Крымская весна. «КВ-9» против танков Манштейна - Даниил Веков

Но нет: перед тем, как загнать за колючую проволоку, всех пленных красноармейцев тщательно обыскали, отобрали не только личные вещи (документы, деньги, фотографии, письма), но даже ремни. Ведь при умелом обращении – это тоже оружие. И еще – табак…

Последнее было хуже всего – ужасно хотелось курить. Хоть бы затянуться разочек! Но фрицы конфисковали и кисет с самосадом, и спички. Вот сволочи!

Алексей Сомов перевернулся на другой бок и постарался прикрыть лицо рукой – пекло неимоверно, а пилотку он потерял еще во время боя. На голой, жесткой земле под открытым небом лежали и сидели сотни человек – пленные красноармейцы. Ни укрыться, ни спрятаться, целый день на самом солнцепеке. Для питья – ржавая бочка с тухлой водой, одна на всех, а для отправления естественных надобностей – зловонная яма. Многие бойцы уже маялись от дизентерии и часто бегали к ней…

У колючей проволоки мерно прохаживались двое часовых, сменялись каждый час. Впрочем, их охраняли не особо строго, все равно бежать некуда: с одной стороны – обрывистый берег и море, с другой – голая степь. Ни леса, где можно было бы укрыться, ни даже кустика. Море и степь.

Алексей облизнул растрескавшиеся губы: очень хотелось пить, но лучше потерпеть до вечера, когда привезут свежую воду. Если брать из этой ржавой бочки – точно заразу подцепишь. И будешь бегать к яме, обхватив живот руками… А он должен быть в форме, чтобы, если получится, попробовать сбежать. Хоть и опасно, но лучше, чем погибать так – глупо и бессмысленно…

Вчерашние пленные говорили, что на перешейке все еще идут упорные бои, значит, есть надежда пробиться к своим. И снова встать в строй. Еще хотелось отомстить тем, кто добровольно перешел на сторону врага. Таким, как Айдер Мустафаев.

Этот гад и еще несколько предателей выслуживались теперь перед новыми хозяевами: помогали раздавать военнопленным еду (черствые сухари и вонючую баланду), относили больных в госпиталь, хоронили скончавшихся от болезней и ран. И еще, говорят, участвовали в расстреле командиров и политруков… За это их следовало вздернуть на первом же телеграфном столбе!

Но отомстить Алексей не мог: Мустафаев и другие хиви были по ту сторону колючей проволоки. Под защитой гитлеровцев… Правда, жили они отдельно, в небольшом сарайчике на окраине – близко к себе фрицы перебежчиков не подпускали. Брезговали, наверное.

Поселок Дальние Камыши не слишком пострадал во время военных действий, уцелело большинство зданий, в том числе и совхозное правление, в котором теперь располагалась лагерная комендатура. А в нескольких чистых, аккуратных домиках по соседству жили охранники, около роты. Дальше, в сарае – перебежчики и предатели вроде Мустафаева.

А еще в бывшем совхозе сохранилась МТС, где теперь чинили немецкую технику. Занимались этим советские пленные, в основном механики и воентехники – за ломоть хлеба с крохотным кусочком сала…

В центре поселка, в старом, разросшемся саду стояла больница – длинное одноэтажное здание с флигелями. Там лежали гитлеровские солдаты и офицеры. За ними ухаживали как немецкие, так и русские военврачи и фельдшеры. Своего медперсонала гитлеровцам остро не хватало, и они охотно привлекали советских медиков.

Русские врачи и сестры помогали также пленным красноармейцам, облегчали, как могли, их страдания. Немцы не возражали, наоборот, приветствовали: боялись, что на жаре вспыхнет инфекция…

Среди врачей особо выделялась статная, красивая девушка, которую все раненые почтительно звали по имени-отчеству – Вера Александровна. Говорили, что она творит чудеса – спасает даже самых тяжелых, почти безнадежных.

Гитлеровцы позволяли ей оперировать не только солдат, но даже своих офицеров. На крымской жаре раны, даже самые легкие, быстро начинали гноиться, развивалась гангрена, и тогда руку или ногу приходилось ампутировать. Вот и ценился талант хирурга – чтобы сделал все аккуратно, не оттяпал лишнее. А еще лучше – по возможности сохранил конечность.

Из здания больницы постоянно слышались чьи-то громкие крики – почти непрерывно шли операции. Обезболивающее, понятно, немцы берегли для своих, да и то давали по минимуму – трудности с доставкой.

А советских раненых приходилось резать вообще без наркоза. И даже спирта не было, чтобы дать хлебнуть перед операцией. То, что выделяли, хватало лишь на обеззараживание инструментов да на крайние нужды.

И простой воды не было вдосталь. На весь поселок – один-единственный уцелевший колодец. Старый, каменный, еще прошлого века… Разумеется, им в первую очередь пользовались сами оккупанты: готовили еду, пили, мылись, поили лошадей, заправляли машину. После них – лагерная обслуга и уж затем – пленные. За «колючку» привозили одну-единственную бочку в конце дня. К ней сразу выстраивалась длинная очередь, обезумевшие от жажды люди лезли вперед, начиналась давка, то и дело вспыхивали драки…

Особенно тяжело приходилось тяжелораненым. Они мучились от жары и боли, стонали, кричали… Но никто не мог облегчить их страдания – на операцию была целая очередь. Многие не доживали…

Умерших от ран красноармейцев хоронили в саду за больницей, где земля помягче. Этим как раз занимались предатели вроде Мустафаева. Гитлеровцы свалили на них самую тяжелую и грязную работу – переносить раненых, ухаживать за больными, хоронить. А что вы хотите? Работа как раз для унтерменшей…

…Айдер Мустафаев был страшно недоволен своим положением, глухо ворчал: не за тем он добровольно сдался, чтобы таскать носилки и зарывать вонючие трупы! Хотел избавиться от войны и вернуться домой живым. И что-нибудь получить от новой власти – за верную службу. Скажем, небольшой надел под огород…

Земля в Крыму очень ценилась, под посевы годилась далеко не вся она, вот Мустафаев и рассчитывал, что немцы выделят ему часть бывших совхозных угодий. Тогда уж он развернется, станет по-настоящему богатым человеком, хозяином!

Но до этого было еще далеко, приходилось выполнять тяжелую, грязную, противную работу и терпеть постоянные насмешки от немцев. К тому же кормили весьма паршиво, гораздо хуже, чем в Красной армии… Но, несмотря на все унижения, Айдер молчал. Понимал, что разговаривать с ним не станут: недоволен – иди к своим за колючую проволоку. Вот и терпел, стиснув зубы.

Гитлеровцы относились к нему с холодным презрением: «Предавший однажды, кто поверит тебе?» Но охотно пользовались его услугами – рабочая скотина всегда нужна. Только относиться к ней следует строго, держать в крепкой узде, чтобы работала, а не ленилась!

В лагерь пригнали новую группу военнопленных. Завели за колючую проволоку и велели: сидите, ждите. Можете, если есть силы, походить, поговорить со своими товарищами, это разрешается. Только к колючей проволоке не подходите – пристрелят сразу, без разговоров.

Алексей поднялся и пошел к прибывшим – хотелось узнать, как обстоят дела на фронте. Немцы говорили, что Красная армия уже разбита, в панике бежит, что их танки скоро войдут в Керчь…

В это верилось с трудом: по ночам отчетливо слышались звуки дальней канонады – значит, бои еще не закончились. Идут, и весьма напряженные, если судить по количеству раненых, которых немцы доставляют в больницу. Плотный поток контуженных, обожженных, изувеченных, израненных гитлеровских солдат и офицеров…

Их оперировали в первую очередь, привлекая русских хирургов. И прежде всего – Веру Александровну. Немецкие врачи доверяли ей самые сложные операции, советовались с ней. Благо язык она знала хорошо – выучила в школе. Алексей не осуждал за это Веру Александровну: врач есть врач, его долг – помогать всем. К тому же в благодарность немцы давали немного медикаментов и бинтов для советских пленных. Это помогало спасти какие-то жизни…

…Алексей еще раз посмотрел в сторону больницы, где шла очередная операция (крики, правда, уже стали тише), и подошел к прибывшим пленным. Те сидели небольшими группами, по два-три человека, очевидно, кто с кем служил. Отдельно от всех на выгоревшей траве лежал молодой парень, совсем еще мальчишка. Худенький, в грязной, пыльной форме. Да, несладко ему пришлось, видимо, был в самой гуще боя.

Сомов решил подсесть к нему – пусть расскажет, что происходит. Подошел, кивнул. Парнишка чуть подвинулся – садись! Алексей опустился рядом с ним на жесткую землю. Спросил: «Ты откуда?»

– Деревня Никитино, Владимирская область, – ответил парнишка.

– Нет, в смысле – служил где? – уточнил Алексей.

– При штабе армии я был, нарочным… – нехотя ответил новый знакомый.

– Понятно. Ну, что ж, давай знакомиться, – протянул руку. – Алексей Сомов!

– Иван, – ответил паренек.

– Ты когда в плен попал, сегодня?

– Угу, – мрачно кивнул Иван, – утром. Отбился от своих, заплутал в степи, вот и…

– Ясно, – протянул Сомов и спросил, наконец, о самом главном: – Ну, как там наши, держатся, сражаются?