Новогодняя жена (СИ) - Романова Екатерина Ивановна

— Ваше сиятельство, — поправилась девочка и подошла к отцу с тарелкой, на которой горкой лежали самые лучшие наши пряники. За такие мне даже не стыдно было. Ну, правда, хорошие. К четвертой партии у нас, наконец, стало получаться и весьма недурно!

— Смотрите, что я испек…

— Потом, — отмахнулся граф. Он стремительно пролетел мимо дочери и что-то прошептал Джейде. Она понимающе кивнула и не сдержала саркастический смешок. Нарочито громкий. Прямо издевающийся, как плевок!

На глаза Анахель набежали слезы.

— Папа! — позвала она вслед, но уже тихим, сломавшимся голосом. Сердце ледяного истукана не дрогнуло.

— Я сказал — не сейчас, Анахель!

Даже не обернулся ведь, козел!

Звон бьющегося стекла заставил вздрогнуть. Девочка швырнула тарелку с пряниками на пол и, утерев рукавом слезы, умчалась наверх по лестнице.

22. Взрослые переживания маленькой девочки

Граф и его спутница соизволили-таки остановиться, переглянулись, с осуждением посмотрели в мою сторону и… Потопали дальше!!!

— Арман! — окликнула, поднимаясь с кресла.

Все. Это уже все границы переходит! Пора и совесть иметь! Хотя, куда уж там. Граф ее во всех позах Камасутры поимел!

— Вы дурно влияете на Анахель, ваше сиятельство, — холодно отчеканил Арман.

Подошла ближе, с негодованием вглядываясь в лицо, с позволения сказать, супруга. Неужели, правда, такой бесчувственный? Неужели, не понимает, как ранит дочь? Что, переломился бы, задержаться на две минуты и пряник откусить?

— Я бы в рожу твою плюнула, да слюней жалко! — процедила сквозь зубы и, сжав кулаки, развернулась, чтобы уйти, когда в спину ударило высокомерное замечание.

— Так не разговаривают с мужем, Мадлен! Можно и одной остаться.

— Уж явно не тебе советы раздавать! — ответила, даже не повернувшись.

— Это возмутительно!!! — женщина повысила голос.

Вместо ответа я вскинула руку со средним пальцем, стремительно покидая поле брани. Это был не побег, это нежелание опускаться на четвереньки, чтобы тявкать в ответ собеседнику. Людей в гостиной нет, значит, и разговаривать не с кем.

— Что за жест такой? Анахель мне его тоже показывала… Сказала, новый магический пасс для…

Голос Джейды звучал уже вдалеке, а дальше я и вовсе не слышала. Кровь стучала в ушах, я сама была готова разрыдаться. Ведь еще буквально полтора часа назад граф целовал меня так горячо и пылко, а теперь передо мной отмороженная глыба льда. Словно другой человек! Первый — эмоциональный, ранимый, искренний, а второй характеризуется одним, но очень емким словом — говно. И сейчас в гостиной дурно попахивало!

Найти спальню Анахель труда не составило. Можно было идти по дороге из слез и разбившихся надежд, но я тупо, как и любая русская женщина, спросила дорогу. Для девочки отвели целое крыло замка на одном этаже с родительскими комнатами. Грубо говоря, взрослые налево, мелкие направо.

Впрочем, в спальне ее не оказалось, тогда, по праву матери и хозяйки дома, я заглянула в каждую комнату, пока не услышала звуки печальной мелодии. Даже не печальной. Рвущей душу мелодии. Дети не должны знать таких мелодий. Тем более, не должны их исполнять.

Я наблюдала издалека, как Анахель изливает свою боль в музыку. Ее глаза ослепли от слез, но она бы и с закрытыми сыграла, потому что мелодия шла из души. В том, что это собственное сочинение маленькой девочки, которое она играет далеко не в первый раз, я поняла сразу.

Взрослый человек, циник, в силу профессии, но я не смогла сдержать слез. Так и застыла в арке, прижавшись к обитому красным деревом косяку, давя слезы и любуясь маленьким совершенством. Сейчас Анахель была подобно ангелу. Появись за ее спиной крылья — не удивилась бы. Сильная, красивая, воспитанная, она переживала свое детское горе в одиночестве, справлялась с ним как могла. Но это чудовищно! Это бесчеловечно! Она должна плакать, привлекать внимание родителей, говорить о своих чувствах, дать им понять, что ей больно. Вот только дети слишком умные и соображают очень быстро. Раз Анахель не устраивает сейчас истерику перед отцом, значит, знает, что это бесполезно.

Когда белоснежный рояль замолк, и в просторном жемчужно-розовом зале воцарилась тишина, девочка накрыла лицо ладошками и упала на клавиши. Отчаянная какофония стала последней каплей. Я подбежала к малышке и обняла ее со спины. Крепко-крепко обняла, так, чтобы вырваться не посмела. Она сначала пыталась, брыкалась, отталкивала, даже слова обидные говорила, а потом повернулась ко мне, обвила холодными ладошками мою шею, и дала волю слезам. Пожалуй, эта девочка впервые плакала по-настоящему. Наверняка ей с пеленок объясняли, что воспитанная леди должна плакать не громче капели и не больше кошки. Горячие детские слезы стекали в мое декольте, касаясь самого сердца. Пусть матерью я пока не стала, но только бесчувственное чудовище не дрогнет перед детскими слезами. Не надуманными, не от баловства, а перед искренними слезами душевной боли.

Я погладила девочку по волосам, но она дернулась, отстранилась и отвернулась от меня. Мы уже обе сидели на банкетке.

— Недолюбленное ты мое чудо, — сказала негромко. — Перестань ершиться. Я тебе не враг, Анахель. И не мать, конечно, но, во всяком случае, ты мне как-то сразу вот сюда попала, — я коснулась ладошкой сердца. Девочка повернулась, утерла ажурным носовым платочком слезы и громко хлюпнула носом. — У меня еще не атрофировалось чувство жалости, и я всех пациентов через сердце пропускаю.

— Я не больна! — возмутилась девочка.

— Ты мне зубы-то не заговаривай! — подмигнула игриво.

— Я заговоров не знаю. И вообще, магии во мне нет! Совсем нет! — она всплеснула руками и снова всхлипнула. — Я самое бестолковое создание на свете! Бездарное, глупое, бессмысленное, зачем я вообще только родилась?!

— Анахель! — воскликнула и сжала ладошки девочки. — Ты мне сердце рвешь на части! Ты удивительная! Сильная! Настолько сильная, что иные взрослые позавидуют, а еще ты талантливая! Честно говоря, я не люблю музыку, но твоя что-то внутри переворачивает. У меня от нее мурашки по коже!

— Толку от музыки? Лучше бы эти руки умели творить магию! — в сердцах крикнула она.

— Что бы изменилось тогда?

— Родители бы меня любили!

Железобетонный аргумент. И что ответить? Что они тебя и так любят? Ага. Видела я демонстрацию этой любви сегодня. Кто бы рассказал — вряд ли бы поверила. А так мои глаза мне не враги.

— А давай так. Мы не будем сейчас говорить о плохом. Мы лучше вспомним самые радостные моменты нашей жизни! Давай я начну. Однажды в детстве я каталась с горки и неудачно упала. У меня разболелась рука — оказалось, что перелом. Я так боялась идти к доктору! Мне было тогда лет семь, наверное. Думала, будет еще больней, да и просто, детские страхи, знаешь, наверное, — я улыбнулась, погружаясь в воспоминания.

— И где здесь хорошее?

— О, хорошее дальше. Оно всегда острее запоминается после плохого. Мой папа — тоже доктор — переоделся в Деда Мороза, а медсестру, которая накладывала гипс, попросил одеться Снегурочкой! Мне сказали, что Дед Мороз творит волшебство. Он заморозит мне руку на десять дней, а потом, когда снимет, она будет как новая. И ведь сбылось! Я тогда так гордилась, что мне руку сам Дед Мороз вылечил! Несколько лет всем об этом рассказывала! Только потом, когда стала старше, поняла, что родители так боролись с моими страхами…

Анахель смотрела на меня внимательно, а потом спросила:

— А кто такие Дед Мороз со Снегурочкой и что значит гипс?

Опа…

— Ну… Это волшебники зимы. Что-то вроде вашего Необъяснимого и этого, как там, в песне поется…

— Кардаха?

— Вот, его самого.

— Твой папа переоделся в Кардаха? — рассмеялась девочка.

— Ага. Я так радовалась!

— Он тебя очень любит, — грустно сказала она, после долгого молчания. — Мой никогда не переоденется в Кардаха ради меня.

— Но наверняка у тебя есть свои хорошие воспоминания! Поделишься? Что-нибудь, что вызывает улыбку, что особенно запало в душу.