Когда листья станут золотыми - Кларинда

class="p1">— Ничего себе! Я как лучше хотел! И это вместо благодарности…

— Да пошел ты… — за этим последовало определение, куда, собственно, Пашке полагалось идти.

— Коль, не надо, — попросила Алиса. Но тот подскочил, красный, взъерошенный — видно, не мог уже изображать холодную отрешенность:

— Вот что. Я ни о чем не просил. И если от меня на каждом шагу будут благодарностей требовать — я лучше на первом суку повешусь.

— Мне кажется, я не требовал благодарности…

— Когда кажется — крестятся! — выкрикнул Герасимов.

— Ах, так ты хамить, — Пашка тоже разозлился, — и из-за чего?

— Ребята, не ссорьтесь! — Алиса быстро встала между ними. — Что это с вами?

— Со мной-то ничего, — Павел сделал шаг назад.

Коля сел. На секунду Алисе показалось, будто он выглядит на все сто с лишним лет, будто не перенесся на век вперед, а прожил его полностью. Но глаза у него вдруг стали совсем прежними, когда он попросил:

— Уведи его отсюда, очень тебя прошу. Пожалуйста…

Пашка ни слова не сказал, пока они шли по коридору. И это было более чем непривычно — он ведь редко сдерживал свои эмоции.

— Паш, ну, что скажешь? Не молчи. Я понимаю, тебе обидно.

— Что скажу… Твой знакомый, не мой. Алиса, ты лицо его разглядела? Портрет Мусоргского, только чуть помоложе и без бороды.

— Мусоргский тут при чем? Это был композитор.

— Знаю, что не поэт. Только у Мусоргского оправдание было — музыку писал гениальную, а тут что? Достижений ноль, а уж гонору…

— Это не гонор. Это самозащита.

— Самозащита? Да от чего? От людей, которые хотят только помочь?

— Странно, а мне казалось, как раз ты мог бы это очень хорошо понять. Сколько раз вел себя точно так же: не лезьте, я сам…

— Совсем другое дело. Что он сделал сам? Ничего. И вспомни, сколько лет мне было.

— Паш, ты меня недавно Кириллом попрекнул, что я не замечаю, что была такая же независимая и никого не слушающая, как он.

— Алис, я-то свои недостатки вижу прекрасно, но тут другое. Тут озлобленность. И добро б еще на меня — я посторонний человек, но ты в чем виновата?

— На меня никакой озлобленности и не было, да и не был он таким.

— Стал. Люди меняются.

— Люди же не беспричинно меняются.

— Алиса, — Пашка остановился. — Ты сколько раз в прошлом была? Ни у кого не было проблем? Нормальные люди их как-то решают. В каменном веке жили, и ничего. А тут все условия у человека, в пещерах не жить, огонь не добывать, на мамонтов не охотиться.

— Не он один начал пить, время было такое.

— Такого времени не бывает, бывают такие люди.

— Паша. С человеком случилась беда. Даже если он в чем-то сам виноват, ему от этого не легче.

— Ему будет легче, если он станет отказываться от помощи? Два дня было, чтобы в себя прийти. Или он еще под градусом?

— Ты понимаешь, что ты говоришь? Еще позавчера ты сам шел в огонь, неужели уже жалеешь?

— Жалеть-то не жалею. Но на его месте я бы тебе руки целовал от благодарности.

— Знаешь, Паш, — Алиса поглядела на него лукаво, — если бы он мне вдруг руки начал целовать, ты бы еще больше разозлился.

— Ну, ты, Алиска, скажешь тоже, — Пашка явно смутился. — Такое выражение благодарности и правда лишнее, но мог бы он быть и повежливее.

— Ладно, не заводись. Помнишь, что ты говорил про пастора с «Титаника»? Давай воспользуемся твоим советом и хотя бы сегодня оставим его в покое.

11.

Не вини никого в том, что листья опали,

В том, что флаги не реют у башенных стен,

Время смеха сменяется часом печали —

Это просто закон перемен.

Диван отлично поместился между шкафом и дверью. Только стол пришлось подвинуть. Алиса отступила назад и оглядела комнату. Неплохо, вполне. И места осталось еще порядочно, ведь мебели и так немного. Зачем она, если все равно приходишь домой лишь переночевать.

Итак, все приготовления сделаны, теперь можно и ехать. Алиса вышла в прихожую. Как это нередко и бывало, вызов видеофона зазвучал, когда она уже открывала входную дверь. Она пропрыгала к экрану на одной ноге — с другой уличную кроссовку быстро сбросить не получилось. Вызывал Ричард Темпест.

— Привет! Я уже выходила.

— Я быстро, попрощаться. Сегодня уезжаю. Хотелось, чтобы ты мне удачи пожелала.

— Я с радостью. Ни пуха ни пера и так далее. А может, зайдешь ко мне? Чаем напою.

— Сейчас уже точно не успею. Я звонил тебе полчаса назад, тебя не было дома.

— Я за диваном ездила. Показать?

— Диван это хорошо. Уют и все такое.

— Да нет, — отмахнулась Алиса, — просто же надо ему будет где-то спать, да и потом пригодится, друзья с ночевкой оставаться смогут.

— Кому «ему»? — не понял Ричард.

— Ну, Коле, — Алиса села перед экраном поудобнее. — Ему уже нет нужды находиться в больнице. Эти две-три недели он вполне может пожить у меня, хорошо, что я переехала от родителей, никого не стесню.

Ричард помолчал. Затем задумчиво сказал:

— Что-то мне подсказывает, что Паше эта идея совсем не понравится…

— А мне что-то подсказывает, — в тон ему ответила Алиса, — что Паше придется это принять. Куда еще мне девать человека? В Космозо в клетке поселить?

— Но он мог бы и при Институте пожить. Кстати, я со всеми этими подготовками совсем забыл… Как он?

Алиса несколько секунд смотрела на стол перед собой, затем перевела взгляд на экран. Подобрать выражения помягче не получалось, да и смысл в этом какой?

— Неважно. И при институте его нельзя поселить, потому что он никого не хочет видеть. Я — единственный человек, с которым он хоть как-то мирится, и то лишь потому, что другого выхода нет. У него то приступы дурного настроения, то апатия — третьего не дано. Знаешь, мне иногда кажется, он меня ненавидит. Один раз сквозь зубы процедил, мол, если бы не ты, лежал бы себе сейчас спокойно. При таком настрое мне страшно отправлять его назад. Он может опять…

— Неужели все так плохо? А с врачами ты говорила?

— С Гельцером, что ли? Во-первых, он хирург. Во-вторых, он ничего обнадеживающего не говорит. По-моему, он надо мной посмеивается, что я не согласна с ним, что питаю какие-то иллюзии.

— А психолог при больнице, или наш Герман?

— Ричард, ты же знаешь, с какими случаями они сталкивались. С тем, что кто-то не смог вовремя