Несущая свет. Том 2 - Донна Гиллеспи

Деций, который до этого думал, что она спокойно спит, заметил наконец взгляд Аурианы из-под прикрытых век. Он нежно положил ей руку на лоб.

— Что приключилось с тобой? — спросил он тихо, с мягкой улыбкой на губах. — Я думал раньше, что все варвары отлично плавают, не хуже крыс в чане с вином. К твоему счастью, сам я отличный пловец.

— Я думала, что ты нимфа.

— Не пытайся мне льстить. Этим ты ничего не добьешься.

— Так ты следил за мной? Ты шел по моему следу!

— Я считал это необходимым, ты ведь отправилась на прогулку совсем одна, без всякого оружия, ведя с собой эту полудохлую лошадь… и вдруг тебе пришла в голову мысль искупаться в такой холодный день, в который здравомыслящие люди жмутся к огню, а не лезут в воду.

— Я не купалась, Деций.

— Я знаю. Но почему ты сделала это, Ауриана? У тебя нет никаких причин умирать — ты молодая, полная сил. Неужели ты предпочла бы, чтобы твой отец умер от какой-нибудь болезни?

Ауриана закрыла глаза и долго сидела так. Слезы бежали по ее лицу из-под прикрытых век.

— Прости, я наверное выразился слишком грубо, — поправился он, снова кладя заботливую руку на ее лоб и с горечью понимая, что не умеет успокаивать ее и находить нужные слова. Он ощущал себя неловким и неуклюжим, словно пытался сражаться мечом, держа его в левой руке.

— Деций, — наконец заговорила она, — расскажи мне, как тебе удалось спастись от рук жрецов?

Деций вкратце рассказал ей всю свою историю.

— А, значит тебе все же помогли мои книги? Сейчас же проси прощения за то, что ты говорил мне о них! Ты не знаешь, кстати, нашел ли Зигвульф в конце концов своего сына?

— Я ничего не знаю об этом. Слава богам, что ваш народ совершенно не понимает нашего языка! Когда мы приблизились к форту и часовые закричали: «Держи изменника! Живо хватай его!» — ваши воины подумали, что это теплое приветствие. Так что не все прошло гладко. Хотя я сдержал свое слово. Я успел прочитать Зигвульфу сведения о его сыне из отчетов работорговца. Только я управился с этим, как налетела наша конница. Слава Юпитеру, ваши воины успели разбежаться в разные стороны и, по-видимому, целыми и невредимыми добрались домой, а я быстро поворотил коня и умчался во весь опор в чащу непроходимого леса. Все это было бы очень смешно, и я сам смеялся бы до упаду, если бы подобное произошло не со мной самим, а с кем-нибудь другим. Хотя мне нечего жаловаться — Фортуна вновь облагодетельствовала твоего старого друга, и он выбрался из очередной смертельно опасной переделки! Моей ошибкой было то, что я не учел, насколько широко распространилась среди моих соотечественников дурная слава обо мне.

Он потянулся к костру, чтобы повернуть над огнем жарящегося на вертеле зайца.

— Теперь я доподлинно знаю, что мне заказана любая дорога домой, — продолжал он. — Я обречен оставаться здесь до конца моих дней. Обо мне распространяют уже совершенно чудовищные слухи. Они думают, что я обучил целое войско варваров тому, как вести бой и как обращаться с различными видами оружия.

— Тогда ты такой же изгой, как и я.

— А почему ты считаешь себя изгоем? Ауриана, ты должна мне все немедленно рассказать!

Ауриана закрыла глаза и начала быстро, сбивчиво говорить — для нее было легче не видеть его лица, потому что она боялась заметить на нем осуждение, такое же, как видела на лицах своих соплеменников. Но выложив ему всю правду, она вдруг почувствовала облегчение, хотя совсем не ожидала такой его реакции на свои слова: Деций пришел в сильный гнев.

— Я и раньше знал, что ты ведешь себя временами как полная дура, но подобного безумия я от тебя не ждал! Прежде всего давай вернемся к тем пяти сожженным деревням. Их разрушение никаким боком не касается ни тебя, ни того зла, которое якобы заключено в тебе, если я правильно тебя понял. Я даже говорил тебе об этом раньше, объяснял, что сын Императора Веспасиана, Домициан…

— Я помню. Но дело ведь не в этом. Если этот Дим… Дамацион не был бы вестником и орудием зла, заключенного во мне, то явилось бы какое-нибудь другое несчастье, пришедшее через другого человека. Так что не извергай на меня потоки пустых ненужных слов, это не поможет!

— До чего все это нелепо, Ауриана. Почему ты не допускаешь даже мысли о том, что событие может происходить само по себе! Выслушай меня. Ты — не убийца своего отца. Потому что убийство подразумевает злой умысел, намерение.

— Намерение?

Деций озабоченно нахмурился.

— Как тебе объяснить? Слушай внимательно. Давай рассмотрим такой случай: представим себе человека, которого недавно ограбили. Он будет долго еще находиться в возбужденном состоянии, и вот он… он вдруг убивает вора, который вторгся под покровом ночи в его спальную комнату. А наутро выясняется, что убитый им человек — его собственный брат, который поспешил войти к нему, не дожидаясь, пока слуги доложат о его приходе. Этот человек, убивший своего родственника, невиновен перед богами — он убивал вора, а не своего брата.

— Но он же все равно убил своего брата!

— Да, однако он не намеревался этого делать. Неужели ты признаешь его виновным в такой же степени, как если бы он действительно охотился за своим братом с целью убить его?

— Да. Боги видят только то, что его брат мертв. И они делают всю его жизнь нечестивой и позорной тем, что попустительствовали этому убийству.

— В твоих словах нет никакой логики, ты путаешь причины и следствия. В тебе больше природного, стихийного, чем человеческого, разумного. Любой здравомыслящий человек сразу же рассудил бы, что твоего отца убила не ты, его убил Одберт!

Ауриана резко повернулась к Децию, затаив дыхание, неизъяснимое волнение охватило ее.

— Что ты сказал? — прошептала она еле слышно.

— Твоего отца убил Одберт. Твой старый заклятый враг. Неужели ты действительно так изумлена моими словами? Он ведь теперь живет в крепости Могонтиак. Торговцы, с которыми я проделал часть пути, возвращаясь сюда, только и говорили об этом: Одберт продал твоего отца за пятьсот мечей для своей дружины, составленной из чужеземных наемников, и тысячу фессалийских коней. На одном из пиров он напился вдрызг и повторял всем без разбору: «Только герой может убить героя» или что-то в этом роде, кроме того он заявлял римлянам, что тем повезло — они нашли «подходящего убийцу Бальдемара». Теперь-то он, конечно, сильно оробел и прижал хвост, он отказался от своих прежних слов и все больше помалкивает.

— Все это сказки досужих сплетников, — произнесла Ауриана таким чужим сдержанным тоном, что Децию стало не по себе. Он сразу же уловил перемену ее настроения. В ее глазах пламенел теперь такой холодный, сдерживаемый железной волей гнев, какой, по мнению Деция, был присущ только германцам: этот огонь мог тлеть годами, даже десятилетиями — а затем вдруг вспыхнуть с неистовой силой. Деций молча выбранил сам себя, чувствуя, что каким-то образом нанес ей смертельное оскорбление. «Хотя меня нельзя за это винить, — оправдывался он перед самим собой. — Об этом действительно все говорят. Рано или поздно она бы без меня все узнала».