Кошачьи - Акиф Пиринчи

Он загрохотал с восхищением. Где он ни стоял, куда бы ни шел, он не хотел лишаться своего превосходного юмора — истинный джентльмен!

— Да, да, да, ты все понял, брат! Такого понимания я еще не встречал. Ты действительно кладезь ума. Поэтому я так рад сразу же попробовать твою кровь на вкус.

Между тем снаружи разыгралась страшная гроза. Будто конец света. Гром и молнии обеспечивали соответствующим сопровождением нашу странную беседу. Конг замедлил темп своего кружения и приблизился ко мне. Ухмылка исчезла с его мордочки, и передо мной предстала примитивная рожа хама. И мне стало не до шуток.

— Конг, — сказал я строго. — Не считаешь, что нам пора закончить с этой глупой игрой и заняться делами поважнее?

— Ну, разумеется. Каким же, например?

— В этом районе свершается нечто чудовищное. Ежедневно убивают кого-то из наших, хладнокровно отправляют на тот свет. Монстр расхаживает здесь. Не хочешь помочь мне найти этого сумасшедшего?

— Тебе не нужно больше его искать. Я скажу тебе, кто это.

— Правда? И кто же?

— Да я! Убийца стоит перед тобой!

— И почему ты убиваешь?

— Ну, почему? Да потому что все эти типы посмели вызывающе разговаривать со мной, как и ты.

Он был еще примитивнее, чем я полагал. Неандерталец par excellence.[16]

— Не сердись, Конг, но я не куплюсь на это. Думаю, ты, ко всему прочему, еще и тошнотворный тип, но не убийца. Твой мотив звучит малоубедительно, сам понимаешь.

— Что ж, увидишь, как я убедителен.

— Ах, мой друг, если это обязательно, то пусть будет. Но я все же обращу твое внимание на то, что в этот раз тебе не хватает помощи двух твоих подручных. Один на один, вот выдержишь ли ты это?

— Ошибаешься, — прыснул он и бросил торжествующий взгляд на люк. Как по мановению руки Герман и Герман втиснули свои крысиные рожи через отверстие в стене и хитро ухмыльнулись мне. Мне следовало бы знать, что генерал не станет затевать войну без своей армии.

— И это честно? — спросил я. Собственно, это не был вопрос, а философия в чистом виде.

— Нет, — захихикал он. Он и понятия не имел, что такое философия.

Оба черных как вороны представителя восточной породы смотрели сверху, выдавливая из себя ироничный смех. Потом оба пролезли через люк, прыгнули в подвал и окружили меня. Я оказался в центре треугольника из загадочно улыбающегося Конга и братьев Германов. Вопрос, по какой необъяснимой причине эти типы хотели помериться силами со мной, был уже не важен. Казалось, мы были заняты давно сложившимся ритуалом. Единственно непривычным здесь было то, что меня хотели поставить на колени в моем собственном доме, районе. Очевидно, мои противники никогда не листали дорогие глянцевые справочные книги о нашем виде, иначе они бы понимали значение этого столкновения.

Дикая битва в подвале была поставлена на сцене следующим образом.

Бермудский треугольник внезапно распался, когда я вознесся неожиданным полуметровым прыжком на одну из гор, сложенных из компьютерных распечаток. Так как троица разгорячилась и они были просто не в состоянии скоординировать свое нападение, то все вместе рванули за мной одновременно, а я уже прыжками двигался в направлении рядом стоящей более высокой вершины. «Братья Маркс» столкнулись на вершине бумажной скалы, которая, конечно же, была слишком мала для всех троих, стали изо всех сил карабкаться наверх, не нашли опору и в итоге все трое свалились вниз.

Конг снова первым поднялся, поспешно осмотрелся и сиганул на мою вершину. Пока он был еще в воздухе, я прыгнул на пол, где меня поджидали с вращающимися от гнева, глупости и безумия глазами Герман и Герман.

— Оставьте его мне! — истерически заорал Конг, который тем временем сидел наверху. Но Герман и Герман уже не могли остановиться, они повиновались слишком сильно захлестывающему адреналину в своих жилах. У косящего глазами брата-близнеца, казалось, даже пошла пена изо рта.

Мы прыгнули все одновременно. Когда двое поднялись в мою сторону, я снова взметнулся в воздух, точно им навстречу. Примерно около полуметра над землей мы встретились, но до этого я успел вытянуть прямо перед собой передние лапы и выпустить когти. И пока Герман и Герман неслись мимо меня, я легко полоснул их, оставив заметные царапины на их шкурах.

Но я не рассчитал с точностью цели Конга. Когда я почувствовал снова пол под моими лапами, тот прыгнул сверху и упал мне точно на спину, тут же попытавшись укусить в загривок. Рефлекторным рывком я стряхнул его, бросил между двумя представителями Востока, которые зализывали свои раны, и рванул к стене, где на высоте примерно двух с половиной метров находился люк.

Два с половиной метра — слишком высоко. Но я не мог позволить себе даже секундного колебания. Преследователи тем временем собрались с силами и мчались за мной с разинутыми от ярости пастями. Не долго думая я прыгнул на лучший бумажный холм, а оттуда сломя голову к люку. Другой альтернативы проскочить всем телом через это маленькое отверстие не было.

Боль как горячая лава разлилась по телу, потому что, как я и опасался, мне удалось все, кроме чистой посадки.

Я так ударился головой о края люка, что ободрал губу слева до крови. Еле-еле зацепился передними лапами. Теперь я висел на стене у люка, пока кровожадные подонки прыгали внизу и пытались ухватить меня за нижнюю часть тела, словно это было призовое мясо для лучшего атлета.

Медленно собрав всю силу мускулов и упорно думая только о том, что со мной произойдет, если я свалюсь вниз, я аккуратно подтянулся и наконец пролез в люк. Последний взгляд вниз убедил меня, что дурной фильм еще не закончился. Как только Конг и его подданные обнаружили, что я вылез из подвала, они стали прыгать на бумажные кипы друг за другом и бросились, полные энтузиазма, вслед за мной.

Я же сломя голову понесся в сад. Здесь меня ожидал всемирный потоп. Небесные хляби разверзлись, и все обрушилось на землю этой ночью. Едва ли можно было назвать дождем то, что хлестало сверху и в первые же секунды промочило меня до костей, скорее это было воплощение Атлантического океана. Капли превратились в кинжалы, которые наносили болезненные удары по телу. Дождь лил так плотно, что едва можно было что-то разглядеть дальше чем в метре от себя. К тому же без конца сверкали молнии и грохотал гром; прямо Страшный суд.

Я понесся к ограде сада и перемахнул через нее, где прыгая, где карабкаясь. Достигнув верха стены и жадно схватив ртом воздух, отряхнулся от воды и метнул взгляд на люк. Они уже справились! Первым Конг, потом Герман и Герман вырвались из отверстия и мчались ко мне. Гибель мира под струями воды, похоже, ни малейшим образом не впечатлила их.

Пока проклятый Ниагарский водопад затапливал сады, я летел без цели и, следует признать, не думая, по стенам все дальше и дальше, поворачивал, следуя топографии оград, иногда налево, иногда направо и пытался при этом уговорить себя, что оторвался от преследователей. Но их силуэты снова и снова выплывали в шлейфе дождя. Казалось, они совершенно не устали.

Наконец я остановился и задумался. Бежать дальше без цели не имело смысла; когда-нибудь я наткнусь на заднюю стену дома и вынужден буду трусливо ждать, пока троица не нагонит меня. Хитро, чтобы не сказать гениально, было бы, наоборот, прыгнуть в какой-нибудь сад и там ловко разыскать открытое окно в подвал либо расположенную в стороне полуразрушенную лачугу. Убежище, где я мог бы укрыться.

Хотя видимость была ограничена дождем, сад подо мной казался подходящим для этой цели, потому что был очень большим. Ограда, лишенная симметрии и обозримого порядка, заросла кустами, вокруг которых летала в бушующей непогоде пластиковая садовая мебель. Искусственный пруд в центре вышел из берегов и, вероятно, расширил жизненное пространство для находящихся там декоративных рыбок. Обветшалое старое здание, к которому примыкал сад, стояло в устрашающем мраке, излучая опасность.

Загвоздка заключалась только в том, что я едва мог видеть с моего места на стене предполагаемую точку приземления, так как она находилась за деревьями у самой стены. Но я вынужден был пойти на риск.

С этого момента события развивались как бы сюрреалистически, они казались мне продолжением кошмара в обратном порядке. Я был вовлечен в центр беспредельного ужаса, и все, что прежде происходило, напоминало повторяющееся начало.

Не долго раздумывая, я прыгнул вниз со стены, и, к счастью, мягко приземлился в шелковистую, высотой по колено траву. Я ничего больше не желал, кроме того, чтобы только найти себе убежище, как в этот же момент мощная длинная молния ярко осветила сад. Когда до меня дошло, обо что я чуть не споткнулся, я замер как вкопанный.

Она лежала прямо у моих лап, и в мечтательных лазурных глазах яростно разряжалось ночное небо. Она была представительницей балинезийской породы, белоснежной, со свойственными только ей коричневыми окантовками на мордочке, ушах, лапах и хвосте. Длинная шерсть — этим балинезийцы отличаются от сиамских кошек — совсем вымокла под дождем, шелковистые волоски склеились в отвратительные мокрые колтуны, а прекрасное стройное тело выглядело так, словно его только что вынули из стиральной машины как скомканную одежду. Выражение мордочки не говорило о мерзости преступления, с которым она столкнулась недавно, а казалось отрешенным от этого ужасного мира. Огромная рана на загривке была чистой, бедняжка уже давно истекла кровью, и если время от времени еще и выступала пара капель, то они тут же смывались бурлящим потоком с небес. Но самым душераздирающим был большой срок ее беременности. Очертания младенцев уже проступили на ее мокром животе.