Отряд - Алексей Евтушенко

— Упрямцы… Что вы предлагаете?

— Я считаю, что эксперимент не удался. Предлагаю прекратить подачу энергии.

— Прекратить… Это проще всего. Хорошо, я поду маю. Можете быть свободны.

Александр открыл глаза под утро, за пятнадцать минут до оговоренного времени подъема, и неожиданно понял, что выспался. Немало подивившись этому обстоятельству (за последние несколько месяцев он забыл, когда ему удавалось поспать хотя бы шесть-семь часов подряд), поднялся и, осторожно переступая через еще спящих бойцов, вышел на крыльцо.

Свежий после дождя предутренний воздух омыл легкие.

Он оглядел небо с крупными незнакомыми звездами, зубчатые черные силуэты гор вокруг деревни и подумал, что погода сегодня будет хорошая и это очень плохо. Одна надежда на Арума.

Справа в темноте, у стены дома, вспыхнул огонек сигареты.

— С добрым утром, товарищ лейтенант. — Громадная фигура Михаила Малышева незаметно отделилась от стены и приблизилась. — Что, пора будить ребят?

— Через десять минут. Ты как, не устал?

— Все нормально. Домой только очень хочется, на Землю. Чужое здесь все какое-то. А с другой стороны… Пока тут ходил, о чем только не передумал. Это ж надо, куда нас забросило! Представить и то страшно. А если все у нас получится… Что мы своим скажем, когда вернемся? Где были? Что делали? Как бы нас, товарищ лейтенант, того… под трибунал не отдали.

— Обстоятельный ты человек, Миша. — Велга сошел с крыльца к ближайшему дереву с целью справить малую нужду. — О трибунале потом думать будем. Давай сначала здесь живыми останемся.

Завтракали плотно, внимательно слушая при этом Арума.

— Я с вами не пойду, — говорил старейшина. — Стар слишком, боюсь, не выдержу. Но у вас будет проводник и с ним — десять молодых и сильных воинов, они понесут провизию и факелы и вообще помогут, если что.

— А что, долго идти? — спросил Дитц.

— Три дня. Это если быстро. Кстати, что вы собираетесь делать с вашей пленницей?

— Как это «что»? — удивился Хельмут. — Разумеется, возьмем с собой. Это наш последний шанс, можно сказать. Да и как можно добровольно отказаться от столь прекрасного общества!

Хлопнула входная дверь, и на пороге комнаты возник невысокий, средних лет сварог, одетый в некое подобие куртки со множеством карманов, штаны из грубой материи и высокие сапоги.

— Пора, — коротко сказал он, внимательно оглядывая людей.

— Вот и ваш проводник, — улыбнулся Арум. — Его зовут Митта, и вы можете полностью на него положиться.

— Что ж, — вздохнул Велга, подымаясь из-за стола и заправляя гимнастерку. — Пора так пора.

Рассвет застал их у входа в узкий лаз на голом каменистом горном склоне.

— Нам сюда, — показал рукой Митта и первым полез внутрь.

— О, черт! — сплюнул Майер и снял с плеча свой «МГ». — Опять под землю. Ненавижу! Что я, крот?

— Жить захочешь, — философски заметил Валерка Стихарь, — еще не в такую дыру полезешь. Вот помню, как однажды в Ростове рвал я когти…

— Хватит трепаться, — прервал его Велга. — Вперед.

Пещера поразила воображение своими размерами. Конечно, тут срабатывал еще и контраст: после узкого и тесного лаза, по которому пришлось долго ползти на четвереньках… Свароги зажгли факелы, но даже их довольно яркий свет не достигал края огромного и гулкого подземного пространства.

— За мной, — махнул рукой проводник, и они двинулись в путь.

Теперь, когда дорога хорошо освещалась факелами, и у них было вдоволь еды, и вел их опытный проводник, идти было намного веселее, но все же Велгу не оставляла мысль о возможной погоне. Он ускорил шаг, догнал Митту и тронул его за плечо:

— Почему вы уверены, что звездные свароги нас тут не догонят?

— Не беспокойтесь, командир, — усмехнулся тот. — Пещера громадна. В сущности, она представляет собой гигантский и чертовски запутанный лабиринт. Даже я не знаю всех его закоулков, хотя хожу здесь десять лет. А уж звездные… Техника у них, конечно, великолепная.

Приборы там всякие… Но здесь им никакие приборы не помогут, можете мне поверить.

— Хотелось бы, — беспокойно оглянулся Алек-сандр.

Отряд двигался плотно — никто не отставал и не шагал стороной, а впереди и сзади солдат шли молодые свароги, каждый второй из которых нес зажженный факел. Где-то в самой середине отряда, между Малышевым и Хейницем, мелькнуло бледное, обрамленное черными волосами лицо Станы. «Вот еще беда на нашу голову, — с неприязнью подумал Велга. — Хотя, с другой стороны… Нет, пленные — это всегда лишние хлопоты и ограничение маневра. Я б отпустил. Сейчас, правда, нельзя — может навести погоню. А что, раньше было можно? М-мда. Как ни крути, а Хельмут прав. Все равно обуза. Не люблю пленных… Вот странно, почему она меня не возбуждает как женщина? Ведь красива же — не отнять. Ноги вон какие. Опять же бедра, грудь, глаза… то-се… Может, потому что инопланетянка? Но если судить по той же «Аэлите» Алексея Толстого, у человека к инопланетянке могут возникнуть вполне нежные чувства. Правда, то художественная литература, а здесь самая что ни на есть реальность, но ведь говорят же, что настоящий талант ошибается редко… Или я просто настолько уже отвык от женщин?» Некоторое время он сосредоточенно размышлял на эту тему, вспоминая своих знакомых противоположного пола в различных ситуациях и положениях, и наконец с облегчением пришел к выводу, что от женщин, конечно, отвык, но не до последней степени. А сержант Стана не возбуждает его потому, что держится слишком холодно и отчужденно и вообще в его глазах является не женщиной, а вражеским солдатом, взятым в плен.

Проход сузился, и свет факелов заплясал на стенах, радуя взгляд разнообразием красок. Подошел Дитц.

— О чем грустишь, Саша?

— Да нет, все в порядке. Думаю вот и все-таки никак, хоть убей, не могу понять, отчего свароги не могут сами отнять это их Милосердие Бога, если оно им так уж необходимо. — По забывчивости Велга не переключил «переводчик», и проводник понял его слова.

— Вам же объяснили, — покосился на офицеров Митта. — Хотя, наверное, тем, кто не знает, понять это трудно. А вообще-то вам и понимать ничего не надо. Зачем? Вы просто запомните, что сварогам нельзя воевать за Милосердие Бога, а вам можно. Вот и все.

— Шутник, — усмехнулся Дитц. Он и сам не заметил, что все прекрасно понял, хотя разговор и переводился на русский. — А если мы, захватив Милосердие, не захотим его отдавать? Что тогда будете делать?

— А зачем оно вам? Во-первых, это ваша гарантия возвращения домой, а во-вторых, у вас должно быть свое Милосердие, не сварожье. Просто вы, наверное, утеряли его так же, как мы когда-то…