Миллионер - Артем Тарасов

Пришлось заняться этой малоприятной работой. Малжабов струсил и деньги отдал. Мы сидели, часами разбирая адреса наших посетителей на заполненных корявым почерком квитанциях. А потом запечатывали конверты с двадцатипятирублевками и отправляли их по почте. Все новые и новые клиенты продолжали стучаться в закрытые двери мастерской, теряя, быть может, последнюю в жизни надежду найти суженого…

На Малжабова в кооперативе уже никто внимания не обращал. Он говорил о каких-то протестах, о желании нанять адвокатов и идти в суд. Но все понимали: этого просто не может быть! В то время в СССР нельзя было подать в суд на официальные инстанции, тем более на Моссовет, который, скорее всего, сам назначал и снимал с работы народных судей и прокуроров в Москве.

Я больше никогда не встречал Малжабова. Слышал, что потом, через два-три года, он все же попал в тюрьму за то, что организовал похищение какого-то австралийского бизнесмена в аэропорту Шереметьево с целью вымогательства денег. Мне рассказывал об этом покойный московский авторитет Отари Квантришвили, с которым Малжабов тесно работал, примкнув к его группе «XXI век».

Сам Отарик был личностью незаурядной и обладал фантастической способностью втягивать людей в интриги, сталкивать лбами, оставаясь при этом в стороне, чтобы потом помогать в их же разборках с выгодой для себя.

Понимая, что Малжабов обезумел от неудовлетворенной страсти руководить, он свел его с одним вором, только что освободившимся из заключения, который просто не выносил, когда им помыкали. В результате вор кричал: я его убью! Малжабов умолял: спаси меня от него! И Отарик возился с ними, пока они оба не сели в тюрьму. Сам же он, конечно, остался совершенно ни при чем и на свободе.

В тот момент я еще мог выйти живым из «реанимации» и снова остаться простым работником научно-исследовательского института, откуда я все еще не уволился. Но неожиданно меня пригласил зайти начальник объединения «Мосгорремэлектробытприбор», тот самый, что пригрел наш почивший в вечности кооператив «Прогресс». Я был уверен, что с моей кооперативной деятельностью покончено навсегда, но все же согласился на эту встречу.

«Кто знает, может, у меня когда-нибудь возникнут проблемы с ремонтом холодильника или утюга, – подумал я. – И тогда я смогу обратиться прямо к начальнику! Надо бы пойти».

Сергей Захарович, начальник бытового ремонта в Москве, оказалось, давно думал о том, как уменьшить воровство в своей организации. Традиционные методы не годились, и он замыслил воспользоваться постановлением о кооперативном движении, чтобы проделать это самым нетрадиционным путем: раздать собственность персоналу, чтобы воровать им пришлось у самих же себя. Таким образом, он, пожалуй, первым в СССР придумал российскую приватизацию.

Он решил, что я гожусь для того, чтобы организовать новый кооператив, без ненавистного Малжабова, с целью испытать идею преобразования бытового хозяйства Москвы на новый лад.

– Вот берите себе в аренду склад прямо с запчастями, – предложил он. – Разработайте прейскурант цен и займитесь ремонтом какой-нибудь бытовой техники. А если вас посадят, – продолжал он, – то я учту ваши ошибки и скорректирую эксперимент.

Затем он назвал мне очень впечатляющие цифры, из которых следовало, что на одном среднем заказе на ремонт бытовой техники обычно воруется два рубля. Если учесть, что советская бытовая техника была очень ненадежной и за день по Москве выполняли до тридцати тысяч заказов, то в год сумма украденного достигала почти двадцати двух миллионов рублей – огромные деньги! А если считать стоимость похищенных запчастей, можно смело умножить эту цифру на два… И в это опасное хозяйство пригласил меня влезть сам главный начальник, чтобы посмотреть, что из этого получится!

Мне еще снились влет заработанные «Волги», да и просто было любопытно нормально организовать дело, а не так, как Малжабов в «Прогрессе». Кроме того, легкость, с которой мы заработали сто тысяч рублей, покорила мое воображение, и мне казалось, что повторить успех будет так же просто.

Уже на следующий день, написав устав, я появился в Моссовете, чтобы зарегистрировать новый кооператив под названием «Техника». Но меня ждала большая неприятность. Тот самый главный чиновник Громин за считанные недели проявил удивительную прыть и пробил постановление, согласно которому теперь для регистрации любого кооператива нужно было получить его личную подпись и согласовать с ним текст устава. А поскольку типовых уставов еще не существовало, он практически мог делать все, что угодно. Претенденты на открытие кооперативов, которых с каждым днем становилось все больше и больше, попадали в полную зависимость от настроения Громина и в его безраздельное пользование.

Теперь у его кабинета люди простаивали часами и днями, тщетно дожидаясь приема. Мне пришлось особенно трудно: узнав меня, Громин приказал мне больше никогда не появляться, так как ни за что, ни при каких обстоятельствах, устав он мне не подпишет и прошлых пререканий с собой не простит.

Хотите верьте, хотите нет, я провел у дверей его кабинета три месяца, ежедневно по пять-шесть часов в день! Для этого мне пришлось бросить работу, и обратной дороги у меня уже не было. Постепенно Громин стал со мной здороваться и привыкать к моему постоянному присутствию, как к мебели. Он иногда со мной даже разговаривал, и я чувствовал, что становлюсь к нему все ближе. Однажды я подвез его домой на своем стареньком жигуленке. Потом еще раз домой и утром из дома на работу в Моссовет.

Скоро у него вошло в привычку, что я за ним заезжаю и отвожу на работу и с работы. А мое терпение было безграничным – это у меня с детства, благодаря рыбной ловле, которая навсегда осталась главным моим увлечением. «Клев» Громина уже ощущался, только бы не пропустить подсечку…

Привозя Громина на работу, я интересовался, когда же он посмотрит мой устав, и он говорил, что обязательно посмотрит. Но, держа меня за личного шофера, вовсе не спешил это делать.

Вскоре мы стали большими «приятелями»: я в роли добропорядочного слуги при бессовестном господине. Громин нагружал меня разработкой инструкций и форм. Действительно, чего просиживать целый день без дела? Я покорно их писал, сидя в его кабинете, а потом и в огромном зале, потому что кабинета для такого количества посетителей уже не хватало.

Теперь он откладывал рассмотрение моего устава по дружбе: дескать, ну что ты торопишься, мы же друзья, конечно, я сразу же посмотрю, как освобожусь!

Громин стал приглашать меня с собой после работы на проверку уже действующих кооперативов. Он очень любил проверять кафе и всевозможные закусочные. Как правило, мы приезжали без звонка, кооператор выбегал к нам с таким же волнением, как и к ОБХСС (Отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности).

Громин интересовался, не продается ли спиртное из-под полы, и кто разрешил варить кофе, и где вы берете сахар, и вообще, надо бы поставить вопрос о вашем закрытии…

Кооператор дрожал как осенний лист, проклиная момент, когда родился на свет.

Впрочем, обычно все заканчивалось мирно: нас кормили, на дорогу снабжали продуктами. Я завозил своего друга-кровопийцу домой и засыпал с надеждой, что завтра все будет по-другому…

И наконец чудо произошло. По истечении третьего месяца Громин подписал мне устав! Он подмахнул одну фразу, которая сыграла огромную роль в моей будущей судьбе. Она звучала в моем уставе так: «Разрешается любая деятельность, не противоречащая советскому законодательству». Это был пик! Триумф! Это была запредельная формулировка в СССР.

Такие формулировки я видел в жизни всего два раза. Другая была выдана депутату Верховного Совета СССР Михаилу Бочарову лично Горбачевым: «Разрешаю частную собственность на средства производства в кооперативе „Бутек“». Это прямо противоречило главному принципу социализма по Карлу Марксу, где разрешалась исключительно общественная собственность на средства производства. Но чего там церемониться с Марксом! Начиналась «перестройка» из застоя в хаос.

Однако это случилось через год. А тогда я перестал на время появляться у Громина, и он тут же пересел на другую машину и стал эксплуатировать нового добровольного кандидата в кооператоры. Схема взятия в рабство желающих была прекрасно на мне отработана.

Однажды в детстве отец рассказал мне историю, которая в какой-то степени определила мой характер.

"Где-то на Востоке у богатого хозяина было два работника, занимавшихся одинаковым делом, но одному из них хозяин платил в два раза меньше. И однажды тот не выдержал и спросил хозяина:

– Почему же я получаю в два раза меньше?

– Попробую объяснить тебе на примере, – отвечал хозяин. – Вон, видишь, в пустыне идет караван? Узнай, куда он направляется!