвый встанет. Поспорили, и что ты думаешь, старик? - восторженно закончил он.- Я выиграл!

Удивительный оптимизм бил из него ключом. Однажды осенью в Москве на площади Пушкина, прямо напротив памятника, меня кто-то окликает из машины. Оглядываюсь - Николай Афанасьевич, но какой-то необычный, поникший. Он медленно вышел из машины, подошел ко мне, достал из внутреннего кармана два аккуратных стеклянных квадрата и объяснил:

- Это анализы... биопсия. Подтвердился "рачок". Как у Сереги! Прощай, старик!

Обнял, поцеловал, сел в такси и уехал. Слава Богу, что диагноз через некоторое время не подтвердился. И мы об этом никогда не вспоминали. Судьбой ему даровано было еще почти четверть века счастливой жизни.

В эти годы мы много работали вместе в концертах нашего театра, и я был свидетелем, как зрители встречали Николая Афанасьевича. Неважно, где он выступал, в каком городе, на какой площадке. В концертах он обычно появлялся на сцене после кадров из кинофильма "Трактористы" или "Свинарка и пастух" и как бы сходил с экрана. Ведущий объявлял: "Николай Крючков!" овации и зал вставал. Так бывало в дворцах спорта и концертных залах Москвы, Ленинграда, Харькова, Киева, Днепропетровска. Это было знаком высшего признания и любви зрителей к патриарху отечественного кино.

Я вспоминаю, как однажды мы приехали на фестиваль в город Могилев. Прибыли поздно, буфет в гостинице был уже закрыт. Решили пойти в город к ближайшему гастроному. С нами отправился и Крючков.

В магазине была очередь, мы с отцом встали в конце. Николай Афанасьевич подошел поближе к прилавку - "познакомиться с ассортиментом". Продавец тут же узнал его и с радостью предложил свою помощь, от которой Николай Афанасьевич не отказался. Попросил 300 граммов колбасы, сыра, чего-то еще, попросил все это порезать, а покупку завернуть...

Народ заволновался: "Безобразие! Что такое! Без очереди!.."

Крючков обернулся, очередь вздрогнула - его узнали. Раздались удивленные голоса: "Да это же Крючков!"

- Спокойно, ребята! Это я!

Какая-то пожилая дама бросилась к нему:

- Не может быть!

- Может, мать, может! - последовал ответ.

Однако женщина не верила своим глазам, прикасалась к нему, трогала одежду.

- Неужели это вы?

- Я, мать... Я!

Потрясенная поклонница, увидев кумира своей юности, вдруг чистосердечно призналась:

- Господи! Как вы постарели!..

Возникла неловкая пауза, и тогда Николай Афанасьевич успокоил восторженную даму:

- Гм, гм... Ничего, мать, ты тоже давно не крошка Манон.

На экране и в памяти зрителей актер вечно остается молодым и прекрасным. В жизни, к сожалению, все идет по другим законам. Как часто после выступлений на стадионе, во дворце спорта, вокруг автобуса с артистами стоит огромная толпа поклонников с открытками, фотографиями, программками и просто с клочками бумаги. Все они тянут руки к окнам автобуса с единственной просьбой: "Подпишите, пожалуйста! Подпишите!" И как горько бывает услышать иногда среди шелестящего шума этих просьб неожиданное откровение: "Господи, какие они все старые... Подпишите, пожалуйста!.. Подпишите..."

И сейчас, когда я корплю над этими строками, невольно задумываюсь над неумолимостью времени: большинство из тех, о ком я вспоминаю, не только постарели, но и перешли в мир иной.

В 94-м году я снимал о Николае Афанасьевиче последнюю в его жизни передачу для телевидения в программе "Актеры и судьбы". У него болели ноги, глаза, трудно было говорить, но он по-прежнему излучал юмор и оптимизм.

Артист кашлял, хрипел и сокрушался:

- Где же мои фальцеты?

Но на вопрос - не пора ли Николаю Афанасьевичу бросить курить заявил:

- Что ты, старик! Я недавно был у доктора, он спрашивает: сколько лет курите? Отвечаю: семьдесят. Продолжайте, говорит.

И с гордостью подвел итог:

- Хороший доктор!

12 апреля 1994 года я обратился к нему с просьбой подписать письмо об установлении в Москве памятника Г. К. Жукову. Под документом уже стояли имена М. А. Ладыниной, С. Ф. Бондарчука, и Николай Афанасьевич твердо поставил свою подпись, как всегда, левой рукой.

Это был последний автограф, последняя просьба великого актера. Утром 13 апреля на 84-м году жизни он скончался.

Ф. И. ШАЛЯПИН

Всю жизнь отец мечтал высказать в кино свои мысли, свое представление о жизни и поэтому сам писал киносценарии. В общей сложности их написано более десяти. К сожалению, все это так и осталось на бумаге, не востребованным. Однако он продолжал до самых последних дней работать вместе с писателем Сергеем Бородиным над новым сценарием о Сергии Радонежском и Дмитрии Донском. И это замышлялось как двухсерийный фильм.

Первым, написанным отцом, был сценарий о великом русском артисте Федоре Ивановиче Шаляпине. Начиналось это таким образом: в 45-м - 46-м годах отец снимался в фильме режиссера Игоря Савченко "Старинный водевиль". Это была любимая картина отца, и, наверное потому, что впервые он играл необычную для себя "характерную" роль - роль денщика, мастера на все руки, русского Фигаро гусара Фаддея. Картина ставилась по сюжету старого русского водевиля "Аз и Ферг". Тогда у нас еще не могли делать цветные фильмы, и поэтому ленту снимали в Чехословакии на одной из лучших киностудий Европы "Баррандов".