Плохой ребенок - Генри Сирил

ответственность. Писатель есть человек, владеющий словом. Владеющий словом неминуемо обязан быть существом, по меньшей мере, с зачатками морали. А если проще да пошлей, писатель – это инфлюенсер. Он выражает какие-никакие мысли, и к этим мыслям кто-то прислушивается, пробует их на вкус, примеряет к своей жизни, реализовывает.

Моя душа – прогнивший погреб с разложившимися останками человеческих достоинств и добродетелей. Я человека убил. И этого уже достаточно, чтобы придать все мои книги забвению. Я убил его ни за что, пускай и случайно, пускай и не хотел этого. Что, оборотами речи моими восхищаться? Плюнуть в лицо – вот что нужно делать при встрече со мной. Я убил свою жену, самое кроткое и нежное существо из всех, кого я знал. Мою Линнет. Мать моего сына. Кто, узнав это, продолжит читать мои книги, тот болен и опасен. Потому что аморален. Я пафосно говорю. Я всю жизнь говорю пафосно, но сути высказывания это не меняет.

Я, я, я. Поганое Якало. Центр мироздания недоделанный. Тоже мне, главный герой трагедии. Второстепенный персонаж. Главным героем была Линнет. И Тревор. Им, и только им я должен был посвящать вечера, а не проклятым историям о похождениях серийных маньяков и бравых детективов.

Линнет и Тревор.

ДА КАК МНЕ ИЗБАВИТЬСЯ ОТ ЭТОГО БРЕДА?! ПРОЯВИ ТЫ К НИМ ХОТЬ НЕМНОГО УВАЖЕНИЯ, УРОД ПОМЕШАННЫЙ!

* * *

Недалеко от дома, где мы жили, есть парк. Крохотный. Но он располагается на возвышенности, тени домов не закрывают его, и в солнечную погоду там замечательно гулять или, расстелив плед на газоне, устроиться на пикник. Мы частенько там бывали.

Крохотный парк в крохотном городе.

В Северной Дакоте, недалеко от границы с Канадой (как, впрочем, и вся Северная Дакота) пылится мой город Майнот. Это четвертый по величине город богом забытого штата. Четвертый по величине с населением около полусотни тысяч человек. Тут невозможно пройти от дома до ближайшего супермаркета, чтобы не встретить знакомого. Клянусь, невозможно. Не бывало такого ни разу. Здесь особо нечем заняться, а достопримечательности можно изучить вдоль и поперек за три часа прогулок.

И тем не менее я люблю свой город. Разумеется, не с самого детства. Маленьким я его ненавидел. Мечтал вырваться в большой муравейник. Но чем старше я становился, тем притягательней были для меня пустынные улочки Майнота, его холмистые границы, окрест которых расползались извилистыми полотнами междугородние трассы. И если ремесло твое – писательское, то тебе не важно, есть в городе приличные перспективы карьерного роста или нет, тебе необходимы только стол с ноутбуком, чашка кофе и сигареты. В этом прелесть работы писателя – можно жить где угодно.

Правда, признаю, живи я в столице, мне было бы куда проще продвигать свою писанину. Там тебе и авторские встречи, и презентации книг в крупных и не очень книжных магазинах, и черт знает что еще. Но в наше время, в эпоху интернета, все это растеряло большую часть своей значимости и необходимости. Весь мир у меня под рукой, и я на глазах у всего мира.

Даже тот автор, кто у всех на слуху, кто расходится по свету десятками миллионов книг, по шуму вокруг своей персоны не сравнится с поп-музыкантом среднего уровня. В год – пара интервью, несколько шоу-программ, может, на подкаст заглянет к кому-нибудь, вот, собственно, и все. Кто-то умудряется обходиться и без этого. Поселится отшельником в лесу, интервью не дает, на встречи с читателем не ходит, пишет себе с утра до ночи, черт его знает даже, как он выглядит, а книги его выходят фантастическими тиражами.

Другие немного у нас, у писателей, законы.

М-да.

Город свой я люблю. И парк возле дома люблю.

Помню, было воскресенье. У меня – выходной. Я тогда еще не успел привыкнуть к тому, что выходные могут приходиться на строго отведенные для этого два дня в неделю. Накануне Линнет сдала заказ и получила деньги. Вполне неплохо, надо сказать, получила. В макулатурном эквиваленте – роялти с тысячи книг. Иногда у нее выстреливало, но чаще всего приходилось слепнуть перед монитором за суммы в пять раз меньше.

Я все утро выпрямлял «восьмерку» на переднем колесе треворовского велика (он только учился управлять им и здорово разбился, врезавшись в дерево) и как-то легко мне было на душе. Не знаю, отчего. Безденежье угнетало меня, не давало нормально есть и спать. Истертые шестеренки в голове бешено крутились с одной мыслью: «Где взять? Как? Неужели так и подыхать в вечном поиске товаров по акции?» Но отпустили они меня на время, дали продохнуть, и даже смешными казались эти проблемы, нелепыми. В самом деле, ведь и вслух о таком серьезно не говорят: «Хочу дом, какие в Сети мелькают». Комфортно же мы живем, все у нас есть, без излишеств, это правда, но все-таки неплохо. В квартире ремонт, в холодильнике – еда. А то, что трудности финансовые, так это явление нередкое и вполне поправимое.

Я был истощён постоянными думами о проклятом двухэтажном доме и, полагаю, по этой причине в то утро мне сделалось на время уютно существовать в реальном мире: иначе я бы попросту выгорел дотла.

Наш мозг – штука хитрая, и к саморазрушению не склонная, даже если живущее в нем самовлюблённое «я» думает по-другому. Это «я» вовсе не хозяин. Так, занимает маленькую полку на бескрайних стеллажах сознания. «Я» может днями изводить себя, мучить тело и рассудок бесполезными вредоносными мыслями, но в конечном итоге мозг перестанет обращать на него внимание, отправит тело в сон или шарахнет всеми ресурсами своими и зальет голову неимоверным количеством эндорфинов.

И вот я сижу, счастливый, перед поврежденным велосипедом и радостно улыбаюсь новому дню, А Линнет готовит нам троим закуски, ведь после полудня мы собираемся идти в парк.

Мозг подбросил эгоцентричному «я» кость: «Ты способен осуществить свою мечту, у тебя есть для этого все необходимое – твой талант. Кто сказал, что писательство – это не бизнес? Кто сказал, что писатель – не бизнесмен? Ты презирал правила игры, корчил из себя бог весть кого, но разве это говорит о том, что ты не способен усвоить эти правила? Они ведь просты, как задачки для детей подготовительной школы. Всего-то тебе и требуется – изучить рынок. Да-да, не криви морду, именно что изучить рынок. Вот такой отныне будет твой подход к литературе. Прагматичный, расчетливый, с нулевым градусом творческой вовлеченности. Можешь заложить ее за пару банок консервированного горошка, эту вовлеченность, или, если повезет, за говяжью вырезку, хотя многовато будет за столь бесполезный товар. Пади ниц перед редактором,