Орхидеи еще не зацвели - Евгения Чуприна

семейное проклятие, и что нам тогда, оставаться без курьера? Парень в родстве с Вильгельмом-Завоевателем, а те — с вонючим Цепешем. Если бы он попал к нам тогда…

— Да он, похоже, идиот конченный.

— Не наделяй его собственными чертами, сын мой, — достойно ответил дедулька. — Давайте, ведите его к ручке.

Меня подвели и так недвусмысленно с двух сторон надавили на плечи, так что я волей-неволей рухнул на колени. Спорить с этим пожилым и бесспорно влиятельным джентльменом я не хотел, хоть и подозревал, что, может быть, целовать его ручку опасно для христианской души. Честно говоря, я предпочел бы поцеловать ручку миссис Бэрримор, хотя это не менее опасно для души, зато более приятно для тела, но так как выбора не было, я приложился к тому, что есть.

— Может быть, все-таки взять с него слово, чтоб не болтал? — продолжил делиться сомнениями обладатель сапог, натура, по всей видимости, грубая, неразвитая и взыскующая идеала.

— Нет, не нужно. Чем больше он будет рассказывать, тем скорей его изолируют от тех, кто станет слушать. Так что не стесняйся, сын мой, — обратился он уже ко мне. — Держи душу нараспашку, носи нутром наружу и без колебаний поверяй ее первому встречному. Кто-нибудь да оценит.

— Как скажете-с, — обалдело ответил я и почувствовал, что меня взяли под руки и со свистом куда-то несут.

А очнулся уже в кровати. Надо мной склонялось лицо Генри. И хотя оно было очень участливым, я решил, что, все-таки, прежде всего оно наглое. Вот же иезуит какой, нарочно поставил меня вместо себя, втравил меня в свои шашни, и теперь неизвестно, чем это закончится. Он, понимаете, только приехал, а я уже по уши в местной специфике, но при этом так и не знаю ни кто убил сэра Чарльза, ни где находится Орландина, ни даже что такое сепульки, вот что особенно обидно. Вонючий Цепеш, вот именно. «Хорошо же, дружище, сейчас я тебе покажу», — мстительно решил я и тихим, слабым голосом пролепетал:

— Я должен сообщить тебе три вещи.

— О, ты очнулся! — радостно воскликнул Генри, — а то я уже…

— Первое, я Баскервиль, а ты вонючий Цепеш; второе, твой дядюшка сколотил состояние вовсе не торговлей; третье, чтобы получить денежки, тебе придется работать курьером. Все.

И облегчив душу, я вышел из эфира.

— А, еще бредишь… — ласково произнес Генри.

Глава 19

Оказалось, что на концерте из задних рядов кто-то все-таки швырнул картофелину, и она угодила мне по затылку. Я пал, как Родосский колосс под серпом или заяц под косой, не помню, и меня отвезли в Баскервиль-Холл, где я вел себя смирно и вроде бы никаких неосторожных слов не произносил. Тем более что Генри, опасаясь этого, находился возле меня неотлучно, и его трогательная забота произвела на всех благоприятное впечатление.

Когда Баскервиль понял, что я уже не склонен бредить и без усилий могу держаться вертикально, глядя с умным видом, он предложил мне позвать в гости Мортимеров и обсудить ситуацию. Я, на правах хозяина, отдал распоряжение позаботиться о выпивке, после чего Бэрримор сообщил, что поскольку господа Мортимеры были дружны с сэром Чарльзом, который при всем своем богатстве не был жаден, виски закупалось оптовыми партиями (да так оно и дешевле). Его запасы в данный момент достаточно велики, и это проверено опытом, чтобы выдержать их осаду в течение вечера и даже, наверное, целых суток.

Мортимеры прибыли на двух велосипедах-тандемах. На одном, вырвавшемся несколько вперед, ехали Шерлок и Грегори Мортимеры, а на другом, приотставшем — Питер и Юджин Мортимеры. Предвкушая нерядовое зрелище, мы с Генри караулили их из окна башни, откуда открывался самый лучший вид на дорогу, и поэтому могли наблюдать за тем, как они, словно гигантская двухсерийная многоножка, дружно работают голеностопными суставами, мятежно вздымая пыль, а перед булыжным участком пути предупредительно спешиваются.

Прибыв, доктор Мортимер бегло осмотрел меня и констатировал, что никаких признаков сотрясения мозга у меня нет, и объясняется это, скорее всего, отсутствием оного, поскольку картофелина, найденная возле моего поверженного тела, была весьма внушительной, а череп у меня того-с, некрепкий. То есть немножко виски мне не повредит, а вот разговаривать лучше не надо, и это правило распространяется на всю мою последующую жизнь.

— Господа, — обратился к гостям Генри, — для удобства беседы и в интересах следствия, прошу называть меня Берти, а его Генри, и никак иначе.

«Конечно, конечно, — загалдели Мортимеры, переглядываясь. — Это в наших общих интересах».

— Тогда приступим. Я, как человек, специализирующийся на детективах, по просьбе моего друга Генри, — произнес Генри, так многозначительно вскинув брови, что более добросовестный страж закона, чем раздолбай Шерлок Мортимер, его тут же взял бы под стражу, — расследую смерть сэра Чарльза Баскервиля. И в связи с этим меня интересует, думаю, это находится в компетенции Шерлока, кто из местных жителей неблагонадежен в глазах полиции?

— Ну… у нас криминальная обстановка достаточно благополучная, — неуверенно начал инспектор Мортимер, деликатно попыхивая трубкой. — Каторжники из тюрьмы сбегают редко, вообще людей мало, и все про всех все знают. Даже вервольфы и те существуют вполне легально, и за спасение их душ прихожане молятся поименно.

— Да, я считаю, что это необходимо, — скромно заметил преподобный Мортимер, держа руки так, чтобы жилы на них не вздувались.

— У нас имеется всего один записной дебошир, Билли-дурачок, человек пришлый, тоже вервольф, бывший боксер, спарринг-партнер покойного сэра Чарльза. В ночь, когда произошло печальное событие, он дебоширил в «Бедном песике», и это подтверждаю я лично, поскольку мы с ним все время были вместе. Затем Хью Лайонс, художник, сын… якобы… местного лесника.

— Якобы? — спросил я.

— Якобы, — подтвердил преподобный Мортимер, поджав губы.

— Сэр Чарльз постарался, еще до отъезда, — объяснил инспектор Мортимер. — Все знают.

— А этот Лайонс что? Не дебошир, нет? — вскинулся Генри, наморщив нос и задрав верхнюю губу.

— Он художник, который решительно отбрасывает все новое и с цинизмом молодого варвара презирает последние тенденции. Среди его работ попадаются картины Рембрандта, Веласкеса, Дюрера и прочих выдающихся насельников Лувра. Продавая их, он не всегда ставил покупателей в известность, что прямо причастен к созданию этих полотен, склонный сильно приуменьшать свою роль с целью наживы. Несколько раз были неприятности.

— Он еще и скульптор, — вставил архитектор Мортимер, — как-то раз недобро подшутил надо мной, подкинув на место раскопок фальшивые артефакты. Ученый чувствует себя в подобной ситуации очень глупо, ведь приходится приглашать экспертов и потом их выслушивать. Хотя надо сказать, после всей этой экзекуции он нашел мне покупателя, который своей личностью