Духовная прародина славян - Михаил Серяков

У других индоевропейцев произошедшая матриархальная революция нашла свое отражение в узурпации женскими божествами отдельных атрибутов, функций или имен, под которыми был известен Небесный Охотник у тех или иных народов. Так, например, Пояс Ориона скандинавы называли Веретеном Фригги[167], бывшей женой Одина. О переносе части функций с Ориона на женское божество говорит и то, что у континентальных германцев Дикая Охота возглавлялась не только Вотаном, но и его женой Хольдой[168]. Аналогичные среды узурпации мы видим и в Сербии, где одним из названий Ориона было штапи, штапци, штапови, бабини штапови, образованные от слова штап — «трость, палка» и связанные с легендой о том, как Влашичи (созвездие Плеяд) украли у старухи дочь, а та вслед похитителям бросила палку, которая до сих пор видна на небе. О былой принадлежности данного созвездия мужскому персонажу говорят данные народной астрономии других славянских народов. Поляки называли Орион Палицей Святого Иакова, а у словенцев оно было известно как palica sv. Jakova или palica sv. Petra[169].0 первоначальной принадлежности этого звездного образа мужскому персонажу свидетельствует и тот факт, что в ряде мест на Руси данное созвездие было известно под названием Старикова Тросточка (камч., оренб., челяб.)[170]. С другой стороны, отечественная народная астрономия дает еще один пример произошедшей матриархальной революции. На Дону и в Туле созвездие Орион было известно под названием Девичьи Зори. А.Н. Афанасьев приводит объяснение происхождения этого необычного названия: «У нас же есть предание о трех вещих сестрах, которым, после их кончины, досталось весь век гореть тремя звездами возле Млечного Пути — на дороге, ведущей в Царство Небесное; звезды эти называются Девичьи Зори»[171]. Возможные следы узурпации видны и в том, что если у поляков был мужской бог Живе, то у их более западных собратьев уже известна «Жива, богиня полабов»[172]. Хоть это и может быть объяснено вариативностью пола, подчас встречающейся в языческих верованиях, однако, с учетом рассмотренной тенденции, перед нами вполне может быть и пример присвоения победившим женским божеством не только места, но и имени убитого им мужского божества.

Примерное время узурпации основной функции Небесного Охотника нам помогает определить археология. Уже в Чатал-Хююке, древнейшем из известных на сегодняшний день городе в Старом Свете, расположенном на территории современной Турции и существовавшем в период 6500–5700 гг. до н. э., мы видим развитый культ Великой Богини-Матери, включавший в себя и охотничьи функции: «Представление богини вместе с дикими животными указывает на ее древнюю роль созидательницы ритуальных игр в охотничьих социумах и покровительницы охотников»[173]. Действительно, Богиня-Мать изображалась там в сопровождении леопардов. В другом случае рельефы повествуют нам о рождении ею барана или быка, являясь, таким образом, предтечей греческого мифа о рождении Минотавра. Как показали исследования археологов, также Богиня-Мать была связана в Чатал-Хююке с домашними животными, земледелием (ее статуэтки находили в том числе и в зернохранилищах), ткачеством, а также со смертью. «Рассматриваемые святилища с очевидностью свидетельствуют о сложной, но в целом непонятной ранней стадии земледельческой религии, центральной фигурой которой является богиня-прародительница, повелевающая стихийными силами и животными, частично унаследовавшая свои функции от палеолитических “Венер”, которые также являлись воплощением концентрации витальных энергий и мрачноватым намеком на потусторонние силы»[174]. Однако очевидно, что Великая Богиня-Мать стала почитаться покровительницей охотников не в условиях городской цивилизации, а много раньше, когда предки создателей Чатал-Хююка занимались охотой и вели полукочевой образ жизни.

Когда же произошла матриархальная революция? Миф о смерти олицетворяющего созвездие Орион Думузи по вине его супруги Инанны известен уже одной из древнейших письменных мифологий мира, а именно шумерской. Только что рассмотренный пример религии Чатал-Хююка свидетельствует, что матриархат господствовал в раннеземледельческом обществе уже в VII тысячелетии до н. э. Однако и это еще не крайний срок. Археологические данные указывают, что занятие женским божеством главенствующего положения в религиозном создании древнего человека произошло гораздо раньше, еще в эпоху палеолита. Одним из наглядных показателей этого являются находки статуэток Богини-Матери, так называемых Венер палеолита, в пещерном искусстве при полном отсутствии соответствующих мужских божеств. Как отмечают исследователи, эти Венеры находятся в Европе на обширных просторах от Дона до Рейна, объединяясь в виллендорфо-костенковское культурное единство. Время создания наиболее ранних этих памятников религии и культуры охотников на мамонтов в центре Европы датируется 28–27 тысячами лет назад[175]. Как отмечал В. Семенов, эти тучные богини воплощали иррационально-витальные силы природы. Еще одним показателем произошедшей матриархальной революции стало изучение распределения мужских и женских символов на стенах пещер. На основании анализа 63 гротов А. Лepya-Гуран установил, что «женские знаки расположены главным образом в сакрализованных местах святилища (центральная стена зала, альков), тогда как мужские тяготеют к “проходным” частям пещеры»[176]. Но из этого наблюдения следует вывод, что главенство в религиозной жизни в эпоху пещерного искусства принадлежало именно женщинам. Таким образом, мы можем предположить, что матриархальная революция, в результате которой главенствующей фигурой стала Великая Богиня-Мать, а про низвергнутого Небесного Охотника был сложен миф о его гибели от рук женщины, произошла как минимум около 30 тысяч лет назад. Следует, однако, отметить, что имеется одно свидетельство, которое будет приведено ниже, которое указывает на то, что данная революция произошла еще раньше.

Глава 6. Богини славянского язычества

Кому же именно стали поклоняться наши далекие предки, после того, как культ Небесного Охотника был замещен культом Великой Богини? Очень трудно дать точный ответ на этот вопрос. С одной стороны, мы не можем механически переносить данные, относящиеся к средневековому славянскому язычеству, на эпоху палеолита, а с другой — у нас весьма мало достоверных данных и о самих славянских богинях. Кроме того, все эти образы богинь были зафиксированы у разных славянских народов в период Средневековья, когда эпоха матриархата уже давно кончилась и все эти богини были вынуждены уступить первенство богам-мужчинам. В силу этого все они являются, по всей видимости, лишь слабыми отражениями образа некогда всемогущей Великой Богини-Матери. Тем не менее отголосок некогда принадлежавшей им роли прослеживается в попытке периодизации славянского язычества, которую попробовал дать автор «Слова св. Григория о том, како первое погани суще языци кланялись идоломъ»: «И ти начата требы класти роду и рожаницам преже Пероуна, бога ихъ. А преже того клали требы оупирем и берегыням. По святемъ же крещеньи Пероуна отринута, а по Христа бога нашего яшася. Но и ноне по оукраинамъ молятся ему проклятому богу Пероуноу и Хърсоу и Мокоши и виламъ то творят отаи; сего же не могуть ся лишити..»[177] Итак, согласно этому древнерусскому поучению против язычества, самым первым объектом поклонения славян были упыри и берегини, затем Род с рожаницами, и лишь впоследствии на первое место в их пантеоне выдвинулся громовержец Перун. Конечно, полностью доверять этому поучению в этом вопросе мы вряд ли можем, однако показательно, что наряду с упырями древнейшими объектами почитания наших далеких предков древнерусский книжник считал именно женские божества в лице берегинь. Интересно отметить, что в одном хеттском тексте говорится, что когда человеку станет тяжко, он придет к Богу Реки, «и к Богиням Судьбы Берега реки, и к Богиням-Защитницам, которые создали человека»[178]. Косвенно подтверждает древность их культа то, что представление о могущественной женщине-хранительнице в народном сознании сохранялось у славян на протяжении весьма длительного времени. Так, в средневековом Новгороде на эти древние представления о берегине-хранительнице наложился христианский образ св. Софии, ставший символом вольности и независимости города. Хоть она и являлась персонификацией такого абстрактного понятия, как Премудрость Божия, однако выступала как существо женского рода и в этом качестве была олицетворением хранительницы этого города. Стало крылатым выражение на сей счет жителей северной республики: «Къде святая София, ту Новгородъ»[179]. Наряду с Богом София выступает как главная защитница Новгорода, и следы этого представления многократно встречаются в летописи. Рассказывая о татарском нашествии в 1327 г., летописец отмечает, что кочевники опустошили всю Русь, «толко Новъгород ублюде богъ и святая Софья»[180]. Эта божественная пара берегла город не только от внешней опасности, но также от внутренних междоусобиц и стихийных бедствий. Под 1384 г. летописец сообщает, что «ублюде богъ и святая Софъя от усобныя рати»[181], а в 1390 г. «божьею же милостью и святыя Софъя»[182] в городе кончилось моровое поветрие. Если избавление от грозящей опасности в Средневековье традиционно приписывалось христианскому Богу, то упоминание Софии как второй сверхъестественной хранительницы города является специфически новгородской особенностью, не имеющей аналогов в других русских землях. В силу этого можно согласиться с мнением тех исследователей, которые полагают, что в образе новгородской Софии слились воедино функции языческой богини-берегини и христианского ангела-хранителя города. Судя по всему, данный «двоеверный» образ заменил собой некое могущественное женское божество, являвшееся в языческую эпоху берегиней северной столицы Руси.