Избранное - Александру Влахуцэ
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты уже взрослая, тебе исполнилось двадцать пять лет, и… я могу говорить с тобой откровенно… Не знаю, задумывалась ли ты когда-нибудь над тем, какую жизнь мы ведем. Ты, вероятно, убедилась с тех пор как приехала, что хозяином в этом доме является Зоя. Она делает все, что ей вздумается, она приказывает. Я молча повинуюсь. У меня было только одно желание — сделать ее счастливой. Поэтому я добровольно надел на себя это ярмо и бесплодно растратил, с упорством безумца, всю энергию, все надежды, всю свою любовь к жизни, все, что было во мне чистого и святого. Твоя же мать никогда не понимала, никогда не любила меня.
Все эти годы не прекращалась тайная борьба, я упорно стремился сделать ее счастливой и встречал в ответ пренебрежение, высокомерие и вечное недоверие. Рассуждая как аристократка, она всегда видела во мне лишь мужлана, призванного нести на себе тяжесть жизни, оставаться в дураках, вечно быть слугой. Я же хотел ей доказать, на какую доброту к самопожертвование способен этот презренный мужлан. Мою кротость и покорность она принимала как должное. Я притворялся слабым и беспомощным именно потому, что был сильным. Полжизни я старался побороть ее презрение. И вот побежденным оказался я. Много лет продолжался этот мучительный эксперимент, он изнурил меня; у меня больше нет ни сил, ни мужества продолжать его. Поэтому я и позвал тебя. Хочу попросить тебя помочь мне… Видишь, на кого я стал похож… Надо раз навсегда отказаться от этой расточительности, от этой роскоши, которая нам совсем не по средствам. Нет, дорогая, мы не созданы для этого мира шутов, паразитов и хвастунов, куда твоя мать пожелала нас ввести любой ценой. Мы не можем жить в этой затхлой, гнетущей атмосфере. Вот и ты похудела. Ты была такой румяной, когда приехала, а теперь ты такая бледная. Вырвемся из этого ада, выйдем как можно скорее на свежий воздух!..
Он замолчал, и некоторое время сидел, опустив глаза, словно хотел, чтобы его слова дошли до моего сознания. Затем, подняв голову, пристально посмотрел мне в глаза, как человек, желающий внушить другому свою мысль:
— Анджелика, дорогая, не будь такой, как твоя мать!..
Не помню, что я ему ответила. Я страшно растерялась, и мне показалось, что у меня в душе все перевернулось.
Когда я, наконец, очутилась одна в своей комнате, я расплакалась. Со дня приезда из Парижа это были мои первые слезы. Как благотворно они на меня действовали! Я чувствовала, что они уносят с собой всю душевную тяжесть, чувствовала, как в них растворяется весь мрак, в котором пребывала моя душа. Я чувствовала, что в самой основе моей жизни что-то изменилось, что снова пробуждается мое былое «я».
Бедный отец, сколько ему пришлось выстрадать!.. Вся его жизнь была испорчена, его любовь, вера были поруганы и обмануты. Своим терпением, кротостью и самопожертвованием он хотел сломить и победить бессознательную жестокость матери, ее капризную, вечно недовольную натуру; но сломленным и побежденным оказался он.
Я заснула только на рассвете. Всю ночь думала о том, как фальшива наша жизнь, сколько горестных невзгод скрывалось под личиной богатства и счастья, которую мы надевали для посторонних глаз. Я спрашивала себя, когда и как закончится этот пустой, бессмысленный фарс, в котором мы, несчастные актеры, вынуждены смеяться и издеваться над собственными страданиями. Мысль о том, что между матерью и отцом начнется открытая война, приводила меня в ужас. Что станется со мной, когда эти два таких противоположных характера развернутся и вступят в борьбу? Почему у меня не было брата? Почему за столько лет бесплодной суеты я не полюбила хорошего, достойного человека, которому могла бы доверчиво склонить голову на грудь, зная, что есть кому меня защитить в тяжелую минуту. Уродливой и невероятно запутанной представлялась мне теперь вся наша жизнь, и я чувствовала себя такой одинокой!
Мне казалось, что я блуждаю ночью по лесу, из которого никогда не смогу выбраться.
Вскоре нас постигли несчастия еще более жестокие, чем я ожидала. Стоит ли описывать вам со всеми подробностями эту войну? Сначала было несколько дней тишины, напряженной, гнетущей тишины, предвещающей бурю. Наши лица выражали озабоченность, молчаливую грусть, будто в доме был покойник. Однажды, когда мы сидели втроем за ужином, мать не удержалась и спросила тоном человека, готового к ссоре:
— Кто это решил, что мы не пойдем на бал во дворец?
— Я решил, — быстро ответил отец, пристально глядя ей в глаза.
— Это решение… бесповоротное?
— Разумеется.
— Да что ты! А нельзя ли нам узнать почему?..
— Во-первых, попрошу тебя оставить эти замашки графини и… вообще не требуй слишком много объяснений… Достаточно я выполнял твои капризы и позволял издеваться над собой. Знай, что у меня иссякли и терпение и деньги, я больше не могу оплачивать эту показную роскошь. Отныне будь любезна угомониться. Перестань выезжать, следи за домом, шей сама себе платья и живи расчетливо…
— Ты, видно, с ума сошел.
— Не смей дерзить! Слышишь?
— Долго же ты прятал от меня свое хамское нутро…
— Ах, так? Вот тебе!
Он в бешенстве подскочил к ней, дал две пощечины и вышел, хлопнув дверью.
Всю ночь я просидела у постели матери, клала ей компрессы. Она так грязно ругала отца, что я перестала ее жалеть. Даже не слушала, что она говорила. По временам я засыпала на стуле, но меня сразу же начинали мучить кошмары. Меня пугали внезапно сменявшие друг друга видения. Мне чудилось, что толпа собралась вокруг нас и смотрит, как отец избивает мать. Плача, я хватала его за руку и спрашивала: что это такое?.. Он скалил зубы и говорил во всеуслышание: «Это революция сорок восьмого года». Потом я видела его мертвым, валяющимся в грязи, в зипуне и в рваных постолах, а мать проклинала его, плевала на него и колола зонтиком его лицо. Я в ужасе содрогалась. Боже, какая это была бесконечная ночь! Я чувствовала себя слабой, трусливой, глупой. Мне хотелось закрыть глаза, заснуть и больше не просыпаться.
После трех месяцев ссор и скандалов они разошлись. Я осталась с отцом. Мы переехали в скромный домик на окраине. У нас была всего
