Как Серёжа на войну ходил - Юрий Яковлевич Яковлев

Но вместо махорки – табак филичевый, безвкусный. Куришь, куришь – никак не накуришься. Разве что дым идет. Я второпях потерял запасную пару портянок. Повесил сушить, а по тревоге снялись – забыл сунуть в вещмешок. Теперь маюсь. На ночь постираю единственную пару, к утру они не успевают высохнуть. Приходится надевать сырое. Ноги преют.

Мы сейчас больше копаем, чем стреляем. Копаешь, а от окопа пашней пахнет. И от этого родного запаха щемит сердце. А сколько еще провоюем – не знаю.

Кланяйся дедусе Ивану, всем родным и соседям.

С фронтовым приветом, твой муж Пётр».

Когда кончили чтение письма, конопатенькая покачала головой:

– Нет, это не реликвия.

– Понимаете, баба Настасья, не реликвия, – с сожалением сказал старший. – Все про табак, про портянки. А клятвы нет.

– Какой клятвы? – глухо спросила баба Настасья.

– «Умрем, но не отступим!» – как по писаному сказал старший.

Баба Настасья изумленно посмотрела на ребят.

– Не хотел он умирать, – сказала она.

– Поэтому и не реликвия, – тихо сказала конопатенькая.

– Может быть, реликвия, – сказал соседский Лёня, стараясь удержать товарищей, но ребята потянулись к двери.

Старший хотел сложить письмо уголком, но не сумел. Так и сунул хозяйке несложенным.

Ребята ушли, в доме стало подчеркнуто тихо. А баба Настасья стояла перед закрытой дверью с письмом в руке, словно только что приходил почтальон. Потом она подошла к столу и вдруг почувствовала тупую неодолимую усталость. Она тяжело опустилась на скамью и закрыла глаза. Может быть, задремала. Может быть, время прошло в забытьи. Но когда она открыла глаза, на дворе было уже темно. Баба Настасья встрепенулась, поднялась, зажгла свет. Она вернулась к столу, села на лавку. Перед ней лежало письмо. Она долго смотрела на листок, потому что знала письмо наизусть.

Когда много лет назад письмо пришло с фронта, все бабы завидовали ей. Потому что никто давно не получал писем. А бабы были усталые и свирепые. Один раз чуть не прибили хромого почтальона. «Ты, хромой черт, без писем не приходи в деревню!» И долгое время на всю деревню было только одно письмо с фронта – Настасьино.

На фронте была своя война, а в деревне – своя: надрывались бабы, когда вместо лошади впрягались в плуг. Стирали в кровь плечи, сбивали ноги, надрывали животы. Такая это была пахота, что в конце полосы в глазах становилось темно, и тяжелая кровь начинала звенеть в ушах, и падали бабы на землю, как солдаты под огнем. И вот тогда они требовали от Настасьи:

– Читай письмо!

Настасья поднималась на локте и хриплым голосом – в который раз! – начинала читать:

– «Здравствуй, жена моя Настасья!..»

И бабам чудилось, что в письме написано: «Здравствуй, жена моя Нюша!» или: «Здравствуй, жена моя Ольга!» Это их мужья здороваются с ними. Это их мужья были живы и здоровы. И не нравился им филиче-вый табак: «Куришь, куришь – никак не накуришься!» И не повезло с портянками: снимались по тревоге, забыли сунуть в вещмешок. Настасьино письмо грело серолицых, осунувшихся подруг, прибавляло им сил. И, снова впрягаясь в плуг, они говорили:

– У них окоп пахнет пашней, а у нас пашня пахнет окопом.

Поздно вечером обязательно кто-то стучал в окно Настасье:

– Отвори!

– Что тебе, соседка?

– Дай почитать письмо.

Письмо как бы стало общим, принадлежало всей деревне.

Сидя над письмом в кружочке, высвеченном керосиновой лампой, соседка успевала и поплакать, и посмеяться, и утешиться, и утешить хозяйку.

– Ты не расстраивайся из-за портянок. К зиме обязательно новые выдадут. Я знаю…

И так продолжалось долго. Из других деревень приходили почитать Настасьино письмо. А мужа Петра Васильевича уже не было в живых…

Сейчас это письмо лежало на столе перед бабой Настасьей, словно только что пришло от мужа. А раз пришло письмо – значит, он жив. Только очень далеко от дома. И пишет он, живой, про обычные житейские вещи: про плохой табак и забытые впопыхах портянки. Но потом бабе Настасье показалось, что она держит в руках не свое письмо, а чужое, полученное от живого мужа соседкой и данное ей на время, для утешения.

Она отвела глаза от письма и увидела ребячьи штемпеля на половицах, но не рассердилась. Эти ребятишки вечно что-то собирают – то лекарственные травы, то колоски. Теперь они ищут реликвии. А письмо им не подошло, потому что им, ребятишкам, невдомек, что стояли твердо и погибали в бою и те, кто не писал: «Умрем, но не отступим!»

Ну и слава богу, что не нужно детям это письмо, что живут они хорошо и не требуется им утешения. И теперь не бьют почтальона, и нет такого положения, чтобы на всю деревню была одна только весточка.

Баба Настасья вздохнула. И сложила старое фронтовое письмо по складкам, чтобы получился треугольник. Потом ей стало душно, и она заковыляла к двери. Вышла на крыльцо. Было уже совсем темно. В разных уголках густой мягкой тьмы поблескивали огни деревни.

Тут хлопнула калитка, послышались голоса, и баба Настасья увидела три приближающиеся фигурки: это ребята возвращались за письмом солдата. Она вздохнула и почувствовала бесконечно родной и знакомый запах. Он проникал внутрь, разливался по телу, и с каждым